Том 1. Стихотворения 1813-1849 - Федор Тютчев

Первая публикация — Москв. 1851. Кн. I. № 11. С. 237. См. с. 505-507.

Печатается по автографам. См. «Другие редакции и варианты». С. 230, а также с. 216.

Г.И. Чулков и К.В. Пигарев разошлись в определении ранней редакции. Первый считает ею ту, что записана на л. 5–5 об., а Пигарев называет записанную на л. 6–6 об. (Чулков II. С. 298–299; Лирика I. С. 231–232 и 342). Мнение последнего представляется более убедительным. Хотя третья редакция, напечатанная в Москв., вобрала в себя элементы и той и другой редакций, все же в основном она опирается на более позднюю (л. 5–5 об.). В обеих редакциях первые строфы совпадают. Изменения — с 6-й строки («Я впал в невольное забвенье» и «Вдался я в сладкое забвенье»), в третьей редакции (москвитянинской) выбран первый вариант. Однако в словах «вдался я» акцентировано состояние самоотдачи, самоподчинения какой-то чужой власти, что должно было усилить впечатление «странности» момента, о чем заявлялось в 8-й строке; вариант оказывался не менее художественным. Также колебался поэт в выборе определения для состояния забвенья: «невольное забвенье» — «сладкое забвенье» — «невольное забвенье».

Третья и особенно четвертая строфы (первых двух редакций) подверглись заметной переработке. Слово «украдкой» в 9-й строке первой редакции перешло в 13-ю строку 2-й редакции, в которой третья строфа подчинена задаче усиления эффекта молчания ночи (переживания, весьма свойственного Тютчеву), и 9-я строка приобрела вид: «Безмолвно в сумраке ночном» (вместо «Украдкой в сумраке ночном»). В третьей редакции вся эта строфа не сохранилась, в нее вошел лишь образ ночного безмолвного движения: «Ходили тени по стенам / И полусонное мерцанье»; в первых двух редакциях было — «Ходило лунное сиянье». Четвертая строфа приобрела во второй редакции тот вид, который она имеет и в третьей редакции.

Первый вариант:

Сомнительно в мое окноСмотрело бледное светило –И мне казалось, что оноМою дремоту сторожило.

Другой вариант:

Украдкою в мое окно.Глядело бледное светило,И мне казалось, что ономою дремоту сторожило.

Тютчев отказался от повторов свистящих «с» («сомнительно», «смотрело», «светило», «сторожило»), такая музыка строфы не соответствовала ощущению молчания ночи и лунного света, два первых слова из начальных строк устранены. К тому же слово «сомнительно», применительно к луне, выглядело излишне психологично, уменьшая художественный эффект тайны и странности. Поэт отказался от него окончательно. Замену слов «смотрело» на «глядело» можно также связать, видимо, с живым ощущением поэтом корня, роднящего со словом «взгляд» («Киммерийский южный взгляд»); «взгляд», «взор», «глаза», «очи» — все это особо значимо для романтика. Стихотворения Тютчева свидетельствуют о том, что он последовательно отдавал предпочтение слову «глядеть» (а не «смотреть»): «Гвоздики недаром лукаво глядят» («Cache-cache»), «На месяц взглянь...» («Ты зрел его в кругу большого света...»), «Здесь, где так вяло свод небесный / На землю тощую глядит...», «И, глядя на тебя, пустынная река...» («Через Ливонские я проезжал поля...»), «Альпы снежные глядят...» («Альпы»), «Ты беззаботно вдаль глядела...» («Я помню время золотое...») и т. д. Переработка рассматриваемой строфы и полное ее включение в третью редакцию свидетельствуют о том, что строфа «Украдкою в мое окно...» входит в редакцию более позднюю по сравнению с той, что запечатлела строфу «Сомнительно в мое окно...». Последняя строфа первых двух редакций различается строками: «Из пышного златого дня / Тропою тайной сновидений» — «Из области цветущей Дня / Стезею тайной Сновидений». Окончательной редакции (москвитянинской) ближе первый вариант — «Из пышно золотого дня». Хотя образ «цветущего» дня Тютчеву очень близок — ср. «цветущее блаженство мая» («Нет, моего к тебе пристрастья...»), «В своей цветущей опочив юдоле...» («Итальянская villa»). «Тропою» — «стезею»; второе слово более торжественно архаическое, поэт нередко делает свой выбор в пользу такого словоупотребления. Однако в третьей редакции он убрал и то и другое, а также сугубо романтический образ «тропою (стезею) тайной Сновидений», смягчив романтику и введя более реально-поэтический вариант: «Увлек, незримый, в царство теней», хотя, конечно, «царство теней» тоже романтично. Первая и вторая редакции имеют название — «Пробуждение».

