Библия Раджниша. Том 3. Книга 1 - Бхагаван Раджниш

Положите все ваши писания на одну чашу весов — все писания всех религий, - и биологию на другую чашу. Биологическая сторона опустится до земли, а ваши писания поднимутся к небесам. Они не имеют никакого веса.

И вот теперь этот человек был в большом затруднении. Одна девушка была дурнушкой; о ней не стоит и говорить. На самом деле она была немного больше, чем дурнушкой. У нее были небольшие усики, которые она вынуждена была сбривать, — а что ей оставалось делать? Она была пенджабкой, и так случается в Пенджабе... Пенджабские женщины сильные, упорные работницы, и они работают на полях наравне с мужчинами. Я полагаю, что такая большая работа и напряжение и приводят к тому, что начинают расти усы и борода, — ведь то же самое я видел в Ашраме Шри Ауробиндо.

В ашраме Ауробиндо каждый должен выполнять определенные, и очень тяжелые, упражнения. Большую часть его ашрама составляли молодые девушки, посланные туда своими родителями, - последователями Ауробиндо, — чтобы обучаться там духовной жизни. И я был удивлен тому, что почти у всех их росли маленькие усики. Странно! Я сказал: «Если такое происходит в ашраме, то все ашрамы должны быть уничтожены». Я спросил об этом у одного служившего там человека.

Он сказал: «Я чувствую себя неловко, потому что об этом спрашивает каждый, а я не знаю, как это происходит».

Я сказал: «Трехчасовые упражнения утром, трехчасовые упражнения вечером - вот эти упражнения все и делают». А упражнения были почти как в армии! С этим что-то нужно делать. Слишком большое напряжение и слишком большой объем упражнений что-то меняет, по-видимому, в гормонах тела, и у девушек начинают расти борода и усы, - ведь я знал эту девушку, и она было немного больше, чем дурнушкой. На самом деле, вы бы просто прошли мимо нее, вы бы даже не взглянули на нее, и я не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь смотрел на нее.

Но другая девушка была редкой красоты. Она была из Кашмира, а в Кашмире рождаются, по-видимому, самые красивые женщины на свете. Мой безбрачный профессор волновался и кипел. И величайшей его неприятностью было то, что эта девушка интересовалась мною, а не им. Поэтому он очень злился на меня, ведь он всеми силами старался, чтобы эта девушка заинтересовалась им, а она просто не обращала на него внимания.

Меня эта девушка не интересовала, но она определенно интересовалась мною. Она подходила, бывало, спросить это, спросить то, взять эту книгу... И когда она подходила ко мне, естественно, я все делал, что она хотела. А тот человек пылал!

И однажды все это дошло до крайнего предела, потому что девушка пригласила меня к себе домой - она жила в городе - на ужин, и этот безбрачный религиозный профессор услышал, что я был приглашен девушкой к ней домой. Она была дочерью главы налоговой инспекции города и хотела представить меня своим родителям, отцу и матери. Только она знала об этой цели, я не знал совершенно ничего.

Я сказал ей: «Мне не интересны какие-либо отношения, ты должна понять это прежде всего; не нужно без необходимости зря устраивать ужин. И если ты устраиваешь со своими родителями какой-то заговор, то я ничего не знаю об этом и не участвую в нем. Я могу прийти на ужин, - ты приглашаешь меня, я не отказываюсь, - но это все».

Она была шокирована. Я сказал: «Можешь забрать свое приглашение назад, нет проблем, - меня это не заденет. На самом деле, это я задеваю тебя». Но не это я хотел подчеркнуть. Когда профессор услышал об ужине и о том, что девушка собирается представить меня своим родителям, он поймал меня в углу в библиотеке.

У меня был там собственный угол. То была маленькая комнатка, которую я выбрал в библиотеке и которая была отведена мне по специальному разрешению вице-канцлера с тем, чтобы мне можно было не сидеть вместе со многими людьми, входящими и выходящими, но иметь свое собственное место. Я хотел быть в уединении, поэтому закрывался изнутри. Мой интерес к книгам был потрясающим. Я прочел, может быть, больше, чем кто-либо другой в мире, потому что не занимался ничем другим, кроме чтения. Я спал обычно по три или четыре часа, и все; все остальное время я непрерывно читал.

Кто-то постучал в мою дверь. Такого обычно не случалось, потому что я сказал всем моим профессорам, что даже если университет загорится, меня это не касается: они не должны беспокоить меня. Я сказал библиотекарю: «Если захотите закрывать библиотеку, пожалуйста, - я останусь здесь на всю ночь, -но никогда не стучите в мою дверь. Такая фамильярность мне не нравится, совсем не нравится».

