Наркопьянь - Алексей Ручий

– Я ей сказал – вот и убежала.

– Как ее зовут? Где живет, адрес?

– Не знаю.

– Дурака не валяй, – он достал сигарету, приоткрыл окошко и закурил.

– Серьезно говорю. Не знаю, я ее адреса. Мы только познакомились.

– Чего? – он чуть не поперхнулся, – Только познакомились и сразу трахаться?

– Ну да, – я уселся поудобней, вечно в ментовских машинах тесно, – а чего бы и нет? Я – мужчина симпатичный, она – девушка без комплексов. Сразу поняли, чего нам друг от друга надо.

Он скурил сигарету до половины и выкинул в окно.

– Слышь, герой-любовник, ты мне тут не умничай! Как вопрос решать будем?

Я сразу понял, к чему он клонит. Вопрос не в словах, именах или адресах. Вопрос в конкретной сумме наличных денег. Такова природа власти, на мой взгляд: все ее устремления и помыслы сфокусированы на деньгах. И не важно: правишь ли ты страной или навозной кучей. Без денег власть теряет свой смысл, и необходимость в ней отпадает.

– А как решать-то? Раз забрали – везите теперь в отделение. Оформляться будем, как положено, за нарушение общественного порядка, – заикнувшись о деньгах еще до отделения, он проиграл всю игру сразу – видимо, неопытный попался. Теперь я могу делать, что хочу и говорить, что хочу и уж, тем более, самостоятельно назначать сумму выкупа – все равно дальше отделения они меня не увезут, а я туда сам только что попросился. – Нет, денег даже не просите, – я сразу пошел ва-банк, – не дам, везите меня в отделение – и все.

Сержантик поник.

– Ладно, в отделение – значит, в отделение. Только раньше утра не выпустим.

– Вы меня плохо знаете. Я вам через полчаса надоем.

И я пошел лечить ему про симулякритивность его собственной власти, про то, что он – лишь иллюзия, плод собственного воображения и вряд ли его уважают даже дождевые черви. Про то, что мешать людям заниматься сексом – не важно, в каком-месте – это преступление против будущих поколений (и тут, я уверен, я был прав). Про то, что… в общем не суть. Уж что-что, а поболтать на такие темы я умел. Парень понял, что серьезно просчитался, заведя со мной разговор.

Одним словом, к отделению они сникли все – сержант, его товарищ и шофер. Когда подрулили к отделению, я достал из кармана два полтинника и протянул сидевшим по обе стороны от меня ментам (меня посадили посередине):

– Вот вам – на презервативы, так сказать. Чтобы и вы шли с сексом по жизни. Я могу идти?

Менты, заметно увядшие после моей тирады, чуть оживились, взяли купюры и сержант, выходя из машины, бросил:

– Ладно, иди. Только больше у всех на виду сексом не занимайся, хорошо?

– Будет сделано! Любви вам, ребята!

И я заспешил прочь. Слабонервные менты попались какие-то. Быстро сдулись. На мое счастье.

Я прошел темными дворами, обогнул мусоросборник, проскочил сквозь арку многоэтажного дома и вышел на Ленинский проспект. Ани не было, настроения тоже. Дотрахался.

А Философ сейчас, наверное, развлекался в компании двух бодрых нимфоманок – в том, что они точно нимфоманки, я теперь был уверен.

Ни с того ни с сего вспомнился фильм «Необратимость» Гаспара Ноэ, там были слова, что-то вроде «сначала мы кого-то трахали, а потом нам говорят, что за это надо платить». В точку. Такие дела.

Я зашел в круглосуточный магазин и взял себе бутылку пива. Домой ехать было бессмысленно, да и метро закрылось давно. Что ж оставалось только отдаться объятиям ночи и посвятить свои помыслы бескрайнему одиночеству. Я зашагал вдаль по ночному проспекту.

– Э-э-эй, – услышал я вдруг и невольно обернулся навстречу крику.

Мимо меня промчался старый разбитый жигуленок, форточка на месте пассажира была открыта и оттуда высовывалась радостная физиономия Философа. Жигуленок взвизгнул тормозами и вильнул к обочине. Я поспешил к нему.

– Садись, – сказал мне улыбающийся Философ и указал кивком на заднюю дверь. Я открыл ее и протиснулся в салон. За рулем сидел мрачный азиат. Жигуленок тут же рванул с места, сделал лихой поворот через двойную сплошную и помчался в том направлении, откуда только что приехал.

– Все, домой! – сказал, по-прежнему улыбаясь, Философ и протянул руку к моей бутылке пива. Я отдал ее ему. Он глотнул и вернул назад.

– А как же девчонки?

