Самоосвобождающаяся игра - Вадим Демчог

И как все это работает практически?

Известно, что творческую личность, будь то художник, поэт, актер или музыкант, преследует некий невротичный инстинкт «созидательного саморазрушения». В процессе потворства этому инстинкту творческая личность как бы скармливает себя по кусочкам некоей силе, освобождаясь в итоге от привязанности к себе как к некоему плотному образованию, которое творит. И в этом случае насытившийся демон также исчезает, оставляя проявление неличностной формы, т. е. великого произведения искусства. И именно этот простой механизм используется Повелителем Игры в нижеописанной игре804.

Итак, мы начинаем с представления о том, что входим в Круг Мастерства. Затем наш Ум превращается в красную танцующую форму Повелительницы Танца, в сердце которой синий, пылающий сгусток энергии, символизирующий тотальную ВОЛЮ К ИГРЕ!

ТЕПЕРЬ ВНИМАНИЕ! — НАЧИНАЕТСЯ КРОВОЖАДНОЕ ШОУ!

Острым ножом Повелительница Танца распарывает наше лишенное Ума тело и складывает куски в чан, стоящий на трех камнях или черепах. Под чаном естественным образом вспыхивает огонь, раздуваемый зловещими ветрами. Кровь, внутренности, кости и куски мяса начинают кипеть и превращаться в нектар с соблазнительным ароматом. Распространяясь повсюду, этот аромат возбуждает и «сводит с ума» многочисленных демонов, которые начинают кружить над чаном как вороны. Это наши гордость, страх, желание славы, лень, вожделение, глупость, ревность и т. д. и т. п. Прибывает также и personanongratа, сам демон Игры со своей свитой. И все эти «высокопоставленные гости» жадно набрасываются на приготовленное нами из самих себя блюдо и поглощают его с завидной скоростью, смачно чавкая. Все это длится какое-то время. Но когда все собрание насытилось и визг «краснорылых чудовищ» смолкает, мрачную оргию сменяет глубокое молчание, через которое мы, неожиданным для себя образом, познаем ПУСТОТНОСТЬ всего произошедшего. И что это означает? ВОПРОС: когда мы добровольно скормили свое плотное представление о себе, что осталось? Ведь в результате этих кровожадных игр демон и его свита съели того, кто их проецирует, т. е. тех, для кого они являются реальными. Но из всего сказанного ранее нам известно, что если изъять субъект (того, кто воспринимает), то исчезает и объект (то, что воспринимается). Таким образом, демон, попавшись на свою собственную алчность, уничтожил сам себя. Итак, творца, который сотворил всю эту иллюзию, нет, его съели, а демон, который искусил его к творчеству этой иллюзии, оказался в ситуации, когда нет того, кто его спроецировал…

Ужастно смешно! Так искусный Мастер, бесцеремонно, как пушкинский Балда, впрягает силу демона в свою воловью упряжь и заставляет пахать поле самоосвобождающейся версии игры. Фактически, глупый демон просто ловится «на живца». Этим «живцом» является не что иное, как наше собственное «эго», т. е. представление о себе как о творце, имеющее в своем источнике ограничивающую двойственную установку. Пока эта установка существует, существует и демон, избавиться от которого силой невозможно… И почему? Потому что, когда мы его агрессивно отталкиваем, мы вкладываем в него силу «рикошета»; надменно же притворяясь, что его нет, мы разжигаем его изощренное тщеславие и жажду мести… Но к счастью, в потенциале ПУТИ ИГРЫ есть другая возможность — сделать «их высочеству» подарок, т. е. поднести свое «эго» во всем богатстве соблазнительных качеств и ароматов. Все это означает, что само творческое жертвоприношение, тот, кто его совершает, и тот, для кого оно предназначено, не имеют самосущей природы, т. е. ПУСТЫ! Это всего лишь МЕТАФОРА! А идея артистического самопожертвования, охватившая нас, всего лишь мираж, иллюзия, родившаяся из слепой и глупой гордыни! И это собственно все, что можно сказать о формальной части ритуала.

Еще раз, в жестком стиле: «Войди в ад. Когда черти и демоны накинуться на тебя и начнут мучить — расслабься до уровня пустоты, обрети свою подлинную природу. Пока ты пребываешь в ней, силы ада не могут причинить страданий»805. Вывод: скрытая внутри демонической модели огромная энергия способна работать на благо, а не во вред. Находясь внутри демонической обуреваемости игрой, мы можем быть свободными и счастливыми, играя и самоосвобождаясь, т. е. проявляя т. н. ИЛЛЮЗОРНОЕ ТЕЛО!