Кто-то постучал; такое случилось впервые. Я подумал: «Кто это может быть?» Я открыл дверь. Этот безбрачный, весь красный от гнева, закрыл за собой дверь и спросил меня: «Вы любите эту девушку?»

Я сказал: «Я даже не ненавижу ее».

Он сказал: «Что вы имеете в виду?»

Я сказал: «В точности то, что я сказал: я даже не ненавижу ее; вопрос же о любви и не возникает. Между мной и ею нет даже отношений ненависти - вы совершенно понапрасну краснеете и горячитесь. Выйдите-ка из моей комнаты. В том же, что касается ужина, я отказался от него, так что не беспокойтесь. Но если вы хотите отужинать в ее доме, я могу устроить это».

Он сказал: «Нет, нет, я не хочу никакого ужина, особенно если он устроен вами». И снова он спросил: «Но что вы имеете в виду под этим: "Я даже не ненавижу ее"?»

Я сказал: «Это же так просто - вы же профессор религии: почему же вы не понимаете таких простых вещей? Ведь любовь — это отношение, ненависть - это отношение. В любой день любовь может стать ненавистью, так и происходит, - не то, что в любой день, каждый день. Наоборот тоже верно: ненависть становится любовью. Такое немного реже, но тоже случается, потому что любовь и ненависть — это одна и та же энергия, но организованная различными способами. Вы имеете один и тот же диван, один и тот же стул, один и тот же стол, но вы можете организовать их тысячею разных способов. Люди делают так постоянно. Поэтому я просто сказал, чтобы обрубить проблему в самом ее корне: "Я даже не ненавижу ее", - так что можете полностью успокоиться».

Почему я вспомнил об этом? Я вспомнил об этом из-за Дж.Кришнамурти. Он ненавидит ортодоксальность, он ненавидит все, что пришло во имя религии. Вспомните разницу: я критикую ее, но я не ненавижу ее. Я даже не ненавижу ее! У Кришнамурти же с ней есть отношение, - я же к ней не имею никакого отношения, - и именно здесь он что-то упустил.

Он воспитывался в очень странной ситуации - его воспитывали теософы, чтобы объявить его учителем мира. Создать же учителя мира невозможно. Учителями мира рождаются, а не делаются. И учителям мира вовсе не нужно объявлять себя учителями мира: они являются ими. Это не вопрос объявления, это вопрос признания со стороны остального мира; не его дело объявлять себя.

Когда бы ни появился человек, обладающий способностью притягивать людей со всего мира, - разумных людей, людей ищущих, спрашивающих, людей готовых к риску и азарту, - ему не нужно объявлять: «Я учитель мира». Весь мир будет смеяться над таким человеком. Учитель мира не имеет ничего общего с таким человеком; решать здесь должен мир.

Но то, что делали теософы, было чем-то прямо противоположным: они пытались создать учителя мира. Поэтому они натаскивали Кришнамурти с девятилетнего возраста, - сейчас ему девяносто. Теософы подобрали его, когда он голым купался вреке, которая течет через город Адьяр в Индии, -где была штаб-квартира теософского движения. В то время это было великое движение: тысячи людей интересовались им. Не хватало лишь одного - учителя мира.

То были очень умные люди, такие, как Лидбитер, Анни Безант, полковник Олкотт, но ни один из них не обладал харизмой. Чтобы быть Учителем, абсолютно необходима одна вещь: личность должна обладать некоторым магнетическим свойством, некоторой харизмой. Не только его слова, но само его существо должно обладать способностью притягивать вас как магнит. Этого-то и не было.

Анни Безант была хорошей дамой, но что делать с этим? - есть миллионы хороших дам. Лидбитер был хорошим писателем, но ни один учитель мира не был даже писателем. Ни один учитель мира, достойный упоминания, никогда не писал, потому что сказанное слово несет в себе таинство, которым не обладает слово написанное. Написанное слово может быть написано любым.

Как вы думаете, будет ли какая-нибудь разница, вы написали его или Иисус Христос? Может быть, написанное вами будет лучше? Но вы не испытаете харизматического воздействия только потому, что Иисус написал это. Но в том, что касается слова сказанного... слово, сказанное Иисусом, имеет определенное воздействие. Вы тоже можете сказать то же самое слово, но оно не окажет того же воздействия.

Все христианские миссионеры постоянно повторяют одни и те же слова. Иисус оставил не так уж и много; на самом деле всего лишь одну проповедь, Нагорную Проповедь, содержащую все его учение. И он был необразованным человеком, потому не мог пользоваться изощренным языком: его язык простой, грубый, необработанный. Чего еще ожидать от сына плотника? Но его воздействие было потрясающим. Ни за что люди не распинают.