Незадолго до наступления ночи - Жан Жубер

Александр продолжал двигаться вперед между двумя «стенами» огромных черных фолиантов, стоявших так плотно друг к другу, что между ними не было видно ни единого зазора, что придавало этому месту сходство с какой-то мрачной прихожей, с преддверием какой-то «юдоли печали». «Да это же точь-в-точь траурный зал!» — вдруг мелькнула у него мысль.

Внезапно фонарик как-то судорожно замигал, словно у него был неисправен контакт или что-то в нем вдруг сломалось под воздействием некой злой силы, а затем и вовсе погас. Александр, однако, не испугался, так как знал, что батарейки в фонарике стоят новые; он несколько раз хлопнул по фонарику ладонью, от чего тот действительно снова заработал. Александр опять прикрыл фонарик ладонью, чтобы луч света его не выдал, и пошел вперед. Наконец он наткнулся на ряд очень высоких стеллажей, стоявших перпендикулярно к тем, вдоль которых он шел, и преградивших ему путь. Повинуясь безотчетному инстинкту, он повернул направо и свернул в узенькую «улочку», казавшуюся еще более узкой из-за того, что на полках громоздились свернутые в трубку географические карты, крупномасштабные атласы и древние портуланы, от которых исходил легкий запах плесени и тлена, слегка напоминавший запах прелых листьев, что стоит в лесу осенью.

Александр посмотрел на часы и понял, что забыл их завести, потому что стрелки застыли на четверти одиннадцатого, то есть часы остановились вскоре после закрытия библиотеки. Сколько времени он уже блуждал по фондам? Он не мог бы этого с уверенностью сказать. «Я потерял представление о времени, точно так же, как я потерял представление о пространстве, то есть о моем местоположении, так как мне кажется, что этот ряд стеллажей бесконечен и что я могу вот так идти и идти вдоль него всю ночь. Где, черт побери, находится эта проклятая дверь?! Уж не заблудился ли я? Но не привиделась же она мне во сне? Нет, она же существует!» Он почувствовал, как на плечи ему наваливается усталость, как в груди, на сей раз с левой стороны, возникла тупая боль… Быть может, то были блуждающие ревматические боли? Или сердечная недостаточность? Он глубоко вздохнул и вновь удивился тому, какой сильный запах гнили стоял здесь… да, запах плесени и стоячей воды… На мгновение он прислонился к стеллажу, немного постоял и, так как боль потихоньку утихла, пошел дальше.

Александр уже начал было приходить в отчаяние, утратив надежду найти заветную дверь, как вдруг совершенно неожиданно увидел ее совсем рядом, прямо перед собой. С чувством глубочайшего облегчения он несколько раз «провел» лучом света по ее гладкой блестящей поверхности, потом достал из кармана отмычку и постарался вставить ее в замочную скважину, но ему не удалось этого сделать. Наконец после нескольких бесплодных попыток он все же добился успеха, ключ встал на место с негромким щелчком, явственно прозвучавшим в тишине опустевшей библиотеки. Сердце в груди Александра учащенно забилось; он стал поворачивать отмычку в разные стороны, но напрасно он пытался то засунуть ее поглубже, то почти вытащить из замка, напрасно пытался то прикладывать силу, то действовать чрезвычайно осторожно и мягко — все усилия были тщетны, замок не поддавался.

Александр бился над замком добрых четверть часа, но так ничего и не добился. Он выпрямился, чтобы перевести дух и немного отдохнуть, прежде чем предпринять новую попытку открыть словно заколдованную дверь. Он прислонился к двери и коснулся ее щекой; и тотчас же ощутил нечто похожее на ожог, настолько железная дверь была ледяной. Вокруг царила тишина, «мертвая тишина», она обволакивает человека так, что он ощущает себя у нее в плену, подобно насекомому, много тысячелетий назад увязшему в смоле и оказавшемуся в окаменевшем куске янтаря. Вот так и Александр ощущал себя в этой тишине навеки застывшим, неподвижным, хотя в нем еще теплилась жизнь. Тишина проникала во все поры его тела, оно вбирало ее в себя, пропитывалось ею, как губка. Но слух его в этой тишине обострился, он по-прежнему был настороже, и вскоре ему показалось, что до него доносятся какие-то слабые, еле слышимые звуки… возможно, чье-то дыхание… Прежде всего Александр задался вопросом, не себя ли он слышит. Он задержал дыхание и был вынужден признать очевидное: там, за этой дверью, но не у самой двери, а на некотором расстоянии от нее, находился кто-то или что-то, и это существо дышало, причем все явственнее, все громче и громче. Дыхание было неровное, как дыхание астматика, с легким присвистом. Существо медленно приближалось к двери. Александр застыл, прижав ухо к гладкой поверхности; он вновь ощутил болезненное покалывание в области сердца.

