Дорога ветров - Иван Ефремов

Мне достались горы Чойлингин. Черные породы нагрелись на солнце, в защищенных от ветра ущельях было жарко. От торопливой ходьбы пот катился по лицу градом. Наконец я утомился и присел покурить на остатке стены п развалинах старого монастыря. Монастырь был, видимо, беден и невелик – стены домов сложены из неровных кусков тех же черных камней, какие валялись вокруг. Высоко, в самой глубине горного массива, в замкнутой со всех сторон разнокалиберными уступами долинке спрятались эти развалины. Сюда заходил только слабый ветерок, шелестевший нетронутым дерисом. Я с наслаждением затягивался из толстой самокрутки – редко удавалось покурить так, чтобы ветер не раздувал папиросу, не сыпал искрами на одежду и руки, не забивал дым обратно в нос и в рот…

Выбравшись из гор, я спустился до последнего уступа и с него увидел наши машины на темной и пустой равнине. Два ширококронных хайляса виднелись в стороне. Я разглядел в бинокль Громова и Данзана близ машины – значит, они уже выполнили свою задачу.

Проехав дальше, мы увидели, как базальты покрывали толстым слоем серые меловые песчаники с костями динозавров. Темно-коричневая масса базальта была начинена, словно салатом из редьки, круглыми и плоскими белыми включениями – халцедонами. Несчетное множество халцедонов попадалось здесь среди щебня – доказательство, откуда берутся халцедоны в гобийском щебневом панцире. Некоторые участки базальтового покрова были развальцованы, раскатаны, как тесто, еще во время излияния лавы, когда полузастывшая лава верхних слоев плющилась и тянулась над напором горячей.

Чтобы двигаться дальше на юг, пришлось пересечь небольшую котловину, окаймлявшую горы Чойлингин и Шарилин («Мумийный, мощевой»), выбраться на плоскую возвышенность и поехать по едва видному автомобильному следу вдоль края котловины. Здесь тянулись обрывы серых и светлых глинистых песчаников нижнего мела с совершенно замшевой поверхностью. Против двух хайлясов обрывы стали особенно живописны.

Скоро мы заметили вблизи дороги, на склоне борта котловины, гигантский ствол окаменелого дерева. Шесть кусков было в этом разломанном почти на равные части одиннадцатиметровом бревне около метра в диаметре. Железные слои красными потеками пятнали темно-серую, чугунного цвета и вида, поверхность ствола, сохранившую в то же время полное подобие обветшалой и размочалившейся древесины. Замещенная кремнем и железом, древесина навсегда сохранила тот вид, с которым бревно затонуло в осадке, принесенное издалека рекой, восемьдесят миллионов лет назад. Теперь вода, ветер, солнце и мороз разрушили рыхлые породы вокруг, и ствол остался, как на блюде, на пологом откосе, несокрушимый и такой тяжелый, что силы размывания не смогли его передвинуть. Мы долго любовались гигантом исчезнувших лесов, пролежавшим в земле такое невообразимое время. Я мечтал забрать весь ствол для музея Академии наук в Москве – такие большие и хорошо сохранившиеся стволы встречаются очень редко. Однако не было никакой возможности взять хотя бы один из кусков, весивших больше тонны каждый. Поэтому я ограничился только тем, что сделал несколько снимков.

Дальше к югу холмики оказались сплошь покрытыми кусками окаменелых древесных стволов. Более тонкие, чем первый найденный нами гигант, эти куски были разбросаны, будто упавшая поленница. Торчавшие сучки или корни на пеньках создавали иллюзию настоящей древесины. Только на ощупь тяжелые, острые, звенящие, как стекло, осколки рассыпавшихся стволов показывали, что этот лес – только каменный призрак настоящего. Правильно слоистая структура древесины свидетельствовала о принадлежности стволов хвойным деревьям, возможно, группе болотных кипарисов, и по сие время растущих в приморских тропических болотах, так же как растет еще древнее гинкго в Японии, араукарии в горах Южной Америки и Юго-Западной Азии, красный железняк в нашей Ленкорани…

С неохотой пришлось оставить все разнообразие наваленных в беспорядке стволов – короткий день близился к концу. Теперь мы все время спешили: слишком мало светлого времени оставила нам уходившая осень и слишком много еще хотелось сделать!

Машины пошли дальше той же заросшей тропой к возвышавшемуся вдалеке низкому горному массиву. Там находились развалины монастыря Хамарин-хурал («Монастырь на мысу»), там уже несколько лет горел под землей уголь и там геологи находили кости динозавров. Одно из сообщений говорило о целом скелете! Немудрено, что мы давно стремились попасть сюда. Вот поднялись над степью обрывы и размывы светло-серых глинистых пород с твердыми прослоями железистых песчаников. Узкие черные полосы расчерчивали серую поверхность небрежными штрихами – свидетельство беспорядочного напластования. Выше, на удаленных уступах, громоздились стены и башни красных базальтов, попиравшие цоколи из глыбовых красноватых песчаников, отвесные стены которых багровели на закате. А внизу, под обрывами, высокие барханы преграждали путь своими мягкими, аккуратно насыпанными склонами. На равнину от гор далеко простирались промоины сухих русел и беспорядочная толпа песчаных бугров.

Опять, наверное в трехсотый раз за путешествие, остановились машины. Исследователи поспешно выбрались из них, на ходу строясь в «боевой порядок», то есть выбирая для себя определенное направление, не перекрывающее места, которые осматривает сосед. Все это выполнялось без всяких предварительных сговоров, как в хорошо сыгравшейся футбольной команде. Солнце уже садилось за горизонт, когда стало ясно, что никакого скелета, ни даже отдельных костей здесь нет и не было. Обрывы меловых пород тянулись далеко на восток и юг, и кости могли оказаться именно в них, но осматривать их сейчас не было возможности. Подробное изучение района входило в программу исследований последующих лет, на первое время мы уже получили представление об этих низких горизонтах мелового периода, относившихся к его нижней половине. Спустя три года после окончания работы пашей экспедиции геологи прислали нам из Хамарин-хурала челюсть громадного динозавра игуанодонта, доказав тем самым, что в Азии жили на стоящие нижнемеловые игуанодонты, до сих пор считавшиеся европейскими формами.

С досадой я вернулся к машинам и стал звать товарищей: чтобы поправить неудачу в Хамарин-хурале, нужно было сегодня хотя бы проехать побольше. Поблизости на барханах росли какие-то крупные кусты. Я распорядился наломать топлива, и рабочие с шоферами и поваром поспешили туда. Велико было паше разочарование, когда подошедший Данзан объявил, что это растение (иргай-кизильник) негодно для дров, так как очень плохо горит. Мы все-таки взяли один большой куст и добавил к нему охапку караганы и ежовника (баглура).