Собрание сочинений. Том 6. Графиня Рудольштадт. Повести и рассказы - Жорж Санд

— Не понимаю, зачем?

— В самом деле, не понимаете? Посмотрите мне в глаза. У вас сегодня какой-то рассеянный взгляд.

— Господин капитан, вы, кажется, подражаете королю. Говорят, что при допросе обвиняемого он пристально смотрит ему в глаза. Поверьте, такие приемы дозволены ему одному. Впрочем, если бы он пришел с тем же ко мне, я бы попросила его вернуться к своим делам.

— Вот как! Вы бы сказали ему: «Идите прочь, государь»?

— А почему бы и нет? Место короля на коне или на троне, а, если бы ему вздумалось навестить меня, я была бы вправе отказаться терпеть его дурное настроение.

— Согласен. Но вы так и не ответили мне. Вы не хотите избрать меня поверенным ваших будущих любовных приключений?

— У меня не может быть любовных приключений, барон, я уже не раз повторяла вам это.

— Да, в шутку, потому что я и спрашивал вас в шутку. Ну, а если сейчас я говорю серьезно?

— Я отвечу то же самое.

— Знаете, вы странная особа.

— Но почему же?

— Потому что вы единственная актриса, которая не занимается ни любовью, ни флиртом.

— Вы дурного мнения об актрисах, капитан.

— Нет! Я знавал и добродетельных актрис, но все они стремились к выгодному замужеству, а вы… уж и не знаю, о чем думаете вы.

— Я думаю о том, что вечером мне предстоит петь.

— Так вы живете сегодняшним днем?

— Да, теперь я живу так, а не иначе.

— Значит, не всегда было так?

— Нет, капитан.

— Вы любили?

— Да, капитан.

— Серьезно?

— Да.

— И долго?

— Да.

— А что случилось с вашим возлюбленным?

— Он умер!

— Но вы не утешились?

— Нет.

— О, вы еще утешитесь.

— Боюсь, что нет.

— Странно. Так вы не думаете выходить замуж?

— Никогда.

— И никогда никого не полюбите?

— Никогда.

— И даже не заведете себе друга?

— Даже друга — в том значении, какое придают этому слову прекрасные дамы.

— Полноте! Если вы поедете в Париж и король Людовик Пятнадцатый, этот галантный кавалер…

— Я не люблю королей, капитан, и особенно не терплю королей галантных.

— Ага, понимаю, вы предпочитаете пажей. Например, такого красивого кавалера, как Тренк!

— Я никогда не обращала внимания на его наружность.

— И тем не менее сохранили с ним какие-то отношения!

— Будь это так, наши отношения носили бы характер чистой и незапятнанной дружбы.

— Значит, вы признаетесь, что эти отношения существуют?

— Этого я не сказала, — ответила Консуэло, испугавшись, что может выдать принцессу.

— Так вы отрицаете это?

— Если бы эти отношения существовали, у меня бы не было причин отрицать их. Но почему капитан Крейц расспрашивает меня так упорно? Неужели это может его интересовать?

— Очевидно, это интересует короля, — ответил Фридрих, снимая шляпу и резким движением нахлобучивая ее на белую мраморную голову Полигимнии,[95] чей античный бюст украшал одну из консолей.

— Если бы меня удостоил своим посещением король, — сказала Консуэло, превозмогая овладевший ею страх, — я бы решила, что ему угодно послушать музыку, и села бы за клавесин, чтобы спеть ему арию из «Покинутой Ариадны».[96]

— Король не любит, когда предвосхищают его желания. Он желает, чтобы ему отвечали на вопрос определенно и ясно. Что вы делали сегодня ночью в королевском дворце? Видите ли, раз вы ходите к нему во дворец в неурочное время и без его позволения, значит, и он вправе вести себя у вас в доме как хозяин.

Консуэло затрепетала, но, к счастью, присутствие духа всегда словно чудом спасало ее от многих опасностей. Она вспомнила, что Фридриху нередко случалось прибегать ко лжи, чтобы выведать правду, и что его излюбленным средством вырвать у человека признание было напасть на него врасплох. Она овладела собой и, побледнев, но все-таки улыбаясь, сказала:

— Какое странное обвинение! Не знаю, право, что и отвечать на столь экстравагантные вопросы.

— Вы стали разговорчивее, — заметил король. — Совершенно ясно, что вы лжете. Были вы этой ночью во дворце? Отвечайте — да или нет?

— В таком случае — нет! — смело сказала Консуэло, предпочитая быть с позором уличенной во лжи, нежели сделать подлость и выдать чужую тайну, лишь бы оправдаться самой.

— Вы не выходили из дворца в три часа ночи, одна, без провожатых?

— Нет, — ответила Консуэло, которая немного приободрилась, заметив в выражении лица короля едва уловимый оттенок неуверенности, и теперь превосходно разыгрывала удивление.

— Вы осмелились трижды произнести слово «нет», — гневно вскричал король, испепеляя девушку взглядом.

— Я осмелюсь произнести это слово и в четвертый раз, если того потребует ваше величество, — ответила Консуэло, решаясь противостоять грозе до конца.

— О, я знаю, женщина способна защищать свою ложь даже под пыткой, как первые христиане защищали то, что они считали правдой. Кто может похвастаться тем, что вырвал искренний ответ у женщины? Послушайте, мадемуазель, до сих пор я питал к вам уважение, ибо полагал, что вы являетесь единственным исключением среди обладательниц пороков вашего пола. Я не считал вас способной ни к интригам, ни к вероломству, ни к наглости. Мое доверие к вам простиралось до дружбы…

— А теперь, ваше величество…

— Не перебивайте меня. Теперь я держусь другого мнения, и скоро вы почувствуете его последствия. Слушайте меня внимательно. Если вы имели несчастье вмешаться в мелкие дворцовые интриги, выслушать чьи-то неуместные излияния, оказать кому-то опасные услуги, не обольщайтесь — вам недолго удастся обманывать меня, и я прогоню вас отсюда, причем позор вашего изгнания будет столь же велик, сколь велики были благожелательность и уважение, с какими я вас встретил.

— Государь, — бесстрашно ответила Консуэло, — так как самое заветное и самое неизменное мое желание — это желание покинуть Пруссию, я с благодарностью приму приказ о моем выезде, как бы унизителен ни был предлог моего удаления и как бы сурово вы со мной ни говорили.

— Ах, так! — вскричал Фридрих вне себя от ярости. — Вы осмеливаетесь разговаривать со мной в подобном тоне!

При этом он поднял трость, словно собираясь ударить Консуэло, но спокойный и презрительный вид, с каким она ждала этого оскорбления, отрезвил его, и, далеко отбросив трость, он взволнованно проговорил:

— Забудьте, что вы имеете право на благодарность капитана Крейца, и обращайтесь к королю с подобающим уважением, не то я могу выйти из себя и наказать вас, как упрямого ребенка.

— Государь, мне известно, что в вашей августейшей семье бьют детей,[97] и я слышала, что ваше величество, стремясь избавиться от такого обращения, когда-то сами пробовали бежать. Мне, цыганке, будет легче совершить побег, чем кронпринцу Фридриху. Если король в течение двадцати