И вдруг он с изумлением услышал, как заскрежетал в замке ключ, вставленный с другой стороны, ключ, который уже поворачивала чья-то рука.

Ключ медленно поворачивался в замке, затем что-то щелкнуло, и дверь приоткрылась.

Испуганный всем происходящим Александр инстинктивно резко отшатнулся, отскочил на несколько шагов, насколько это ему позволяла сделать «стена» из плотно пригнанных друг к другу книг. Он с ужасом смотрел на дверь, продолжавшую медленно, но неуклонно открываться. Потом створки разошлись в разные стороны, потому что их открыли изнутри, и Александр с изумлением увидел, что в нескольких метрах от него в довольно большом помещении, освещенном светом невидимых ламп, стоят Марина и Вера, которые, казалось, только его и ждали, ибо они обе не выказали ни малейшего удивления, увидев его за дверью.

Девушки стояли неподвижно, словно статуи, и смотрели на Александра, а он, сконфуженный, словно малый ребенок, в чем-то провинившийся и застигнутый «на месте преступления», не знал, ни что сказать, ни что сделать, ни куда девать руки; он погасил фонарик и попытался спрятать его за спиной. Но, как это ни странно, он не заметил неодобрения во взглядах обеих девушек, напротив, они приветливо ему улыбались, как улыбаются радушные хозяйки гостю, собирающемуся переступить порог их дома. Даже Вера, часто демонстрировавшая по отношению к Александру излишнюю суровость, теперь смотрела на него довольно благожелательно.

— Ну, входите же и ничего не бойтесь! — сказала Марина мягко.

Александр, запинаясь и заикаясь, принялся что-то лепетать, чтобы хоть как-то объяснить свое присутствие в таком месте и в такой час:

— Понимаете, я заснул… и пропустил час закрытия библиотеки… не знаю, что на меня нашло… сморило от усталости…

— Ну конечно, конечно… Да это не важно… Ни о чем не беспокойтесь… — прервала его излияния Марина. — Входите же, входите!

Все еще продолжая колебаться, Александр сделал шаг, другой по направлению к девушкам. Он почувствовал на лице ледяное дыхание ветра. Железная дверь с глухим стуком захлопнулась у него за спиной.

Александр огляделся… Он находился в довольно большом помещении, заставленном книгами, потолок в этом помещении был сводчатый, как в гроте или, скорее, как в оранжерее. Почему он сейчас вдруг вспомнил про оранжерею в зоопарке, где они с Элен бродили в тот период, когда их любовь только зарождалась? И внезапно ему показалось, что среди книг, словно среди зарослей, появилась та самая птица, что они с Элен видели в оранжерее, та самая птица, чье внезапное появление в витрине отеля «Дункан» так глубоко взволновало его, потому что он увидел в ее стеклянных глазах опасный и жестокий огонек. У вроде бы мирных и тихих голубей тоже глазки иногда горят таким хищным, коварным огнем, и нередко пылкое воображение Александра рисовало ему картины, как голуби, постепенно увеличиваясь в размерах, превращались в гигантских птиц, набрасывались на него и принимались рвать на части своими заостренными, хищно загнутыми клювами. Но, разумеется, эта птица сейчас ему лишь привиделась… Не было здесь, в этом лесу из книг, никаких птиц, а если бы и были, то конечно же, в таком лесу должна была бы обитать огромная сова.

— Идите же! — настойчиво сказала Вера.

Александр приблизился к девушкам, и они расступились и встали по обе стороны от него, так что он подумал, что они сейчас возьмут его под руки.

— Так это и есть закрытый фонд, именуемый «адом»? — спросил он.

— Да, это и есть ад… можно и так сказать! — ответила Вера.

— А Брюде тоже где-то здесь?

— И Брюде, и многие другие…

— Помещение уж очень большое, конца-края не видно… Знаете, я просто поражен… однако вы ведь мне говорили…

— Видите ли, я вас просто обманула, — промолвила Марина. — В действительности этот фонд огромен. Очень немногие знают о его существовании. Большинство читателей остаются в общих читальных залах, некоторых избранных вроде вас допускают работать в отдельных кабинетах, но редкие, очень редкие из избранных допускаются и сюда.

— Однако и вы ведь сюда вхожи!

— Да, мы… но это совсем другое дело… Мы всего лишь послушные и преданные хранительницы тайн другой, оборотной стороны, иного лика познания. Мы сами ничего не знаем.