Сигареты - Хэрри Мэтью
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отыскав Льюиса, Моррис присел на корточки и протянул ему небольшой целлофановый пакет из магазина. Льюис встал. В пакете были зубная щетка и паста, принадлежности для бритья, щетка для волос, одеколон и коробочка пластырей.
– Я не вспомнил, курите ли вы, – но здесь, наверное, все равно нельзя. Как оно все?
– Как вы меня нашли?
– Ваш снимок в газетах. Не беспокойтесь, сходство там ужасное. Да и все равно никто из тех, кто бы возражал, «Известия» не читает. Фиби спрашивала, когда ей можно прийти с вами повидаться. Передает вам поцелуи.
– Фиби!
Льюис начал осознавать, что его секрет открылся всему свету. Знали все – или узнают. Моррис и дальше разговаривал с ним как ни в чем не бывало, и Льюис со временем заметил лучик надежды: Моррису он не безразличен. Это подтверждалось его приходом в Беллвью. Благодаря его, Льюис чуть не расплакался.
– Какие планы? – спросил Моррис. Льюис понял, о чем он: домой вернуться он не мог. – Давайте помогу. Сегодня, боюсь, не выйдет, а вот завтра вечером зайдите ко мне. Мы, как говорится, обсудим ваше будущее.
Льюис покинул больницу через два часа. В вестибюле Первой авеню он встретил Луизу, которая только что приехала. От ее слезливого оцепенения он поежился. Но первые ее слова пришлись ему по нраву:
– Честное слово, Оуэн ничего не знает. Я сделаю все, чтоб и не узнал. Скажи мне, пожалуйста, с тобой все в порядке? – С забинтованными руками и стопами (он шаркал в соломенных тапочках без пяток) Льюис напоминал раненного в бою.
– Да. Прости. Мама, мне правда очень жаль, но с тобой мне сейчас невыносимо.
Луиза сказала, что понимает, посадила его в такси, пообещала не вмешиваться. Заставила его принять сотенную купюру, извлеченную из сумочки.
– Дай слово, что позвонишь мне, если тебе что-нибудь понадобится.
Льюис снял себе номер в «Челси». Назавтра, убедившись, что родителей нет дома, перевез от них свое немногое имущество. В десять тем же вечером прибыл на квартиру Морриса, занимавшую целый этаж в перестроенном кирпичном городском особняке на Корнелиа-стрит. Льюис вспыхнул, когда Моррис его обнял. Они сели в уголке между высоченными неаккуратными книжными шкафами. На низкий столик рядом с блюдом тостов и рокфора поставили графин и два бокала. Моррис разлил вино – Льюис о таком и не слыхал никогда: сладкое, французское и с «Венецией» в названии. Вместе с вином из гортани и желудка его к кончикам пальцев, к кончику носа разлилось тепло облегчения и довольства. Зажмурившись, он облизнул край своего бокала. А открыв глаза, увидел, что сидит на том же месте, голый, лодыжки и запястья привязаны к креслу. Перед ним стоял Моррис, голый по пояс, если не считать черных кожаных браслетов с хромированными заклепками и латунного кастета на правой руке. Когда Льюис встретился с ним взглядом, Моррис с ухмылкой произнес:
– А теперь, Луиза, я из тебя отбивную сделаю.
Первое посещение: Моррис опаивает чем-то Льюиса, раздевает его, привязывает к креслу. Угрожает ему латунным кастетом (сделанным из окрашенной металликом резины), но не применяет его, найдя, чем заняться и получше. Льюис вскоре обнаруживает определенные слабости (иные назвали бы их предпочтениями). Едва придя в себя, он говорит:
– Делай что пожелаешь, только отвяжи меня. Я с ума схожу, если не могу двигаться.
Моррис подтаскивает кресло.
– Луиза, ты и так сумасшедшая. Но мне б очень хотелось посмотреть, что ты имеешь в виду. – Льюис начинает плакать. Моррис насмехается над ним на необщепринятом жаргоне: – Бедняжка Элла, какой грустный путь тебе предстоит! И как же такому свингующему живодеру, как я, удалось обратать такую дураковатую клиентку, как Мисс Штучка…
Льюис перебивает:
– Не говори так. Я тебе не уморительный пидарок, да и ты сам тоже нет. От этого меня тошнит.
Моррис:
– Бедняжечка! Ты только что из машины времени? Пососи-ка мою еврейскую жопку! Я буду говорить так, как мне захочется. – Моррис чморит его так допоздна.
У Морриса для Льюиса был сюрприз. На следующий день он отвел его на Тринадцатую улицу сразу к западу от Первой авеню и там, три металлических пролета вверх по железной лестнице многоквартирника, ввел в двухкомнатную квартиру. Хотя размеры ее не позволяли устроить в ней даже один чулан, содержалась она как полагается, а плата за нее составляла восемьдесят пять долларов.
– Которые платить буду я, пока ты не найдешь себе работу, – сказал Моррис Льюису, и тот переехал в нее за десять дней до Рождества.
Эти двое виделись и выпивали вместе, ужинали, ходили на открытия, на спаренные киносеансы; никогда не оставались наедине. Почти два месяца Моррис не позволял Льюису прийти к нему домой. Мольбы Льюиса никак не сокращали этот интервал.
Второе посещение: 27 января, 6:00 вечера. Когда Льюис обнажается, Моррис пристегивает ему запястья к лодыжкам металлическими наручниками с короткой стяжкой. Неспособный ходить, Льюис скачет вслед за Моррисом, когда б тот ни поманил его. От легкого толчка заваливается на бок. Моррис продевает ему сквозь руки и ноги веревку. Туго натянутая через удавку на одном конце, веревка собирает ладони и стопы Льюиса в пучок, прижимает голову его к коленям, сведя его к связке в форме мешка, которую Моррис таскает за собой. На кухне, готовя себе ужин, Моррис прибегает к жаргону, который Льюис терпеть не может, и распространяется о том, как он разочарован практикой садомазохизма, от которой намерен отказаться:
– …Для нас это, может, оборванные розочки, но таков шоу-бизнес. Связывание и дисциплина так тошнотны. И чем все это кончится? В самом жирненьком случае – в палате для кукусиков. Ты только прикинь: такую славную девчоночку, как ты, и уже забирают домой! Тебя, видать, в итоге чпокнут. На самом деле я-то не против, вот только это ж ты мечтаешь сыграть боженьку. Нет, этот уж намерен снова влиться в шелупонь ванильных баров. Да и тебе стоит. Там не худо. Всегда можешь обернуться шпинатной королевишной. Или чего б тебе не взять и не попробовать двинуть в одиночку? Ты уж таков! Я подарю тебе мешочек с фу-фу, чтоб меня не забывала… – Моррис продолжает этот монолог, поглощая креветок, отбивные, салат, тарталетку, «пти-шабли» и кофе. После устраивается
