Хаос (ЛП) - Шоу Джейми

— Кит? — спрашивает голос Кэла в моем ухе, и я встряхиваю головой, освобождаясь от мыслей о своем утре с Шоном, чтобы ответить ему.

Я сижу на обочине возле закусочной быстрого питания, пока парни заканчивают завтракать внутри, прижимая телефон к уху, и моя кожа словно тает от жары.

— Я липкая.

— А?

— Джорджия, — ворчу я, вытирая пот с рук и слезая с бордюра, чтобы найти тень. — Я вся липкая. Серьезно, моя кожа сейчас как слизь.

— Фу.

— Я похожа на тающую восковую фигуру. Клянусь Богом, мои уши потеют изнутри.

— Гадость, — говорит Кэл.

— Знаю. — Я прижимаю телефон к плечу и машу руками, как цыпленок, создавая поток воздуха, чтобы подышать. — Не смей хоронить меня в Джорджии. Соскреби меня с тротуара и отправь в Антарктиду или еще куда-нибудь.

Брат хихикает, и я поднимаю заднюю часть своей рубашки, чтобы прижаться голой спиной к затененному кирпичу соседнего здания, игнорируя осуждающие взгляды прохожих.

— Я так понимаю, ты готова приехать домой на эти выходные? — спрашивает он.

Мои мысли тут же возвращаются к Шону и тому, как он целовал меня сегодня утром на кухне. Адам решил проснуться пораньше, и это должно было случиться именно сегодня. Каждый чертов раз, когда мы с Шоном становимся слишком возбужденными, происходит нечто, что отрезвляет нас, и я не уверена, должна ли я быть благодарна за это или проколоть все шесть шин автобуса.

— Нет, — признаюсь я, а потом вздыхаю и начинаю изливать душу. — Мы с Шоном…

— Че-е-ерт, — стонет Кэл. — Я так и знал! Я знал это.

Закрываю глаза за темными очками, которые на мне надеты.

— Не знаю, что будет, когда мы вернемся домой.

Не то чтобы я не думала об этом миллион или два миллиона раз. Я не хочу, чтобы мы навсегда остались тайной, но именно я сделала это с нами, скрывая то, что мы делали на кухне от Джоэля в самом начале, и Шон не возражал. Как я буду выглядеть, если сейчас передумаю? Нуждающейся. Отчаявшейся. Жалкой. Шон не сказал, чего он хочет от меня, а я слишком боюсь разочарования, чтобы спросить. Я слишком боюсь, что мое сердце разобьется. Снова.

— Он пригласил тебя на свидание или просто использует тебя, как друга для траха? — спрашивает Кэл.

— Мы не трахались.

— Ответь на вопрос.

— Даже не знаю.

— В смысле ты не знаешь?

— Думаю, что мы вместе, — говорю я, в основном, чтобы успокоить брата, потому что, честно говоря, я не уверена в том, что думаю.

— Ты так думаешь?

Я вытираю слой пота со лба.

— Кажется, я снова влюбилась в него.

— Чушь собачья, — говорит Кэл, как будто я его капризная младшая сестра. — Ты любишь его, и мы оба это знаем. И никогда не переставала.

Мой близнец говорит вслух то, что уже знает мое сердце, и больше нет смысла это отрицать.

— Я думала, что покончила с ним.

— Ага, — произносит Кэл, когда я вытираю влажную руку о шорты, — потому что ты глупая.

Прижимаясь к кирпичной стене, сползаю вниз, пока не сажусь, прижав колени к груди. Я не тружусь спорить с ним, а он не тратит силы на разглагольствование. Мы оба знаем, что я балансирую на грани очередного разбитого сердца, и оба знаем, что я все равно рискну. Потому что Шон для меня всегда стоил риска, и эти последние несколько недель дали мне еще миллион причин для этого.

Потому, что он кладет мед в виски Адама перед выступлениями, чтобы помочь его голосу, и потому, что оставляет бутылку аспирина у койки Джоэля, когда тот обречен просыпаться с похмелья. Потому, что заставляет меня улыбаться, когда улыбается он, и заставляет меня смеяться, когда он смеется.

Знакомство с ним — настоящее знакомство — только углубило мои чувства к нему. То, что я чувствовала к нему, когда мне было пятнадцать, ничто по сравнению с тем, что чувствую к нему сейчас. Сейчас, когда я знаю, что он тоже что-то чувствует ко мне, даже если точно не знаю, что это такое.

