«ЕСЛИ» №6(208) 2010 - Сергей Цветков

Синее небо, плеск волн, ветер — где все это?..

— Ну что, будешь играть или сразу бабки отдашь? — нетерпеливо поинтересовался смуглый человек с неприятным взглядом.

С трудом вынырнув из тягучих мыслей, Бруно осознал, что сидит на рифленой палубе с засаленными картами в руках. Мельком глянув на расклад, понял, что потерял ход игры. Бросил карты в круг игроков и сказал хрипловато:

— Пас… Пойду, пожалуй…

Тучный игрок по правую руку от Бруно с трудом повернул голову, казалось, растущую без посредства шеи прямо из туловища, сдвинул мохнатые брови и тяжело произнес:

— Куда? Мы только начали. Хочешь уйти — давай сотню…

— Нет у меня сотни… — вяло отозвался Бруно.

Слева медленно придвинулся долговязый малый в потрепанной «армейке».

— Ты что, приятель, играл без денег? — сипло поинтересовался он и обернулся к насупленным игрокам. — Слышали? Надеюсь, ты знаешь, что бывает за такие фокусы?

— Нет… — честно сказал Бруно, еще не понимая, что происходит, но чувствуя, как вдруг взмокла спина.

Бок ощутил прикосновение чего-то холодного и острого.

— Это Пространство, приятель, — припав холодными губами к уху, прохрипел долговязый, и то, острое, стало безжалостно вгрызаться в плоть — глубже, болезненнее… — Здесь цена твоей жизни — ноль. Ты вообще понимаешь, во что вляпался?..

Мерзкий бледный рот что-то шептал, обдавая ухо болезненно-влажным смрадом, сипел и дышал, словно примериваясь, как бы вцепиться в шею. Бруно оцепенел в ужасе, не в силах ответить или просто сделать хоть что-то, оттолкнуть это жуткое чучело, броситься бежать… Но куда деться из этой ржавой цистерны, что какой-то остряк прозвал «поездом неудачников»?!

Где-то рядом беспокойно вскрикивал косматый безумец, перемежая невнятные возгласы беспричинным смехом. Бруно на миг почувствовал себя окруженным гиенами, хихикающими в предвкушении расправы над загнанной жертвой…

— Я дам за него сотню, — сказал спокойный голос. — Отпусти его.

Долговязый нехотя поднял голову — словно вурдалак, не желающий расставаться с добычей. Острие ножа продолжало болезненно царапать бок, натягивая кожу, готовую в миг лопнуть и вывалить кишки на грязную палубу.

— Сотни мало, — ухмыльнулся долговязый. — Он не отдавал добровольно, теперь должен за моральный ущерб…

— Даю сотню, — невозмутимо повторил голос. — Или можете его прирезать и попытаться продать труп.

Бруно замер. Похоже, долговязого психопата, действительно, перестали интересовать деньги — куда интереснее было насладиться ужасом жертвы. На счастье, его мнение не разделяли другие участники злосчастной партии.

— Давай деньги и забирай его, — сказал тучный. — Это по справедливости.

В круг полетела скрученная трубочкой купюра.

— Пшел! — процедил смуглый.

Долговязый лишь криво улыбнулся и вдруг мягко отпрянул, уставившись в карты, — словно ничего и не произошло. Бруно попятился, не веря собственному везению, вскочил на ноги, повернулся… И замер, упершись в высокую неподвижную фигуру.

Старик, крепкий с виду, даже ладный. Совершенно седой, с лицом, изрезанным морщинами, словно каньонами, с прозрачными глазами, глядящими из темных провалов.

— Э-э… это вы? — пробормотал Бруно. — В смысле, спасли мне жизнь…

— Я купил твою жизнь, — с тем же спокойствием произнес старик. — Теперь она принадлежит мне.

И, словно в издевку, эхо донесло знакомый лающий смех, сорвавшийся в протяжный тоскливый вой.

— Осторожнее, Бруно! — шипел динамик. — Это кажется, что невесомость, но такой массой может и придавить!

Юрген заглядывал в темную глубину трюма, подсвечивая фонариком, и в своем армированном вакуум-сьюте казался морским чудовищем, приманивающим на свет рыбку.

Бруно погасил резак и осторожно выбрался из-под куска обшивки, собственноручно вырезанного из борта старого промыслового корабля. Металлический прямоугольник плавно покачивался на оставленной тонкой перемычке.

— Пришлось повозиться, — сказал Бруно, закрепляясь на внешней стороне обшивки. — На этой посудине какие-то странные ребра жесткости.

— Еще бы, — отозвался Юрген, цепляя лебедкой клок, выдранный из тела корабля. — Охотник за астероидами — конструкция повышенной прочности.