– Да ну их. Мрачные они какие-то.

Мы вылезли возле дома Философа. Он расплатился с водилой, тот махнул рукой на прощание, со свистом рванул с места и исчез в темноте.

– Ты чего к бабам-то не пошел? – спросил я Философа.

– Не захотел – и не пошел.

– Понятно. А меня менты забрали.

– Судя по тому, что ты сейчас здесь, видимо, и отпустили. Чего натворил-то?

– Да так. Сношался в общественном месте.

Философ рассмеялся:

– А что, за это могут забрать?

– Могут еще и без стольника оставить.

– Ладно, не горюй. Стольник – не деньги. Пошли лучше пивка возьмем.

– Стольник – не деньги, согласен, а вот кончить не дали.

– Кончишь в другой раз, – и Философ направился к ближайшему магазину. Я последовал за ним.

Мы взяли по паре пива и завалились к Философу домой. Время потихоньку клонилось к утру, но усталости не чувствовалось. Наоборот, стало как-то легко и светло на душе. К черту ментов, к черту этих баб, главное, что есть мы и нам хорошо.

Мы допили пиво в рассветных лучах, с гудками первых появившихся на улицах автомобилей. За окном начинали петь птицы. Мы выкурили с Философом по сигарете, стоя на балконе и любуясь восходящим вдалеке солнцем, и, наконец, легли спать. Приключений на сегодня было достаточно.

Проснулись мы где-то около полудня. Было немного не по себе. Не сказать, что это было тяжелым похмельем, просто все вокруг казалось нестабильным, зыбким, произвольно меняющим формы.

Я вспомнил вчерашние события. Что-то в них было не так. Наверное, будь я другим человеком, я мог бы начать сильно переживать по этому поводу и рано или поздно сполз бы в депрессию, но мне посчастливилось родиться таким, какой я есть. Реальность сама по себе изменчива, и то, что было вчера, на самом деле может иметь место сегодня, завтра и никогда. Это вроде как человек, который спит и видит во сне человека, который тоже спит и видит в своем сне его. Так что не стоит брать в голову.

Философ тоже не выглядел слишком бодрым. На его осунувшемся лице проступали письмена вселенской грусти. Хотя вряд ли он на самом деле грустил. Он ведь из того же теста, что и я.

– Пиво будешь? – спросил я.

– Буду, только я за ним не пойду.

– Я схожу. Где ключи?

– Где-то там, – он махнул рукой в неизвестном направлении и исчез в сортире.

Ключи обнаружились на полу. Впрочем, лучшего места в квартире Философа для них и не было: тут их хотя бы было просто найти. Я пошел в магазин.

На улице светило солнце, но дул холодный ветер, которого вчера не было. Надвигалась осень. Время поэтов и… алкоголиков. Время многих радостей и слез. Осенью у меня день рождения. Я понял, что старею.

В магазине было немноголюдно, и я быстро отоварился. Сразу же открыл пиво.

Первый глоток подсказал мне, что грусть – понятие неоднозначное и может читаться по разному: то есть не всякая грусть таковой на самом деле является. Второй глоток явственно засвидетельствовал мне то, что никакой грусти не существует, и все это лишь домыслы уставшего рассудка. Третий глоток шепнул, что жизнь всегда только такая, какая она перед глазами, нет никаких «но» и «а если бы…», поэтому нужно приветствовать ее, припав на одно колено и салютуя, как салютуют королям. Или королевам…

Мы с Философом выпили пива. Потом завалились смотреть телевизор. По телевизору показывали первую часть «Терминатора».

– Вот ему вообще ничего не страшно, – сказал я, – ходит себе, валит людей. И никакие менты его не забирают.

– Оно и понятно – он же железный.

– Рискует заржаветь под дождем.

– Ага.

Где-то на середине фильма я вырубился. Проснулся под вечер. Звонил телефон. Я посмотрел на часы: они показывали половину восьмого вечера. Я ответил.

Это был Псих. Он устроился на очередную подработку неподалеку от дома Философа: охранять по ночам зоомагазин. Псих был в хорошем настроении и приглашал к себе на работу – посидеть и развеяться, как он выразился. Я спросил, не будет ли с этим проблем. Он сказал, что никаких: хозяева сваливают в половину одиннадцатого, и до девяти утра их нет. Я сказал, что мы подумаем.

Философу понравилась эта идея. Единственное условие, которое он выдвинул, он озвучил приблизительно следующим образом:

– Только если идти на ночь, то надо взять чего-нибудь бодрящего.

Так как предложение было его, ему я и препоручил добычу этого самого «бодрящего». Мне бы хватило и пива. Но Философ уже развернул идею, и остановить его было невозможно.