Обе ранние редакции не входили в прижизненные издания, и впервые 2-я редакция была опубликована: Звенья. 1933. Т. II. С. 278 (рядом и его автограф), а 1-я редакция (последние три строфы) опубликована в издании Чулков II. С. 299, полный текст в Лирике I, разделе «Другие редакции и варианты». С. 230.

Первые редакции можно датировать концом 1820-х гг., так как автографы на той же бумаге и тем же почерком, что и стих. «Утро в горах», «Снежные горы», «Последний катаклизм» (последние опубликованы в 1830 и 1831 гг.).

Так как обе редакции, особенно вторая, обладают самостоятельной художественной ценностью, показывая, как закреплялись романтические принципы в поэзии Тютчева конца 1820-х гг., в нашем издании печатаются все три редакции: 1-я — в разделе «Другие редакции и варианты». С. 230, 2-я — в основном корпусе стихотворений, в контексте поэзии конца 1820-х гг., 3-я — среди стихотворений конца 1840-х гг. под названием «Еще шумел веселый день...» (см. с. 216).

Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 6 об.

Первая публикация — Галатея. 1830. Ч. XIII. № 13. С. 90, с подписью «Ф. Тютчев», цензурная помета — «Марта 18 дня, 1830 г.». Затем — Совр. 1836. Т. 3. под № 1. С. 5, под общим заголовком «Стихотворения, присланные из Германии», с подписью «Ф.Т.»; Совр. 1854. Т. XLIV. С. 3; Изд. 1854. С. 1; Изд. 1868. С. 3; Изд. СПб., 1886. С. 11; Изд. 1900. С. 68.

Этот текст, соответствующий автографу, печатается.

Автограф беловой, без исправлений, л. почтовый, на пожелтевшей бумаге с водяными знаками: «I. Whatman». Лист сдвоенный. На л. 5–5 об. автограф стих. «К N. N.».

Тексты не различаются, но в Галатее в конце 2-й строки стоит тире, в конце 4-й — восклицательный знак и многоточие, которые не воспроизведены в других изданиях; в первой публикации передана большая эмоциональная экспрессия. В Галатее стихотворение объединено со строфами «Снежных гор» (без указания названия), создано впечатление единого стихотворения под общим заголовком «В горах» и с пометой в конце — «Салцбург». В следующих изданиях, следуя одно за другим, они получали разные названия: первое — «Утро в горах», второе — «Снежные горы». В изданиях конца XIX в. они еще более разъединены, особенно в Изд. 1900. В Изд. 1886 «Снежные горы» предшествуют «Утру в горах».

Датируется по цензурной помете в Галатее — не позднее 1829 г.

Н.А. Некрасов так отозвался об этом стихотворении: «Конечно, самый трудный род поэтических произведений — это те произведения, в которых, по-видимому, нет никакого содержания, никакой мысли, это пейзаж в стихах, картинка, обозначенная двумя-тремя чертами. Уловить именно те черты, по которым в воображении читателя может возникнуть и дорисоваться сама собою данная картина,— дело величайшей трудности. Г. Ф.Т. в совершенстве владеет этим искусством» (Некрасов. С. 205–206). В качестве примера критик привел стихотворения «Утро в горах», «Снежные горы», «Полдень», «Песок сыпучий по колени...» и обобщил: «Все эти стихотворения очень коротки, а между тем ни к одному из них решительно нечего прибавить. Распространяйтесь в описании подобного утра, полудня или ночи («песок сыпучий по колени») хоть на нескольких страницах, вы все-таки не прибавите ничего такого, что бы говорило уму читателя более, чем сказано здесь осьмью строчками. Каждое слово метко, полновесно, и оттенки расположены с таким искусством, что в целом обрисовывают предмет как нельзя полнее». Рецензент из ж. «Пантеон» (1854. Т. 14. Кн. 3. Отд. IV. С. 17–18) насмешливо восклицал: «Спрашиваем всех: что в этом стихотворении? Таких можно написать десяток в несколько часов без малейшего труда». Значение подобных стихотворений определял С.Л. Франк: «Утром «лазурь небесная смеется». Утро и первая, юная любовь сливаются в одну стихию и прямо отождествляются в стихотворении «Сей день, я помню, для меня был утром жизненного дня». Красота юности есть «прелесть утреннего часа» («Двум сестрам»)»; так философ выявил в поэзии Тютчева мысль о всеединстве бытия, и он резюмировал: «Весна, утро, юность — все это — воплощения горнего, светлого, неземного начала в самой земной жизни; и только именно поскольку в этих явлениях мы имеем в воплощенном виде в земной, здешней жизни, черты, определяющие небесное в его отличии от «дольнего», поэт любит «мать-землю» (Франк. С. 25–26).