— Откуда вы это знаете? — проговорил Бруно, срезая перемычку и глядя, как уплывает в черноту космоса сверкающий лоскут. — Разве вы специалист по кораблям? Вы же вроде этот…

— Историк, — подсказал Юрген, и в глубине за стеклом шлема сверкнули не очень уместные здесь очки. — У космоса тоже своя история. К тому же корабли… они такие красивые…

Бруно с сомнением оглянулся. На то, чтобы разобрать эту рухлядь, уйдут месяцы. Странный он, этот Юрген. И все в бригаде Предка странные, под стать самому старику. Спорить с ними трудно — просто не хватает доводов. Наверное, потому что они знают кучу лишних вещей. Но как бы то ни было, все они здесь — на самом дне жизни, а значит, учителя правы: успех — за специалистами, не захламляющими мозг никому не нужными знаниями.

Работа в Пристанище не слишком изматывающая, но не прощает ошибок. Словно там, где принимают решения, решили заранее создать условия для сокращения издержек путем физического избавления от самых никчемных работников. Одним из первых в ритуальную печь отправили старого знакомого Бруно — того самого долговязого психопата, любителя поиграть ножиком. Он больше прочих кичился опытом работы в открытом космосе — и не замедлил вспороть себе вакуум-сьют куском рваного металла.

В задачу бригады под руководством Предка входила резка корпусов старых кораблей, которые стягивали к Пристанищу со всей Системы. Астероид давно уже превратился в гигантскую свалку, по которой можно было изучать историю освоения человеком Космоса. Только никому не было дела до этой истории.

За исключением разве что Юргена. Бруно не очень понимал, зачем она нужна, эта история. Юрген и сам с трудом мог разъяснить свою страсть, которая в итоге и привела его в Пристанище.

— Я ничего не мог поделать, — говорил Юрген, пока в связке с Бруно они осторожно продвигались внутри огромного, изъеденного коррозией и микрометеорами корпуса. — Преподавание истории в университетах сократили. А я, между прочим, доктор наук, написал несколько книг и специализировался на археологии ранней античности. Финансирование сократили — корпорация решила реструктурировать расходы…

— И вам даже не предложили места? — удивился Бруно. — Ведь у вас степень!

— Предложили, — тоскливо отозвался Юрген. — Место старшего менеджера, социальный пакет и курсы переобучения.

— А вы? — осторожно спросил Бруно.

— А я историк! — проговорил Юрген. — Это моя жизнь. Я не виноват, что не нужен корпорации.

— Ну, прошли бы курсы и жили бы припеваючи, — сказал Бруно. — Уверен, дослужились бы до топ-менеджера. А то бы и партнером стали.

— Но зачем! Это! Мне! — раздельно проговорил Юрген. — Какое это имеет отношение к тому, что я люблю? Какие деньги, какое положение заменит это?

Бруно промолчал.

Сам он никогда толком не знал, чего хочет от жизни. Нет, поначалу, конечно, как и все, мечтал потреблять по первому разряду: менять машину не реже раза в полгода, апартаменты, бытовую технику, девушек. Он умный, упорный, сильный. Казалось бы, становись рядовым офисным работником, затем учеником менеджера, потом младшим менеджером, менеджером и так далее — вперед, по пути к успеху!

Только, как оказалось, он не хочет добиваться успеха.

То есть вообще. До отвращения. До нервных спазмов, до рвоты.

Это стало шоком. Для всех — для друзей, для знакомых, для брата. Для родителей.

Но больше всего он поразился сам.

Из него будто батарейки вынули. Некоторое время он все еще работал — по инерции, понимая, что не в состоянии состязаться с коллегами, с горящими глазами рвущимися вверх по карьерной лестнице. Он проиграл, даже не вступив в игру.

Он не боялся работы. Но единственной мотивацией в реальной жизни была та, к которой он оказался совершенно равнодушен.

Он просто не желал потреблять.

— Эй, чего задумался? — раздался в динамиках скрипучий голос Юргена. — Смотри сюда! Знаешь, что это? Это же исследовательский бот «Аметист»! Я думал, их давно не осталось. Просто глазам не верю! Ты чувствуешь ветер истории? Подумать только — и его мы должны распилить…

Бруно смотрел на неказистую груду металлолома, пытаясь понять, отчего так переживает приятель. Что-то тревожно и вместе с тем сладко шевельнулось в душе.

Наверное, тогда и зародилась у него безумная идея.

В гермостворах, как всегда, бестолковая суета. Непонятно, кто уходит в Пространство, кто возвращается. Не раз уже случалось, что вылезший из вакуум-сьютов персонал, даже не успевший так или иначе справиться с тошнотой после скачка из невесомости в объятия искусственной гравитации, вышвыривало обратно — в смертельную пустоту.