Как футбол объясняет мир: Невероятная теория глобализации - Франклин Фоер

Он — интеллектуал, не обладающий мужеством и достаточной властью, для того чтобы бросить вызов правящим клерикалам. Более того, он сам клерикал.

За последние три года недовольство президентом время от времени прорывалось наружу. Как всегда, власти делали попытки предотвратить подобные всплески с помощью символических жестов. После одного из важнейших отборочных матчей чемпионата мира 2002 года за государственный счет был испечен гигантский торт из 12 000 яиц. Его провезли в рефрижераторе через весь Тегеран. Но этого оказалось недостаточно, для того чтобы вернуть доверие молодежи. Она начала искать альтернативу как муллам-традиционалистам, так и муллам-реформаторам вроде Хатами. Пока еще эта альтернатива не обрела четкие формы, но направление в общих чертах уже определено. Молодые люди испытывают ностальгию по шахской эпохе, хотя знают о ней только по рассказам. Они обмениваются записями поп-звезд, сохранившимися от прежних времен, носят галстуки, найденные в родительских гардеробах, а с трибун стадионов выкрикивают имя сына шаха.

Какую пользу может извлечь Запад из «футбольной революции»? По всей видимости, она представляет собой вызов, который глобализация бросает исламу. Но футбол процветает во многих мусульманских странах, не противодействуя радикализму. «Хезболла» спонсирует футбольную команду в Ливане и приобретает права на трансляцию матчей чемпионатов Азии по своей радиосети. Государства Персидского залива, где распространен ваххабизм, приглашают в свои клубы западных звезд, находящихся на излете карьеры. Там сооружаются роскошные стадионы из мрамора и золота, подобные грандиозному Международному стадиону в Эр-Рияде, построенному королем Фатхом.

Особенность «футбольной революции» заключается в том, что она взяла на вооружение национализм и обратила его против государства. Иранцы преданы исламу столь же сильно, как и Ирану, — и это не всегда было одно и то же. Недавняя история светского национализма, возможно, не самая лучшая альтернатива, но другой сегодня просто нет.

Глава 10

Как футбол объясняет американские культурные войны

Моя футбольная карьера началась в 1982 году в восьмилетнем возрасте. Тогда европейский футбол в США еще не обрел нынешнюю, хорошо развитую инфраструктуру. У наших команд не было названий, и нас различали по цвету футболок. «Вперед, коричневые!» — кричал нам тренер, бородатый немец Гюнтер, добавляя к этому выражения, с трудом поддающиеся переводу на английский язык. Призывая меня остановить мяч верхней частью туловища, он орал: «Грудями его держи, Фрэнки!»

То, что я стал футболистом, противоречило законам спортивной наследственности. Отцы всегда завещали свои спортивные привязанности сыновьям. Мой отец, как большинство мужчин его поколения, был страстным поклонником бейсбола. Почему он не передал мне любовь к этой игре? Все дело в эпохе и в социальном положении моих родителей. Они были детьми 1960-х годов, а жили мы на северо-западе Вашингтона, округ Колумбия, в районе, населяемом яппи. Почти все они были юристами с дипломами «Лиги плюща»22, агрессивными либеральными политиками и чрезвычайно заботливыми родителями. В нашем окружении было модно приобщать своих детей к европейскому футболу. По понедельникам мы разгуливали по школе в одинаковых белых трусах с логотипом нашей лиги — Montgomery Soccer Inc.

Модному поветрию следовать было нелегко. Когда мой отец играл в бейсбол, до ближайшей площадки ему нужно было пройти всего три квартала. С футболом дело обстояло иначе. В ту раннюю пору бума молодежного футбола в Вашингтоне не было собственной лиги. Раз в неделю родители сажали меня в наш серебристый «хонда аккорд» и везли 40 минут вглубь Мэриленда. Эти поездки занимали так много времени еще и потому, что родители плохо знали этот район и отнюдь не горели желанием узнать его получше.

Как я выяснил позже, они жертвовали своим свободным временем, поскольку верили, что футбол поможет мне решить мои проблемы. В детстве я страдал застенчивостью в патологической форме. Как мне потом сказали, она выходила за рамки обычной детской робости. Я держался особняком и только слушал разговоры других ребят, никогда не принимая в них участия. Родители надеялись, что с помощью футбола я смогу преодолеть врожденные комплексы.

