Точка зрения (Юмористические рассказы писателей Туркменистана) [сборник] - Ата Каушутов

— Идет работа? — поинтересовался старик; он присел на корточки и цедил сквозь пальцы прохладный, остывший за ночь песок.

— Идет… Хотел вот чайку попить, да газ у нас кончился.

— Сапожник-то, как говорится, без сапог, — улыбнулся Кандым, — у меня электрический чайник есть.

Вдвоем они отправились в вагончик.

Что это жилье холостяков, определишь с самого же порога. На спинку узкой железной кровати беспорядочно набросаны рубашки и брюки. Столик завален ворохом книг и журналов с изображениями вышек, труб, фонтанирующих скважин… А к этой груде прислонилась фотография красивой девушки, вставленная в рамку с трогательными розочками. Платье девушки расшито украинскими узорами, и коса у нее такая, какую теперь не часто встретишь. Все это старик видит ежедневно, а потому детали нехитрого быта проходят мимо его внимания. Почти все расстояние между столом и дверью на полу занимают миски с непонятным цветным содержимым и какие-то предметы, смахивающие на детские игрушки. Старик тычет в их сторону толстым не-гнущимся пальцем.

— Сынок, что это?

— Вон ту штуку называют вязкомером. С его помощью проверяем густоту раствора. А вот это — ареометр, тоже для замерений нужен…

Кандым-ага качнул головой с таким видом, словно ответ Ахмеда и не мог быть яснее. Потом они долго, до седьмого пота, как в былые времена, гоняли чаи, и парень, совсем позабыв о том, что старик мало что понимает в бурении, объяснял ему причину своих затянувшихся бдений.

— Если примут мое предложение, государству будет большая польза! Взгляни-ка на этот чертеж!

Кандым-ага счел необходимым ободрить своего молодого соседа:

— Думаю, что твои очкастые начальники двумя руками ухватятся за это. А сейчас ты отоспался бы. Когда на буровую?

— Послезавтра смену принимаю. — Ахмед кивнул в сторону фотографии. — На днях, Кандым-ага, моя невеста приезжает… Оксана…

— Да ну! Поздравляю, свет очам твоим. Письмо прислала?

— Прислала.

— Что ж, из Киева до Ашхабада долететь на самолете дело немудреное. Сложнее потом до наших мост добраться.

— Из Ачака сюда ведь каждый день ходят вертолеты…

— Ну, если так, то нам к свадьбе готовиться надо. В нашем ларьке все есть, кроме отравы, которую вы пьете.

Ахмед засмеялся:

— Свадьбу справим, лишь бы невеста не раздумала.

Эти слова возмутили старика. Он отер лицо большим бязевым платком и сердито взглянул на Ахмеда.

— Что за шутки! Для чего ж ей тогда тащиться сюда? Да и где она лучше жениха найдет? Лицом ты вышел, работаешь инженером, не меньше пятиста каждый месяц получаешь, чего ж ей еще надо?

— Городские девушки не очень-то охотно едут в пустыню, ведь тут ни парков, ни театров…

— Не знаю, не знаю… А как же другие девушки с тобой на промысле работают в пустыне? Чем они хуже твоей невесты? А места наши получше иных прочих, воздух, как бальзам, пить можно.

Ахмед призадумался. Старик привык к пустыне и представить себе не может, что такое Киев — город, утопающий в цветах. Кто привык к цветам, к песку не сразу душой потянется.

Наутро, когда солнце изрядно поднялось над вагончиком, появился вертолет. Дав над поселком небольшой круг, он опустился за барханом, на вершине которого трепыхался маленький красный флажок. Кандым-ага ждал этот вертолет, потому что по рации сообщили о приезде невесты Ахмеда. Когда лопасти вертолета замерли, старик в сопровождении повара Хасана Мурта и официанток Кати и Ольги подошел поближе. Узнать среди четырех-пяти пассажиров Оксану не представило никакого труда. Девушки напористо и несколько сентиментально бросились обниматься с нею. Хасан Мурт протянул руку. Но Кандым-ага был на высоте восточного этикета. Он втянул ладони в рукава и в таком виде обратил к белолицей гостье запястья. Получилась маленькая заминка, потому что Оксана не поняла жеста.

Оксана то и дело оглядывалась, бросала быстрые взгляды в сторону вагончика. Поняв, девушки объяснили ей, что Ахмеда пока нет: на скважине произошла небольшая авария, и он там нужен.

— Ох и жарища у вас! — сказала Оксана, когда они добрались до жилья Ахмеда. — Вот бы мне ваш загар!

— Жарищу ты почувствуешь часа через три, — сказала, улыбнувшись, одна из официанток, — а загар — дело наживное. Пока же, может быть, выкупаешься?

— Далеко баня?

— Километров восемьдесят. Но здесь у нас неплохой душ.

