Время — московское! - Александр Зорич

Таня встала с кровати и передала мне глоббур. Ненароком наши пальцы соприкоснулись, и я почувствовал… да-да… тот же самый щекотный, возвышающий, волшебный ток, что недавно уже соединял наши тела в единое невещественное целое.

Так уже было с Иссой. И все же с Иссой было как-то не так.

«Ну вот… Не успела на девчонкиной могиле трава зазеленеть, а ты себе уже другую нашел…» — сказала мне моя совесть маминым голосом. К слову, мать моя была непревзойденным специалистом по верности до гроба и после развода с моим отцом замуж так и не вышла.

Я посмотрел на Таню глазами побитого пса — то ли извиняясь на случай, если она сочтет мое прикосновение фривольным, то ли сожалея, что не длиться этому прикосновению вечность, но лишь секунды.

Таня отдернула руку, ее щеки покраснели.

— Спасибо вам, Александр, — сказала она, стремительно высвобождаясь из удушливого плена моей комнаты. — Я буду ждать.

Проблема чтения Таниного глоббура на поверку оказалась ерундовой. В кои-то веки я недооценил свои силы и возможности. Бердник, к которому я обратился за помощью, отвел меня куда надо и сказал что надо.

И вуаля! Глоббур прочитан! Даже не верилось…

Я вышел на улицу в приподнятом настроении. И хотя мороз стоял, как обычно, февральский, я был полон майских надежд.

Я нацепил кислородную маску и поднял меховой воротник новенькой форменной куртки, только вчера с Земли. Пленки с распечатками я свернул в трубочку и, размахивая сим жезлом, зашагал по направлению к своему общежитию.

В своих мечтах я уже набирал Танин номер, а в мыслях подбирал слова и интонации, когда услышал за спиной радостный выкрик:

— Пушкин?! Сашка?! Ёкарный папенгут!

Я обернулся. Прошу любить и жаловать: Богдан Меркулов. Довольный. Молодцеватый. Краснолицый, чтобы не сказать краснорожий. С фингалом под глазом. С подвязанной рукой.

— Давно не виделись, — ухмыльнулся я.

— Не говори! Заманался я в этом госпитале — страшное дело!

Мы обнялись.

— Я думал, ты еще лечишься.

— А-а, на мне заживает, как на собаке, — простодушно заявил Меркулов. — Помню один раз, еще в школе, меня двутавром по башке звездануло, на стройке. Чуть не сканал вообще. Доктор мамане моей говорил, что прогноз, мол, плохой, может всякое случиться, но для армии ваш сын в любом случае интереса представлять не будет. Ну и все это их докторское ля-ля. А на четвертую неделю меня уже из больницы-то и выписали. Вот тебе и прогнозы! И, кстати, насчет армии — вот бы я сейчас на этого поганого докторишку посмотрел, ой посмотре-ел! — Меркулов сжал кулаки, словно собрался тотчас отправиться на поиски того самого доктора. Как вдруг он резко изменился в лице и, понизив голос, спросил:

— Кстати, как думаешь, даст нам военфлот родной какую медальку?

— Должен… По логике.

— Намекнул бы им кто. Ты же с Тылтынем в хороших отношениях?

— Да прекрати, Богдан, — нахмурился я. — Думаю, они там сами разберутся…

— Да кто их знает, — с сомнением сказал Богдан. — А вообще шучу я. Шучу!

— Да я так и понял. — Я вымученно улыбнулся.

— Чего это ты по начальству шастаешь?

— Я в военно-дипломатический отдел ходил, а не к начальству. Конвертер мне нужен был, для приблуды одной чоругской…

— Какой еще приблуды?

— Может, слышал, есть у чоругов такие инфоносители — глоббуры, — в которых кинетическая энергия жидкого цезиево-ахеронового сплава преобразуется в напряжения кристаллической решетки, при этом происходит запись информации…

— Вот за что я тебя, Сашка, не люблю, так это за то, что ты собеседника все время унасекомить норовишь… — мрачно заметил Богдан.

— Чего-чего сделать?

— Унасекомить. Унизить то есть.

— Побойся Бога, Богдан! Это когда я тебя унижал?

— Да вот сейчас. Слова какие-то несусветные говоришь… Ведь знаешь же, что я в этом деле ни в зуб ногой!

— Но ты же сам спросил про приблуду?

По моим понятиям, разговор не клеился. Не иначе как госпитальные процедуры дурно сказались на адекватности товарища капитан-лейтенанта. А может — на моей. В общем, мне хотелось уйти. А вот Меркулову, похоже, все это нравилось.

Несмотря на жалобы, рожа у него была довольная. Он держал меня за локоть и отпускать не собирался.