Их вера в то, что футбол способствует избавлению от застенчивости, вовсе не была безумной фантазией. Среди родителей-яппи 1960-х годов бытовало мнение, что привлекательность этой игры заключается в ее принципиальном отличии от других популярных видов спорта. У них вызывала ужас мысль о том, что их дети будут заниматься американским футболом, основанным на насилии. Они не хотели, чтобы их драгоценные чада приобщались к жестокости, не говоря уже о страхе перед физическими увечьями. В бейсболе, где каждый игрок должен в течение матча четыре или пять раз отбивать удар в центре площадки, возникает слишком много стрессовых ситуаций, способствующих снижению самооценки. Баскетбол, вплоть до появления Ларри Берда, нес на себе печать гетто.

Европейский футбол являл собой нечто совершенно иное. В США это был новый вид спорта, на который сделало ставку целое поколение родителей. Очень скоро футбол стал для родителей-яппи воплощением фундаментальных принципов воспитания детей — в духе «Улицы Сезам» и идей доктора Бенджамена Спока. В отличие от других спортивных игр он укрепляет веру в себя, обеспечивает здоровое соперничество и преподносит уроки жизни. Дик Уилсон, исполнительный директор Американской молодежной футбольной организации с начала 1970-х годов, говорил: «Мы счастливы предоставить ребенку возможность погрузиться в менее конкурентную и ориентированную на победу атмосферу… Мы следим за тем, чтобы команды были сбалансированы, и каждый сезон меняем их состав. Это делается для того, чтобы взрослые не могли навязывать им идею победы любой ценой».

Это была типичная для поколения постшестидесятников теория воспитания, в духе контркультуры и концепции Теодора Адорно, согласно которой в семьях, где царят строгие нравы и нет места эмоциям, вырастают авторитарные, нетерпимые дети. Тем не менее стиль воспитания 1960-х годов предусматривал не так уж много свободы. Подобно движению потребителей 1960-х годов, благодаря которому американские автомобили стали снабжаться защитными ремнями и надувными подушками, футбольное движение было призвано создать свод правил, защищающих физическое и душевное здоровье ребенка. Лиги вроде той, в которой играл я, вручали каждому игроку призы «за участие» независимо от количества выигранных матчей. В других лигах вообще отказались от ведения счета забитым голам. Если в большинстве стран мира приветствуется, когда дети «чеканят» мяч головой, поскольку это важный элемент игры, родители американских юных футболистов опасались, что это может повредить мозгу. Из этого опасения выросла целая индустрия защитных шлемов, похожих на боксерские шлемы для спарринга. Хотя никаких медицинских доказательств такой угрозы нет, некоторые молодежные лиги вообще запретили своим футболистам играть головой.

Здесь кроется фундаментальное отличие молодежного футбола в США от молодежного футбола в остальном мире. Во всех других странах социология футбола приблизительно одна и та же: это удел рабочего класса. Конечно, этой игрой могут интересоваться аристократы, вроде Джанни Аньелли, и она способна увлекать всех, независимо от социального положения, как в Каталонии. Но такие случаи редки. США — это совсем особый случай. Здесь, если не считать иммигрантов из Латинской Америки, футболом больше всего увлекаются представители высших слоев общества, а рабочему классу он совершенно неинтересен. Исследования, проводимые производителями спортивных товаров, неизменно свидетельствуют о том, что среди играющих в футбол детей преобладают выходцы из среднего и высшего классов. Половина увлекающихся футболом американцев происходят из семей с годовыми доходами свыше 50 000 долларов, то есть из верхнего среднего класса и выше.

В послевоенной американской политике никогда не любили представителей элит, но тех из них, кто приобщился к европейскому футболу, не любили особенно. Дело в том, что они учились в колледжах в 1960–1970-х годах, когда контркультура стала противопоставлять себя конформизму традиционной Америки. Пропагандируя радикальные политические взгляды, эта группа сохранила верность некоторым из своих старых идеалов, в том числе космополитизму и недоверию к средней Америке. Увлекшись футболом, они продемонстрировали пренебрежение к традиционным американским видам спорта, чем навлекли на себя и на свою любимую игру еще большее презрение.

Ученые мужи долго пытались сформулировать сущность культурного размежевания в США. В 1980-х годах они говорили о «культурной войне» — дискуссии об учебниках, абортах, молитве в школе и финансировании искусств. Эту войну вели консервативные поборники традиций и морали против либеральных сторонников прогресса и плюрализма. Недавно эта ситуация была определена как раскол между «красной и синей Америками». Этими цветами обозначают избирательские предпочтения на карте президентских выборов. Другое объяснение следует искать на кафедрах политологии и в редакциях национальных газет. Страна разделилась на регионы, где приняли европейский футбол и где его отвергли. И это говорит о том, что мы недооцениваем глобализацию как источник американского культурного размежевания.