После душа на некоторое время стало вроде бы попрохладнее. Девушки привели Оксану в вагончик, где за столом перед аппаратом, похожим на радиоприемник, сидел «очкарик» и читал «Огонек». Попросили связать с Ахмедом Ахмедовым. «Очкарик» внимательно посмотрел из-за толстых стекол на Оксану и взялся за микрофон. В рации что-то сильно затрещало.

— Восьмой, восьмой! Я — Кумли, восьмой!

— Я — восьмой, — ответил аппарат голосом, от которого сердце Оксаны дрогнуло.

— Тут с тобой хотят разговаривать, — сообщил «очкарик» и протянул микрофон Оксане. — Когда говорите, нажимайте эту кнопку, а будете слушать — отпускайте.

— Алло, слушаю! — снова раздался голос Ахмеда.

Но разговора у них не получилось — возможно, потому, что на Оксану были устремлены три пары откровенно любопытных глаз, а может, и по какой другой причине.

Прошло дней десять.

Августовская жара неистовствовала. Казалось, не только земля, но и небо стало желтым от зноя. С утра до самого вечера не было и намека хотя бы на зыбкую тень. Жестяные крыши вагончиков раскалялись так, что в помещении было, пожалуй, еще хуже, чем на воздухе. У Оксаны разламывалась голова от боли. «Без привычки!» — утешал ее и себя Ахмед.

Как-то в один из приступов головной боли Оксана сказала:

— Мне, наверное, лучше бы и не приезжать, только хлопоты со мной.

Ахмед рассердился, ничего не ответил, а она взяла со столика транзистор и снова прилегла. Поймала много раз слышанный скрипичный концерт. Мыслями она сейчас была в Киеве, на травянистом берегу Днепра, где, кажется, вечность назад она впервые поцеловалась с Ахмедом. Да, вечность… Трудно даже представить, что сейчас где-то среди цветников в ажурных павильонах сидят люди и лакомятся мороженым. Главный врач, прилетавший сюда позавчера, предлагал ей работу. Но как жить, если здесь не найдешь ни за какую цену ни травинки, ни цветка…

Перед самым закатом солнца грузовик привез с вахты газовиков. Рабочие, чьи спецовки были пропитаны машинным маслом и потом, шумно переговариваясь, расходились по своим вагончикам. Оксана на пороге встретила Ахмеда, облаченного в жесткий джутовый китель и брезентовые сапоги.

— Поправляешься? — как можно веселее спросил он.

Она ничего не могла сказать, только кивнула и положила голову ему на грудь. Так ей было жалко себя в этот момент, что не сразу и поняла, когда Ахмед сказал:

— Я только в душ — и назад!

Вернулся он освеженный, в красивой тенниске с короткими рукавами. Как раз в этот момент вышел со своей половины и Кандым-ага.

— Как работалось, сынок? — спросил он.

— Все отлично, Кандым-ага. Сейчас схожу на разнарядку, а потом закусим тем, что приготовила нам Оксана. Кажется, у нее там в кастрюле кролик. Пахнет, во всяком случае, вкусно.

В ожидании Ахмеда Кандым-ага и Оксана уселись на скамейку возле вагончика и стали смотреть, как рабочие на песке играли в волейбол. Стало попрохладнее, и собаки, целый день провалявшиеся под вагончиком, уже покинули свои убежища, проявляя явный интерес к еде.

Так хотелось Кандыму-ага поговорить с этой новой соседкой, да вот познания его в русском были равны нулю. Единственным, что он несколько раз повторил, пока сидели на скамеечке, было:

— Аксона, Ахмед — кароши челвек…

Девушку позабавило то, как он произнес ее имя.

Обед, приготовленный Оксаной, пришелся по вкусу и старику и Ахмеду, о чем они с большим удовольствием сообщили стряпухе.

— Плохо только, что уезжать она собирается, — тихо сказал Ахмед, — видно, наше лето не каждому под силу, Кандым-ага…

Старик прислонил ложку к краю миски и нахмурил белые брови. Взглянув на Оксану, он о чем-то заговорил. Он снова называл ее «Аксона», снова доказывал, что Ахмед «кароши человек». Дипломатично опуская излишне лестные для себя аттестации, Ахмед переводил его речь.

— Что делать… — вздохнула Оксана. — Я даже не представляю, как тут можно жить. Ведь здесь не то что цветка — пучка травы не увидишь… С тоски умрешь… — Она виновато взглянула на Ахмеда и добавила: — Как странно он переиначил мое имя…

— Он не переиначивал, — почему-то смутившись, ответил Ахмед, — у наших женщин есть такое имя. Очень красивое. «Белая лебедь» по-русски…

А у старика совсем испортилось настроение. Посидев еще минут пять для приличия, он молча встал и ушел.

Только назавтра узнали, что еще вечером Кандым-ага уехал куда-то на попутной машине. Куда именно и по каким срочным делам, никто и понятия не имел. А ведь прежде он никогда не считал для себя зазорным советоваться с Ахмедом даже по поводу своих немудрящих покупок. По рации Ахмед связался с поселком, но старика вроде бы и там никто не видел.