Игра магий - Николай Басов

В Басилевсполе Нашка прожила всего-то одну осень и половинку зимы, а затем ее выкупил содержатель их бродячей труппы, Маршон, который решил, что, вместо того чтобы бесславно погибнуть под ударами гладиаторов на арене, гораздо удачнее получится, если заставить ее выступать перед зрителями с трюками и некоторыми необычными прочими номерами, вроде метания ножей с завязанными глазами во взлетающих голубей, тем более что цену за нее ланиста назначил вполне умеренную, если не сказать, что откровенно скромную.

Так вот и получилось, что она теперь принялась шляться по городам и весям всей огромной Империи с вновь обретенной компанией таких же или почти таких же, самых разных и необычных актеров, шутов, лицедеев, которые медленно, но все надежнее становились ее друзьями, едва ли не семьей… Пока они не оказались в этом Крюве, городе, где все сколько-то близкие для нее люди умерли на арене, вот примерно как сейчас она это и видела в своем сне.

Последнего из живых противников Нашка оценивала довольно долго. Это было удивительно, но со всеми этими пробежками, прыжками, бросками она даже слегка запыхалась и сейчас хотела действовать наверняка. Поэтому и восстанавливала способность здраво соображать, точно двигаться в полную свою скорость и главное — правильно дышать. Любой жонглер знает, что дыхание — основа равновесия, так же как и вообще — первооснова жизни.

Она обошла своего противника трижды, по кругу. Прежде чем нашла его наиболее уязвимое место. Это была, как Нашке показалось, его левая рука. Что-то с ней было не так, она двигалась чуть медленнее, чем полагалось бы. И ходила не до конца назад. Значит, левая лопатка этого здоровенного, светлокожего верзилы, в котором угадывалась кровь северных лесных жителей, часто оставалась малоподвижной, а следовательно, уязвимой.

Тогда Нашка решилась. Не выпуская из левой, уже вспотевшей ладони гладиус, она подобрала те три дротика, от которых так небрежно отмахнулся второй из ее врагов. Она опасалась его, опасалась его внезапного выпада, когда подбирала дротики, потому что он еще не умер и мог попытаться устроить ей какую-нибудь пакостную ловушку, но он оказался слабее, чем Нашка полагала. Он знал, что умирает, и не захотел больше принимать участие в бою, он по-прежнему зажимал кровоточащую ногу, но уже завалился от слабости на бок и громко стонал, перебивая стоны молитвами на малопонятном языке, обращенными к неизвестным богам.

Покойно, будто бы она не делала ничего сложнее того, что обычно делала в составе своей труппы, Нашка подошла на десяток шагов к последнему из врагов. Тогда он кинулся на нее, вероятнее всего полагая, что она отскочит или снова побежит.

И неожиданно, но все же в нужный для себя момент, Нашка увидела, что в левой руке противник держит боло, четыре или пять увесистых шаров, нанизанных на довольно сложную систему прочных шнуров, сплетенных из полос кожи. При удачном броске такая штука непременно опутывала ноги и обездвиживала противника, лишала его на несколько минут возможности бежать… Вот тогда длинная спица и успевала до него добраться. И у Нашки не было бы никаких шансов, потому что бросать дротики, не имея твердой опоры под ногами, она, естественно, не могла. Но она увидела это боло. Она заметила его, прежде чем гладиатор пустил его в ход. Она не успела, конечно, выйти за пределы действия этого оружия, но сумела отбить себе несколько долгих мгновений, легко швырнув все три дротика один за другим в приближающегося врага.

Ничего существенного она этим не достигла, но противник замедлил шаг. И кажется, чуть потерял ее из вида, потому что вынужден был уклоняться от брошенных в него дротиков. И, пытаясь вновь увидеть ее, он повернулся на одном месте, не успевая к ней приблизиться… Она же, сбоку, по длинной дуге, раздумывая, сумеет ли выиграть хоть что-то своим непрямым и некоротким подходом, атаковала его…

Он попытался все же, отыскав взглядом, нанизать Нашку на свой клинок, но она оказалась быстрее, чего от нее противник ожидать никак не мог… Такого здесь, в этом городе, никогда прежде не видели. Да она и сама от себя этого не ожидала…

Этим приближением к врагу она всего лишь думала сбить его с толку, ну и конечно — уходила от броска боло… Но, уже рванувшись вперед, она тонким, обостренным вниманием бойца осознала, что именно вот такая замаскированная атака может оказаться… единственной возможностью лишить врага хотя бы половины его преимуществ. И тогда она скакнула вперед уже в полную свою скорость!

Она подпрыгнула, высоко и сильно, резко выбросив вперед одну ногу. Пытаясь дотянуться ею до головы противника, при этом странно сворачиваясь вниз, почти переломившись в пояснице, нанося единственный, но очень сильный удар гладиусом в открытый бок противника под его левую, медленную руку…

Гладиус тяжело вошел ему в бок. Почти по рукоять, разрывая, как надеялась Нашка, селезенку, желудок и, может быть, доходя до печени. Удар в голову у нее не вышел, она только разбила ступню о шлем противника, но все же чуть ошеломила его, кажется. Потом она повисла на нем, будто обезьяна на кряжистом дереве, пытаясь соскользнуть вниз и не угодить под ответный удар локтем ли, кулаком, а хуже всего — рукоятью его клинка на отмахе… Но и ответный этот отмах у врага не получился, его клинок был слишком длинным и к тому же слишком гибким для такого удара, потому что подрагивал при резких движениях и, следовательно, тормозил…

Они упали вдвоем, Нашка на мгновение лишилась дыхания, потому что туша гладиатора оказалась сверху. Кроме того, навершие гладиуса, который торчал из бока противника, на редкость сильно прищемил, почти пригвоздил ей колено к песку. Но когда она, отчаянно извиваясь, все же выскользнула из-под умирающего предводителя местной команды гладиаторов, каким-то чудом сумела подняться и огляделась, все было понятно. После такой резкой, на удивление удачной атаки никто уже не смог бы сопротивляться. Ни у кого не хватило бы сил, чтобы проследить за ней взглядом. Смерть застилала врагу глаза, и он умирал, пуская длинные, кровавые слюни, возможно пробуя проклинать ее, но и это ему тоже не удалось.

2

Сон закончился, Нашка проснулась. Оказалось, она как сидела на последней пьянке, так и уснула за столом, подложив под голову руки, упершись лбом в какое-то блюдо с объедками, в луже разлитого мерзкого северного пива, которое воняло сейчас особенно сильно. Нашка поняла: вся она настолько грязная, а после выпитого — и изнутри тоже, что захотелось вывернуть себя наизнанку и как следует ополоснуться в чистой, свежей воде.

Настоящей воды Нашке не хватало больше всего. Ей казалось, что даже реки здесь не вполне чистые, совсем не то что море у островов, на которых она родилась. А текли они мутно, бурно, увлекая слишком много грязи, веток, деревьев, камней и белой глины… Сон еще имел над ней некоторую власть, она переживала его обрывками навеянных ощущений, и, пожалуй, это воспоминание сна было единственным, что спасало ее сейчас от совсем уж отвратительного самочувствия. И все же ей было очень плохо.