Ты думал, я не узнаю?.. (СИ) - Анна Шнайдер

— Умница, — за одобрительной улыбкой прячу от ребенка оторопь, навеянную известием о давней знакомой. — Хочешь заехать куда-нибудь перекусить?

— Хочу тортик!

— Тортик нельзя. У тебя диета.

Она выпячивает нижнюю губу, изображая несчастную мордашку.

— Пристегнулась? — я завожу руку назад и дергаю за ремень безопасности, проверяя, прочно ли закреплен.

— Когда будет можно? — хнычет она.

— После операции прошло мало времени, — я выруливаю со стоянки, сворачивая в сторону их с Марго дома. — Через несколько месяцев.

— Долго-о-о…

Рита 

После звонка из больницы я еще какое-то время оставалась на работе. Размышляла, а стоит ли дергаться… Старые обиды не давали сорваться с места, однако совесть разом их заткнула и призвала не отсиживать пятую точку.

Осведомили, что мама попала к ним с обморожением пальцев ног: она долго блуждала по улицам. На нее обратил внимание прохожий. Он вызвал скорую, увидев, как ему показалось, старушку, одиноко замерзающую на лавочке у подъезда его дома. Фельдшеры приехали по нашему старому адресу, маму забрали, и вскоре позвонили мне.

Сначала она не могла вспомнить адрес, затем думала, что потеряла ключи, и ждала, когда я вернусь, чтобы впустить ее домой. В последнюю нашу встречу я не догадывалась о том, что она уже какое-то время страдает провалами в памяти и накатывающей рассеянностью.

Но… деменция? Риск возникновения в ее возрасте крайне невысок. Мне предлагают обратиться к другим специалистам, чтобы отличить деменцию от другого заболевания, которое может быть не менее опасным и разрушительным. Проконсультироваться с неврологом, психиатром, проверить щитовидку, сделать МРТ головного мозга и так далее по длинному списку… Мне перечисляют методы диагностики, а я слышу: «Деньги, деньги, деньги…». Где мне взять средства, чтобы обеспечить уход? Я на мели после того, как пришлось брать больничный из-за Юлиной операции. Выпросила аванс, от которого за несколько дней ничего не осталось. И куда отправить маму после того, как ее выпишут? На нашу съемную студию? Там и так места мало. И я не хочу, чтобы Юля видела ее в таком состоянии. Это стресс для ребенка, а комфорт дочери для меня превыше всего.

Как быть?..

 Глава 39  Варя

— Напиши, как разместишься в самолете. И позвони, как приземлишься в Москве, — хлопая меня по плечу, напутствует папа сдержанным голосом. Из-под заботливых просьб робко выглядывает глубинная невысказанная, та, что звучит так: «Звони и пиши чаще, дочка. Не забывай меня. Никто больше не будет рад тебе так, как я».

Да… Больше никто.

Я очень стараюсь не шмыгать носом, хотя из ноздрей и глаз вот-вот польется. Не хочется расставаться на слезливой ноте.

— Напишу обязательно.

— Хорошо, — успокаивает он себя несколькими кивками.

Отчего-то в этот раз разлука бьет по нам с удвоенной, если не утроенной силой. Выворачивает наизнанку какую-то частицу души и наводит бардак, приносящий дискомфорт, как будто в сердце впилась заноза. Может быть по той причине, что мы много лет не проводили столько времени вместе, и я начала забывать, каково быть дочерью. Появились другие, глобальные роли. Жена, мама, осиротевший родитель… Когда как его роль в моей жизни оставалась неизменной.

Я раскрываю руки для объятий. Мы долго стоим, обнявшись.

— Я прилечу летом, — шепчу я.

— Прилетай в любое время, — чуть расслабленно отвечает папа.

К сожалению, погодные условия не позволили мне перейти к исполнению намеченной цели. Наступившая полярная ночь в совокупности с спрогнозированными неделю назад непрекращающимися снегопадами не оставили выбора. Но я не собираюсь отказываться от идеи, всего лишь откладываю ее на несколько месяцев. И тем самым даю себе срок — разобраться с делами в Москве, чтобы путешествие не имело ничего общего с бегством от проблем.

Не люблю ставить себя в жесткие рамки, однако в некоторых случаях без них не обойтись.

Объявляется посадка на мой рейс. Я прощаюсь с папой, сажусь в самолет и закрываю глаза, надеясь ненадолго раствориться во сне. Чудо, что мне это удается, несмотря на кричащего младенца на руках молодой девушки, расположившейся через несколько сидений справа от меня. Еще барахтаясь на кромке сна, я слышу ее неуверенные потуги успокоить дитя. Проснувшись, невольно улавливаю ворчание некоторых пассажиров, брюзжащих в адрес «растяпы-мамаши и орущего свертка». Должно быть, эти искренне гневающиеся люди плавают на мелководья горя, и им не приходилось заходить в него дальше, чем по щиколотки. Туда, где воды чернее и гуще смолы, штормовые волны и безбрежье, уходящее за горизонт, в какую сторону ни глянь. Поэтому их может вывести из себя обычный детский плач. Счастливцы.

Я дожидаюсь оттока основной массы пассажиров и начинаю собираться. Девушка с младенцем все никак не может отойти от своего места. То сумку уронит, отдавив себе пальцы и стиснув зубы от боли, то подгузник выпустит из рук. И судорожно, на грани слез, бормочет плачущему ребенку: «Ш-ш-ш, ш-ш-ш, извини, что я такая недотепа…», одновременно придерживая сползающую с плеча лямку дорожной сумки.

Я протискиваюсь к девушке и поднимаюсь с пола все, что она уронила. Погремушку, пустышку, полотенце, пахнущее детским шампунем.

— Спасибо больше! — ее щеки вспыхивают ярко-алым. — Извините за неудобства…

— Все в порядке. Вам чем-нибудь помочь? Может, что-нибудь подержать?

— Я… я не… — она усердно сдувает лезущую в глаз светлую прядку. — Мне неловко просить…

— А вы попросите, — улыбаюсь молодой маме.

Я беру некоторые ее вещи, и мы неспеша идем к трапу. В аэропорту их с малышом встречает молодой человек, и они так нежно друг с другом милуются на глазах у всех, что меня на секунду одолевает зависть. И такое горькое сожаление — об ушедшей молодости, смерти дочери и развалившемся браке — что к горлу подступает ком. А затем я его проглатываю и на долгом выдохе поднимаю уголки рта в улыбке.

Надеюсь, у этих ребят все сложится отлично. Надеюсь, я найду в себе силы, чтобы кто-нибудь когда-нибудь по-доброму позавидовал мне.

Дожидаясь такси, неторопливо смакую дешевый кофе и заедаю несильный голод хот-догом. Иду в уборную, чтобы тщательно вымыть руки и ополоснуть лицо теплой водой. Распрямившись над умывальником, я застываю, потому что впервые за долгое время вижу свое отражение. Не смотрю сквозь, а на себя. Только на себя. На отросшие корни волос, новые морщинки, и в целом поправившееся лицо. Словно не веря своим глазам, надавливаю пальцами на округлившиеся, поцелованные дыханием севера щеки. Обветрила…

Ну привет,