Кэл и я позволяем моему признанию повиснуть между нами, не нуждаясь в том, чтобы сказать что-то еще, потому что мы оба знаем, что сказали бы друг другу. Он бы сказал, что мне нужно прекратить возиться с Шоном, пока я снова не пострадала. Я бы ответила, что уже слишком поздно. Он сказал бы, что он ему не нравится. Я бы сказала, что знаю. Он бы спросил, что я собираюсь делать, когда Шон снова причинит мне боль. Я бы вздохнула и не знала, что ему ответить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Лэти хочет, чтобы я открылся маме и папе, — говорит он, и я благодарна ему за услугу, которую он оказывает мне, меняя тему разговора.

— Конечно, хочет.

Лэти и Кэл по-настоящему поладили в тот вечер, когда мы все пошли в клуб. Несмотря на то, что я написала им, что они могли бы поспать в автобусе той ночью, прежде чем отправиться домой, они так и не появились. Они веселились всю ночь, и с тех пор разговаривали почти каждый день и даже несколько раз выходили вместе. Я припомнила Кэлу свое предсказание, что они будут идеальными вместе, и он ничего не отрицал.

Когда он замолкает так же, как я раньше, я спрашиваю:

— Что ты собираешься делать?

— Даже не знаю.

— Ну, ты знаешь, что я думаю. — Я вскакиваю на ноги, когда ребята выходят из закусочной, Адам уже закуривает сигарету, а Джоэль жалуется на жару. Шон прижимает мобильник к уху, и взгляд, который он бросает на меня, когда видит, как рваная белая майка прилипает к моей коже, заставляет мои загорелые щеки пылать еще жарче.

— Знаю, — отвечает Кэл. — Кит, что бы ни случилось с Шоном, ты знаешь, что я всегда буду рядом, правда?

Я никогда в этом не сомневалась, даже на секунду.

— Знаю. Люблю тебя, Кэл.

— Я тоже тебя люблю, сестренка. Позвони, если понадоблюсь.

Я присоединяюсь к остальным ребятам и иду обратно к автобусу, спрашивая Майка, с кем разговаривает Шон.

— Вэн.

Одно слово, и я чуть не спотыкаюсь о свои армейские ботинки. Парни бросают на меня странные взгляды, и я виню воображаемую трещину на тротуаре.

Вэн Эриксон, имя настолько известное, что фамилия необязательна. Он вокалист группы Cutting the Line, одной из самых популярных групп в мире прямо сейчас. Я купила билеты на одно из их шоу в прошлом году, и, хотя мы с другом пришли на три часа раньше, мы все равно оказались далеко-далеко позади очереди, а затем прямо в середине ямы. Меня сильно помяли, но это было одно из лучших шоу в моей жизни. Каждый человек, присутствовавший там в ту ночь, знал каждое слово в каждой песне, и мы все кричали их во все горло, подняв руки в воздух и с адреналином в наших венах.

Я бесстыдно подслушиваю разговор Шона, в то время как Адам, Джоэль и Майк шутят и продолжают болтать, — будто Вэн Эриксон на другой линии не имеет большого значения, — но я едва улавливаю конец разговора, прежде чем Шон вешает трубку и переходит в деловой режим.

— Планы изменились, — говорит он. — Мы возвращаемся в Нэшвилл.

— Когда? — спрашивает Адам между затяжками сигареты.

— Сейчас.

Ухо Шона мгновенно возвращается к телефону, и мне удается получить от него только короткие ответы, в то время как он одновременно разговаривает с Водилой.

По-видимому, члены группы, выступающей на разогреве у Cutting the Line, слегли с простудой, которая вывела их из строя, и Вэн предложил нам заменить их. Шон сказал «да», и через несколько часов я буду выступать на разогреве у чертовых Cutting the Line.

Когда мы возвращаемся к автобусам, двигатели уже работают. Водила выезжает с парковки практически сразу, как только нога последнего человека отрывается от земли, и мы мчимся по шоссе в сторону Нэшвилла.

Джоэль хихикает, когда я наливаю себе «Ред Булл» и потягиваю его, рассеянно глядя на кухонную стену.

— Ты нервничаешь, что ли?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мой взгляд скользит по нему, и я понимаю, что я такая же белая, как футболка, которую он носит.

— А ты разве нет?

Он качает головой и садится к столу.

— Я с ними уже играл.

— Ты играл с Cutting the Line?

— Их басист слишком много выпил на «Манифесте», — объясняет он.