— Может, пойдем по пятьдесят коньячку? За встречу? Я сегодня до вечера свободен как птица! Тут в офицерском буфете, — Меркулов указал на стеклянные двери, из которых я только что выскользнул, — мировые закуски! И официантки девчонки что надо, молоденькие. Ресницами бряк-бряк и все такое… Разбирай, пока тепленькие!

— Извини, но я сейчас не могу, — промямлил я, предпринимая робкую попытку освободиться.

— Тогда вечером! Я подожду, какие вопросы?!

— И вечером я, наверное, тоже не смогу.

Богдан посмотрел на меня исподлобья, поскреб пальцем пожелтевший синяк под глазом и поинтересовался:

— Друга обидеть хочешь?

— Да что с тобой сегодня такое?! — не выдержал я. — Мы же друзья! А друзья — это святое. Просто я сегодня занят! У меня встреча назначена!

— Это с кем еще?

— С одной девушкой.

— С девушкой? Ну ты крысак, Сашка!

— Не понял.

— Да чего тут понимать? Пока некоторые по госпиталям лежали, раны залечивали, этот везунчик себе девчонку оторвал! — Меркулов осклабился. — Официантка, что ли?

Я долго думал, стоит ли говорить ему правду о Таниной профессии. Но потом мне стало попросту лень врать. И, как уже неоднократно бывало с Меркуловым, вскоре мне пришлось горько пожалеть о том, что соврать я поленился.

— Она историк. Точнее, археолог. И у нас с ней ничего нет. Мы просто друзья.

— Да ладно заливать! Так я и поверил!

— Может быть, «пока еще нет». А может, и вообще у нас ничего не будет, — честно сказал я. — Мы несколько дней как познакомились. Я ей несу вот эти документы.

— Видали, какие мы деловые! — прогнусил Меркулов. — И чего это тебя на интеллигенцию потянуло?

— Да не потянуло меня. Мы просто друзья. Понимаешь?

Но Меркулов не понимал.

— Ты вообще там ухо востро держи. Не расслабляйся. Они, эти интеллигентки, все из себя такие-растакие… Уж я-то знаю, у меня жена искусствовед. Музыку им подавай в оперном театре, все это вытье, от которого тоска одна. Чтобы разговоры всякие о чувствах. Чуть что не так — сразу в истерики, слезы… Слова лишнего при них не скажи!

— Таня совсем не такая! — возразил я.

«Пьет по утрам водку, не закусывая, поет шансон под караоке, посещает тир для стрельбы из автоматического оружия и мечтает о встрече с Настоящим Мужиком, воняющим перегаром, знающим не менее восьмидесяти семи способов послать человека по матери и не читающим ничего, кроме футбольного раздела газеты «Спорт-экспресс»

Правда, эту тираду мне хватило благоразумия не озвучивать.

— А вообще — мужик! Я бы тоже от фигуристой девчонки не отказался. И чтобы отношения были… — сказал Меркулов мечтательно.

«Сейчас снова пойдет философствовать», — в ужасе подумал я и сказал:

— Богдан, ты меня прости, но мне правда пора. Замерз как собака. Да и Татьяна меня ждет уже полчаса.

— Что ж… Надо — так иди. Хотя… Знаешь что? Я тебя, пожалуй, провожу! Куда тебе?

— Мне к лайнеру «Велико Тырново».

— Что там?

— Общежитие для гражданских, ожидающих очереди на эвакуацию в глубокий тыл. Таня тоже там, очереди ждет.

— Пошли. Мне все равно делать нечего.

Да, в избытке такта капитан-лейтенанта упрекнуть было нельзя…

К счастью, о женщинах Меркулов больше не высказывался, мы заговорили о текущей военно-политической обстановке.

— Кстати, ты последние новости знаешь? — осведомился Меркулов. Он энергично почесывал надгубье, запустив палец под кислородную маску.

— Смотря какие.

— Про манихеев, — понизив голос, сказал он.

— Что, по визору передавали?

— По какому визору?! Совсекретные сведения!

— Так откуда мне знать?

— Вот-вот, неоткуда. — Меркулов самодовольно ухмыльнулся. — А мне только что Овчинников рассказал, под неразглашение. Я, конечно, гроб-могила… Но тебе-то можно.

— Тогда давай. Если ты уверен, что мне и правда можно.

Меркулов собрался с духом и выпалил:

— Манихеи атаковали наш линкор. Атомными торпедами!

— Что? — Новость настолько меня потрясла, что я встал как вкопанный, прямо посреди сугроба. — Что ты сказал?

— То и сказал. Атаковали. Атомными торпедами. Наш линкор.

— Где атаковали? Возле Глагола?!

— Почему же. На рейде Иокасты.

— А откуда там манихеи?

— Прилетели на клонском фрегате.

— А как же Аддис-Аббебская конвенция? О неприменении? — У меня буквально в зобу дыханье сперло. — Неужели ядерная война?!

Все-таки прав был Коля, когда говорил, что Конкордия — государство сумасшедших!