Король-поэт (ЛП) - Мьер Илана С.

Но предупреждения не сдержали их. Люди Белой королевы — юноши, по большей части — не выглядели как воины. Они не были мускулистыми, их глаза были пустыми. Они сначала просто падали — один принял удар грудью. Кровь вырвалась, и он упал. Жители деревни ощутили прилив надежды. Они напали с новой силой, вонзали клинки в тела юношей.

Женщина смеялась, как музыка. И юноши стали шевелиться. Они вытаскивали клинки из животов, грудей или черепов, а жители в ужасе смотрели, как раны закрывались, и юноши поднимались на ноги.

Тогда жители побежали. Некоторые смогли сбежать, других разгромили клинки людей Белой королевы, а то и порвали те, кто был не таким умелым с оружием. Люди, которые шли за Белой королевой от Тамриллина и других поселений, теперь были с одной целью в голове: сделать других такими же, как они, или убить их.

И, пока Белая королева смеялась и шла по дорогам, людей с округи тянуло к ней. Некоторые красили губы кровью убитых, у других блестели белые лица, и их легко можно было признать как участников процессии, которая шла, смеясь, по деревням, разбивая окна, ломая двери, забирая кричащих людей из домов.

Выбор был: пойти с ними или быть разорванным ими.

Для многих выбор был очевидным.

* * *

Ночью кружили снежинки, сливаясь с белым на крышах, подоконниках и улицах. Огонь в таверне горел сильно из-за холода, лампы горели, отгоняя тьму. И прочее. Снег временно укрывал, пока он падал густо и тихо, деревня была защищена. Они надеялись на это. Процессию Белой королевы видели на востоке, уходящей от этих краев к горам на границе, за которой была пустыня. Но никто не ощущал себя безопасно, пока безумие этой зимы не подойдет к концу. В каждой деревне установили ночной дозор, остальные на закате уходили в дома и запирали двери.

В углу поэт в черном с темным камнем на ладони играл на золотой лире у огня. Гости таверны освободили место, несмотря на катастрофу, принесенную королем-поэтом, других поэтов всегда будут уважать в Эйваре. Особенно тут, на востоке, где искусство поэтов развевалось веками. Их происхождение на острове в море затерялось в тумане. Если истории были правдой.

Все истории были правдой. События зимы это доказывали.

Любой, кто мог покинуть дома, собрался тут, чтобы послушать поэта. Больше нечем было заняться зимним вечером, а это утешало. Старые и новые баллады звенели, и старые люди подпевали с надеждой и грустью, пока снежинки падали за окнами.

Странный спутник поэта, тощий юноша, который не говорил, стоял, прижавшись носом к стеклу. Словно никогда не видел снег. Он был простым, наверное, слугой, хотя они не слышали раньше, чтобы у поэтов были слуги. Порой он отворачивался от окна, слушал песню или начинал танцевать. Поэт порой протягивал руку к парню, опускал ладонь на его плечо. И пел. Голос был сильным и чистым. С таким голосом он мог быть только юношей.

Лин Амаристот так представляла себе мысли в головах собравшихся у огня в тот вечер. Те люди не знали, что, пока она пела, она делала несколько вещей. Во-первых, плела барьер над деревней, чтобы скрыть ее, пока она тут. Снег был на пользу, но никто не знал, остановило бы это Белую королеву.

Во-вторых, она искала разумом за границами деревни. Искала, что двигалось в ночи, и где могли пробуждаться чары от зова Белой королевы. Ответ на это было сложно прочесть, но он тревожил: чары были просто всюду.

В-третьих, она в промежутках между песнями слушала. С напитком в руке или миской рагу с мясом она слушала больше, чем говорила. Не хотела, чтобы ее раскрыли как женщину — возникнут вопросы, а то и хуже. И ей нужно было многое выяснить. И она слушала. Она узнала, что Белая королева — так ее все звали — двигалась, вроде бы, на восток. Оставляла след разрушений за собой, собирала последователей. Но шла к горам на границе.

Это было в пророчество магов Рамадуса. Белая королева хотела захватить мир, а не только Эйвар.

