Горы Маджипура - Роберт Силверберг

И на этом спор закончился, так как в этот момент пришел посланец от короля и сообщил, что в королевском банкетном зале вот-вот начнется великий праздничный пир, на котором будет официально подписан договор и состоится передача пленных.

Харпириасу казалось, что со времени грандиозного пира в королевском дворце, устроенного в честь его прибытия на землю отиноров в первую же ночь их пребывания здесь, прошло уже много месяцев. Но он знал, что на самом деле прошло лишь несколько недель. По вечерам небо все еще долго оставалось светлым, а обильные зимние снегопады еще не начались.

И все же ему было понятно, каким образом пленные могли потерять здесь счет времени и даже забыть, какой теперь год. Второй день, Третий день, Морской день, Звездный день… кто мог бы отличить один день недели от другого?

В этих краях не знали календарей. А единственными часами служили часы небесные: солнце, звезды, луны.

В пиршественном зале все было точно так же, как и в прошлый раз: распакованы и расстелены на полу тяжелые белые ковры из меха ститмоя, собраны громадные столы из грубых досок, покоящихся на козлах из костей хайбараков, расставлены бесчисленные миски, блюда и чаши, до краев наполненные едой. Король сидел на своем высоком троне в окружении разместившихся у подножия многочисленных жен и дочерей.

Все было точно так же, это правда. Только Харпириас изменился за эти недели: спертый, дымный воздух большой комнаты казался ему теперь совершенно естественным, а ароматы, распространяющиеся от блюд с едой, уже не заставляли сжиматься его желудок, а скорее пробуждали аппетит, поскольку он привык к сушеному волокнистому мясу и жгучим соусам, к печеным кореньям и жареным орехам, к горькому пиву, к едким, клейким супам и рагу. Диссонансные пронзительные вопли и грохот, производимые королевскими музыкантами, уже не резали ему слух, а когда из группы отинорских воинов, стоящих в сторонке у стены, до него случайно доносились непристойные шуточки, он иногда понимающе усмехался, поскольку во время ночных встреч с Ивлой Йевикеник достаточно хорошо освоил язык отиноров.

Пляски перед началом застолья тоже были очень похожи на прежние: первыми танцевали жены короля, за ними последовало неуклюжее сольное выступление самого Тойкеллы, потом Харпириасу было предложено присоединиться к королевскому танцу. Однако на этот раз Харпириас пригласил стоящую среди прочих принцесс Ивлу Йевикеник составить ему компанию.

Глаза девушки засияли от радости. Тойкелла тоже казался довольным оказанной его дочери честью, хотя и сохранял свойственный ему угрюмый вид.

После танцев началась трапеза. По очереди, круг за кругом, произносились официальные тосты — высокопарные образцы отинорского красноречия. Харпириас имел достаточно опыта торжественных обедов в высшем обществе Замковой горы и владел искусством потребления крепких напитков в минимальных количествах, допускаемых правилами дипломатии: пригубить там, где другие делали глоток, и в то же время делать вид, будто опрокидываешь в себя спиртное также жадно, как и все остальные.

Мудрость этой тактики получила подтверждение, когда убрали пивные кружки и на длинный узкий стол у подножия трона были торжественно выставлены две чаши из тонко отполированного камня. Вошел один из высокопоставленных придворных, держа в руках высокий алебастровый сосуд, из которого осторожно налил в каждую чашу чистую, ярко окрашенную жидкость — очевидно, какую-то разновидность бренди или ликера.

В зале раздались возгласы восторженного изумления. Харпириас догадался, что это, должно быть, напиток для совершенно особых случаев, нечто такое, что пьют лишь во время наиболее торжественных церемоний: скажем, во время коронации или в честь рождения наследника престола…

Или подписания договора с дружественным монархом, предположил Харпириас.

Медленно и величественно Тойкелла спустился с трона, подошел к столу, на котором стояли чаши, и обеими руками взял одну из них.

Вид у него был до странности мрачный и напряженный. Весь вечер король оставался необычно унылым, раздражительным и погруженным в себя, даже во время танцев, даже во время самого шумного застолья; но теперь выражение его лица стало поистине похоронным и совершенно не соответствовало предположительно радостной атмосфере данного момента.

Что его тревожило? Куда подевались его природная жизнерадостность, его колоссальная, бьющая через край энергия?

Он посмотрел на Харпириаса, затем перевел взгляд на оставшуюся на столе чашу. Значение этого взгляда сомнений не вызывало. Харпириас поднялся, подошел к столу, поднял чашу двумя руками, как это сделал Тойкелла. И стал ждать. Огромное тело Тойкеллы угрожающе нависало над ним. Харпириас был совершенно подавлен его мощью и рядом с королем ощущал себя карликом. А больше всего его беспокоил мрачный взгляд правителя отиноров.

Неужели в этой чаше яд? Неужели поэтому Тойкелла так нервничал, ожидая момента, когда Харпириас выпьет роковой напиток?

И в то же время Харпириас понимал, что этого быть не может. Обе чаши наполнили из одного сосуда. Едва ли Тойкелла планировал совместное самоубийство в качестве кульминации праздника.

Король поднял чашу к губам. Харпириас сделал то же. На мгновение глаза короля встретились поверх края чаши с глазами Харпириаса: в " них было недоброе выражение, выражение едва сдерживаемого гнева. Что-то здесь не так, подумал Харпириас. Он бросил неуверенный взгляд на Ивлу

Йевикеник. Она улыбнулась, кивнула и жестом показала, как поднимает чашу и пьет.

Неужели она способна его предать? Нет, ни в коем случае. В чаше не может таиться опасность.

Он осторожно отпил глоток.

Жидкость обожгла его словно огнем. Харпириас почувствовал, как опаляющая дорожка пробежала до самого дна желудка. Он задохнулся, потом собрался с духом и осторожно сделал второй глоток. Тойкелла уже осушил свою чашу; без сомнения, от него ожидали того же. Второй глоток прошел легче. Харпириас уже начинал чувствовать, что у него слегка кружится голова.

Но в чаше еще оставалось много жидкости. Наверное, он сильно уронит себя в их глазах, если не сможет допить до конца. В конце концов, он представляет здесь короналя. А по мнению Тойкеллы, он и есть корональ.

Разве может он позволить себе уронить честь Маджипура перед этими варварами.

Он сделал большой глоток, потом еще один, а третьим глотком прикончил бренди. Оно оказало на него ужасное действие. Тело конвульсивно задрожало, в голове стучал молот, все кружилось. В какое-то мгновение он покачнулся и подумал, что сейчас упадет; но все же устоял и выпрямился, твердо уперевшись ногами в пол.