И еще раз: НАХОДЯСЬ ВНУТРИ ДЕМОНИЧЕСКОЙ ОБУРЕВАЕМОСТИ ИГРОЙ, МЫ МОЖЕМ БЫТЬ СВОБОДНЫМИ И СЧАСТЛИВЫМИ, ИГРАЯ И САМООСВОБОЖДАЯСЬ!

57. Иллюзорное тело

Итак, наш творческий инструмент не может не эволюционировать. В противном случае он замерзает, засыхает, сжимается, или найдите любую другую метафору. Для процесса эволюции нашему инструменту нужны схемы, которые могли бы описать динамику его развития, т. н. «туннели реальности». Вот еще один такой «туннель», еще одна «игра», еще одна временная схема для развития. Но прежде оговорим одну деталь — все нижеописанное это не упражнение, это следствие естественного эволюционного развития творческого инструмента. Нет смысла насиловать свой Ум, пробуя проделать то же самое прямо сейчас. Вспомним: «…реальность нельзя взять "штурмом", поспешными действиями… эффекта нельзя добиваться как цели, он — следствие естественного процесса»806. Еще и еще раз уяснив это, приступим к описанию:

Итак, мы представляем собой Театр Реальности как таковой, т. е. в процессе творчества мы способны проявляться в «строенном» теле: 1) как взгляд из пространства (зритель-режиссер); 2) как спонтанная творческая сила (актер); 3) как форма игры (роль).

ТЕПЕРЬ ВНИМАНИЕ!

Фокус данного метода в следующем: при определенной степени знания своего инструмента и соответствующей натренированности мы способны присутствовать во всех аспектах творческого акта одновременно! И это откровение уже не звучит для нас чересчур революционно, т. е. в нашем компьютере уже есть тот «файл», в котором мы храним информацию об уникальной способности Ума переживать себя тотально, т. е. целостно. И это как раз то, что манифестирует опыт практической Алхимии. Он показывает, что мы способны обнимать три уровня одновременно, вводя Ум в т. н. Виртуальную Позицию, или «позицию индиго». Понятно, что поначалу нам очень трудно! Мы прыгаем с одного уровня на другой, и это крайне утомляет. Но со временем мы обретаем силу пребывать в триедином танце, что происходит благодаря ежедневному призыванию Повелителя Игры, отождествлению с качествами и способностями Сверхмарионетки и непосредственным прогулкам по Фрактальной Мандале. В итоге мы оказываемся в позиции, в которой: с одной стороны, мы защитники, мы контролируем и направляем процесс из позиции пустоты, т. е. творим взглядом; с другой — мы спонтанная творческая сила, «наращивающая мясо на скелет»; и с третьей — мы многоликая форма игры. И это означает, что владея этим положением Ума, мы сами вправе выбирать, как распределять свою энергию! «Нужно быть многострунным, чтобы заиграть на гуслях Вечности»807.

Итак: ИЛЛЮЗОРНОЕ ТЕЛО (или, говоря словами Гротовского: «лучистое», «светоизлучающее», «светоносное тело актера», или, словами «Тайны Золотого Цветка» — «Бриллиантовое Тело»808) — это тело Повелителя Игры. Можно даже сказать, что его нет, что оно — это творческая потенция игры, и оно же — есть, т. е. проявляется в разнообразных формах. Одним словом, это феномен «строенности» в едином! Вот слова Эудженио Барбы809 об игре Рышарда Чешляка в легендарном спектакле Ежи Гротовского «Стойкий принц»: «Передо мной был актер, — Актер, нашедший в себе… особую уязвимость открытой раны. (…) Все его тело было насыщено фосфоресцирующими частицами. Это была неистовая сила урагана. Сила такого натиска, что большему, казалось, уже не вырваться наружу»810. Или точнее: «Есть в этом создании актера какое-то психическое излучение. (…) Все, что технично, становится в вершинные моменты роли просветленным изнутри, легким, буквально невесомым»811(…) «Не передать происходившего. Не передать транслюминации — вот этого людского существа, не передать вибрации всего пространства»812 «Само собой разумеется, это горение обставляется спиритуалистическими оправданиями. Актер предается демону театра, он жертвует собой, будучи внутренне пожираем своей ролью; его физический труд, всепоглощающая телесная самоотдача Искусству достойны сочувствия и восхищения; мускульные усилия актера не остаются неоцененными, и когда в финале он кланяется публике, изможденный, отдавший спектаклю все свои гуморальные ресурсы, то его приветствуют словно рекордсмена, ему втайне желают отдохнуть и восстановить свою внутреннюю субстанцию — всю ту жидкость, которой он отмеривал купленную нами страсть»813.