Адаптация - Екатерина Насута
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глеб слабый.
Он «театры» любит и прятаться за красивыми словами. И если Глебушка не переменится, то его спишут. Так сказал мастер ячейки, и Глебов напарник только руками развел: мол, чего я могу?
Ничего. И Глебу было стыдно перед мастером и напарником, который ручался, что Глеб выправится, забудет про «театры» и займется настоящим делом.
Все так и будет. Сабля – это не театр. Она настоящая.
Напарник все читал. Статья оказалась длинной.
– Борьба заставляет использовать все средства, которые могут ослабить боеспособность противника. Необходимо использовать любую возможность, чтобы непосредственно и косвенно нанести максимальный урон его боевой мощи!
Напарник от избытка чувств стучит по столу, из банки выплескивается пиво.
Все это как-то неправильно.
– Все это как-то… неправильно, что ли, – говорит Глеб, бросая тряпку в ящик. Саблю он поднимает к свету и любуется переплетением серо-голубых дорожек.
– Чего неправильно? – напарник поворачивается на стуле, колесики его скрипят, замотанная скотчем спинка все-таки падает на пол, но напарнику уже плевать. Отставив банку с остатками пива, он поднимается. – Чего неправильного? Или ты опять струсил, а Глебушка?
– Нет.
– Стру-у-сил… как до настоящего дела дошло, так сразу и все? Я за тебя ручался! Я клялся, что ты наш… а ты…
– Да нет же! Просто… ну люди же могут погибнуть. Обыкновенные люди. Как ты вот. Или как я. Или вообще дети там, старики.
– Ксенофильская пропаганда, – уверенно режет напарник. – Нет войны без жертв. А те жертвы, которые будут – оправданы.
– Чем?
Сабля ложится в руку.
– А тем, что без этого – ничего не будет! Ни для них! Ни для нас! Тем, что мы должны бить, пока можем бить! На шаг впереди! На удар впереди!
Он злился. Орал. Слюна летела, и Глеб начал жалеть, что затеял этот разговор. Прав напарник: надо сражаться. И что за беда, если век сабельных поединков ушел?
Глеб сделал пробный замах. Взвился клинок, вычертил полукруг и, почти коснувшись пола, вновь взлетел, пытаясь рассечь несуществующего противника.
– Мне надо знать, Глебушка, – напарник глядел с удивлением и презрением, – с нами ты или нет.
– С вами.
Только все равно, неправильно это.
С саблей – честнее было бы.
Болты и гайки, выброшенные из пивных банок взрывной волной, сработали за тысячу клинков. Один распорол шею. Еще парочка увязла в толстой коже куртки. И напарник, вытерев кровь с лица, крикнул в оглохшее ухо:
– Шевелись!
Зачем? Глеб вытер кровь и огляделся. Люди суетились. Рвала воздух туша состава, скрежетали о рельсы тормозные колодки. Оседала пыль.
Работы было много. Раненых было много. И убитых тоже. А вот времени думать не хватало. Как-то очень быстро завизжали сирены, и люди в форме СБ анклава вытеснили посторонних с вокзала. Но уйти и тогда не вышло: Глеба и напарника зажали в плотное кольцо камер и микрофонов.
Вопросы летели, как шрапнель. Но напарник успевал принимать и парировать. Глебу оставалось лишь кивать:
– Да, мы уверены, что расследование выявит…
– …только нечеловек мог поступить с такой извращенной и бессмысленной жестокостью…
– …свой гражданский долг…
– …наши жизни принадлежат человечеству!
И напарник воздевает кулак. Камеры смотрят на него с обожанием. А вечерние новости подливают масла в пламя народного гнева. Обещанная утечка информации происходит более чем вовремя. И независимый канал выпускает в эфир фото смертника, а с ним и личный номер да дурную, но читабельную копию личного дела.
Корпорация оправдывается.
Корпорация не отвечает за использование имущества корпорации третьими лицами.
Корпорация готова компенсировать ущерб и обязуется усилить контроль.
Люди выходят на улицы, несут свечи, цветы и транспаранты.
«Мир – людям!»
– Видишь, – напарник чешет заклеенную пластырем щеку. – А ты сомневался.
Сомнения остались. И привычный ритуал полировки сабли их не унимает. Но Глеб продолжает методично натирать клинок. Пальцы соскальзывают, и острая кромка разрезает кожу.
Боль острая.
– Мы ведь тоже рисковали. Ты и я. Дай руку. Ты славный парень, Глеб. Ты наш парень, пускай и понтярщик. Главное, ты все сам понял. Эти – дело другое. Они спали! А мы разбудили их. Заставили открыть глаза и оглядеться, понять, в каком мире они живут. И теперь они наши! С нами!
Кровь на вкус сладкая. И Глеб, не вынимая порезанные пальцы изо рта, кивает. Саблю надо убрать. Нынешний мир требует иных методов воздействия. И напарник прав: главное – результат.
– Очнитесь, пожалуйста, – вежливо попросил кто-то, и Глеб открыл глаза. Он лежал. Лежанка была узкой. Сквозь искусственную кожу ощущался металлический каркас. На втором, выступавшем из стены, повисла троица ламп.
– Ева?
– Кира, – поправили Глеба. – Меня зовут Кира. Я исполняю функции медсестры.
– А Ева где?
– Ушла.
И почему это не удивляет? Но спасибо, что хотя бы до больнички дотянула. Глеб поднял руку, заслоняясь от яркого света, и попросил:
– Кирочка, убавь градус солнца, а? Раздражает. И что со мной?
– Множественные ушибы, не представляющие опасности для вашего физического существования.
Сбоку щелкнуло, и свет погас. Глеб повернулся, пытаясь разглядеть сиделку. Но пока перед глазами плыло, и Кира виделась размытым желтовато-белым пятном.
– Вероятно, легкая травма головы, – продолжало перечислять пятно. – Возможны трещины в ребрах. Наше диагностическое оборудование выведено из строя.
И говорила она об этом радостно.
– Я сделала перевязку. И капельницу с глюкозой поставила, – закончила отчет девушка.
– Капельница – это хорошо. Особенно, если с глюкозой.
Резкость зрения восстанавливалась, шум в голове утихал, и в конце концов Глебу удалось разглядеть Киру.
Она стояла у изголовья кушетки, скрестив руки на груди. Грудь была приличной, размера этак четвертого. И желтый свитерок плотно облегал ее. Из-под зеленого халатика торчал кружевной край юбки. На ручке виднелся широкий браслет мужских часов.
На ногах Киры были домашние тапочки с розовыми помпонами.
– Я рада, что вы чувствуете себя лучше! – произнесла Кира, старательно улыбаясь.
– А уж я-то как рад. Ты себе и представить не можешь.
Глеб ощупал ребра. Болеть-то они болели, но как-то приглушенно, точно через слой ваты. Небось, было в капельничке что-то, кроме глюкозы.
Кира ждала. Чего?
Волосы у нее светлые, волнистые. Лицо круглое, с пухлыми щечками и вздернутым носиком. Верхняя губа наплывает на нижнюю, а на мягком подбородке уже наметилась складочка.
Но пока девочка была хороша.
Куколка, а не девочка.
– Кира…
Встрепенулась и вытянулась.
– …тебе, наверное, есть чем заняться…
Убитые. Раненые. Просто растерянные и не понимающие, что
