Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман - Ростислав Самбук

— Выгоним красных, будет вам самогону — хоть залейся!

— Это здорово, — почмокал губами Стецкив. — Мне б еще одно…

— Что? — милостиво спросил Каленчук, будто от него и в самом деле зависел раздел будущих благ.

— Мне бы полицаем!

— Хо–хо! — пришел в восторг Отважный. — Быть тебе не рядовым полицаем, а сержантом полиции, и не тут, а в городе!

— Не хочу, — возразил Стецкив.

— Это почему же?

— Преступников там много, ловить надо… И панов достаточно… Что им сержант? А в селе — я начальство! И не крадут, разве что подерутся… Хорошая жизнь, скажу я вам…

— Будешь полицаем! — не без иронии согласился Отважный. — А теперь, — посветил на циферблат часов, — стемнело уже на дворе, посмотри, что там…

На одиннадцатую ночь блокаду леса сняли. Для уверенности Отважный просидел в убежище еще сутки и наконец разрешил растопить печку. Нагрели воды, умылись, побрились, сменили белье и вечером двинулись на Промышляны.

Левицкий вызвал Кирилюка и радостно сообщил:

— Только что звонили из Станислава. Радловская прислала подруге ответ, на открытке штемпель Трускавца.

— Обратного адреса нет?

— А ты бы хотел: если меду, так и большой ложкой… Так говорят на Украине?

— Так. Но и вы бы не возражали…

— Конечно, — признался полковник. — Да почему–то мои желания часто расходятся с действительностью. Трускавец — небольшой городок, однако думаю, что такого доку, как Сливинский, и там голыми руками не возьмешь.

Петр удобно устроился в кресле у окна. Смотрел на улицу, залитую солнцем, с газонами вдоль тротуаров, на веселую летнюю улицу. Скоро лето кончится, а он так и не почувствовал его. И это называется жизнь? Махнуть бы в Карпаты с Катрусей! Ведь совсем не далеко же… Трава по пояс, воздух прозрачный и пахнет медом…

Вздохнул. Полковник понял его по–своему:

— Не хочется разлучаться с женой?

— А то как же…

— Возьмем Сливинского — и в отпуск. У вас какие планы?

— Планы?.. — засмеялся Петр. — Пока будем гоняться за этим пройдохой, и лето кончится…

— Никаких гарантий нет, — согласился Левицкий. Собрал бумаги на столе. — Сегодня должны передислоцироваться в Дрогобыч. Сейчас зайдем к Трегубову. Попрошу у него Ступака. Парень сообразительный и в курсе наших дел. Не возражаешь?

— Наоборот, с радостью…

— Хочу подключить также Зарембу. Он — единственный, кто знает Сливинского в лицо.

Начальник управления встретил их приветливо.

— Знаю об ответе из Станислава, — весело улыбнулся он. — Ваши предвидения оказались правильными, и Модесту Сливинскому недолго осталось гулять на свободе. Но все же, — поднял он по привычке правую бровь, — поморочил он вам голову!

Слово «вам» Трегубов произнес с ударением, подчеркнув свою непричастность к этому делу. Кирилюк переглянулся с Левицким. Сделали вид, что не заметили намека. Наоборот, Левицкий поблагодарил Трегубова за помощь и попросил откомандировать в его распоряжение лейтенанта Ступака.

Трегубов согласился не раздумывая. Когда попрощались с Трегубовым, Левицкий приказал Кирилюку:

— Бери машину и дуй к Зарембе. Договорись с Евгеном Степановичем, чтобы сразу взял отпуск. Пусть придумает любой повод, а завтра должен приехать в Трускавец.

Лил теплый летний дождь. Промокли до нитки, но не жаловались: в такую погоду мало кто станет блуждать по лесным тропинкам, поэтому шли и днем, обходя поляны и держась подальше от хуторов. Под вечер дождь утих, в низинках лег туман, и Отважный разрешил разжечь костер. Обогрелись и обсушились, а Грицко наварил полный котел кулеша с салом. Поели и приободрились: до села, куда вел их Каленчук, осталось семь–восемь километров. Рассчитывали прийти после полуночи, когда «ястребкам» наскучит слоняться по околицам.

После отдыха идти было легко, и в начале третьего они уже стояли на опушке леса, за которым вдали чернело большое прикарпатское село. Во второй хате с краю жила сестра Каленчука. Он планировал пересидеть у нее несколько дней, пока не установит связь со Сливинским.

Сделали крюк, перешли каменистую горную речку и подошли к селу. Посидели в лозняке, прислушиваясь к малейшему шелесту, и Юхим пополз на разведку. Он умел двигаться бесшумно, как уж. Добрался до сестриной хаты, постоял под ригой, вглядываясь в темноту, и тихонько постучал в окно. Увидев за занавеской лицо, прилип носом к стеклу, хрипло окликнул:

— Юрко, это я… Юхим…

Лязгнул засов, и на крыльцо вышел длинный худой мужчина в кальсонах. Каленчук, не здороваясь, протиснулся мимо него в сени, зашептал:

— У вас никого?

— Заходи, — закрыл дверь хозяин. — Я и Марта… Спит… Сейчас разбужу ее…

— Постой, со мной еще двое, открой ригу и вынеси полушубок, люди устали, поспят на чердаке.

Это сообщение не обрадовало хозяина, он немного постоял, переступая босыми ногами, хотел что–то сказать, но раздумал. Вынес полушубок, какое–то тряпье. Полез на чердак стелить, а Каленчук пошел звать своих.

— Есть будете? — спросил Юрко так, что, если бы кто–нибудь и хотел, отказался бы.

— Не голодны, — пояснил Отважный, — ужинали.

После ночевок в лесу, под дождем, мягкая постель на сене показалась роскошью — заснули сразу. Юрко Демчук запер ригу, постоял немножко на дворе, прислушиваясь, почесал подбородок и ушел в хату.

Марта спала, устав за день, и не слышала ни стука в окно, ни разговора мужчин в сенях. Не проснулась и тогда, когда Юрко вернулся. А тот сел на край постели, скрутил цигарку, покурил в тяжелом раздумье и коснулся плеча жены.

— Чего тебе? — сразу проснулась та.

— Юхим пришел…

— Какой Юхим? — не поняла спросонья Марта.

— Какой же еще!..

— И где же он? — Марта села в постели.

— На чердаке в риге.

— Почему не пригласил в комнаты?

— Не знаешь почему? И пришел не один, с ним еще двое…

— Из лесу?

— А то откуда же…

— Помилуй нас боже! — перекрестилась Марта. — Вооружены?

— С автоматами.

— Ну и что же ты?

— «Что»! «Что»! — разозлился муж. — Вынес полушубок…

— Но ведь, Юрко, если их сцапают, и нас…

— Сибирь… — объяснил муж. — За пособничество.

— Может, переночуют и уйдут?

— Может…

— Брат все–таки… — покачала головой Марта. — Родная кровь…

— Не было у нас хлопот! — сокрушенно сказал муж и снова полез за табаком.

— Вот что, — решила Марта, — мне неприлично, а ты предупреди. День–два пускай пробудут. Село у нас спокойное, хата с краю — никто не заметит. А потом пусть уходят…