Но было кое-что другое, что оказалось неожиданным. Некоторые считали это бредом, не верили, но те, кто рассказывал, видели правду своими глазами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Замок появился из ниоткуда на берегах недалеко отсюда. Там, где раньше был только утес на скале, теперь были витые шпили. Странно, но никто не нашел вход. Свет бывал в окнах выше поздно ночью, но двери не было. Любопытные дети и решительные мужчины ходили кругами, искали хотя бы трещину в стенах, чтобы забраться выше.

В некоторые ночи было слышно звуки праздника из верхних окон и песни, но это точно было выдумкой женщин.

Лин скрывала улыбку. Конечно, историю могли приукрасить. Женщины, которые сидели у окна и пряли часами, видя все, что происходило на улице, женщины, которые на рынке покупали у торговцев истории вместе со специями, одеждой и сыром.

— Чтобы увидеть замок, — сказала она мужчине, рассказывавшему историю, — как туда пройти? — и он рассказал ей о пути, хотя было бы глупо искать эти чары. Два дня на запад через сосновый лес к морю. Потом на север, где скалы были опаснее всего. И все.

Она запела традиционную балладу после этого вопроса. Чтобы отвлечь от странного вопроса. Песня о северном озере, похожем на зеркало, и как оно получило название. Дочь короля была такой красивой, что ее отражение в воде осталось на тысячу дней, и место назвали в честь нее — озеро Синон. Песня была старой, но эта популярная версия была от Валанира Окуна. Многие не знали этого, считая, что была только эта версия, которую они знали всю жизнь.

Но Лин Амаристот знала. Ветер выл за окнами, пока она исполняла версию своего спутника. Порой она отводила взгляд от собравшихся на огонь, но не плакала.

Нед сказал, что она была крепкой, но она так не думала. Выглядеть так и быть такой было разными вещами. Он не знал, что внутри она будто рушилась. Что она не знала, как жила день ото дня.

Разница была, ведь после Танца огня доказательство, что она должна была жить, осталось на ее коже. Золото было на ней, и оно было приказом. У нее оставалось дело. Даже если она еще не знала, какое.

Ребенок был у ее колена. Девочка с темными кудрями, уже могла говорить, но не более. Лин улыбнулась ей после песни.

Девочка смотрела на камень на правой ладони Лин.

— Что это?

— Черный опал, — сказала Лин. — Наверное.

Камень тоже был приказом, хотя ей нравилось считать его подарком. От одного поэта другому.

От одного Пророка другому.

Сим подошел. Он заметил девочку и опустился на колени рядом с ней.

— В нем огонь, — сказал он. — В камне. Он полон чудес.

Лин не знала, бредил ли он.

— В нем тайны, — Лин перевела взгляд с очарованного ребенка на Сима Олейра, — как в некоторых людях, — и она добавила ребенку, который чуть не попался под искру из камина. — Не сиди близко к огню.

Лицо Сима вытянулось. Она знала этот взгляд. Пока они были в пути вместе, она выучила все его лица. Он сказал:

— Не все, кто входят в огонь, могут подняться снова. Не все выходят без вреда и с дарами.

— Верно, — сказала Лин с нажимом. — Думаю, пора спеть еще.

— Не все могут получить ключи к смерти, — он смотрел мимо нее, но будто еще говорил с ней. Он коснулся пальцем камня на ее кольце. Она увидела зеленый свет в его глазах, а потом это пропало. Она ощутила дрожь под кожей с золотыми метками. Она не знала, что это могло значить.

— Осторожнее, — сказала она бодро. — Или пойдешь со мной к замку без дверей.

* * *

Той ночью она укутала его одеялом, словно ребенка, как делала все их ночи в пути — пять ночей. Это его успокаивало. Лин порой думала о его родителях. Может, они думали, что их сын был мертв. Может, им сказали, что он умер от того, что сделал Элиссан Диар.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Она пыталась спрашивать о времени с королем, о нем. Это прошло плохо. Они были в лесу, и он резко сел на землю и завизжал. Повезло, что у нее была выпечка из замка, и она смогла его утихомирить. Она перестала спрашивать у Сима о нем или его прошлом после этого. Она следила за ним, как точно делал Элиссан Диар, хоть ей не нравилось сравнение.