Блаженные - Джоанн Харрис

Тогда я обернулась и посмотрела на него, не боясь, что он увидит боль в моих глазах.

— Что тебе нужно, Ги?

— Ничего, Эйле, лишь твое приятное общество. Чего еще мне желать?

— Не знаю. Наверное, Клементу нужно спросить, — выпалила я, не сдержавшись.

Лемерль вздрогнул, но тотчас расплылся в улыбке.

— Клемента? Имя вроде знакомое…

— Еще бы! Это девица, которая тайком бегает к тебе по ночам. Напрасно я забыла, как падок ты на прелестниц!

— Маленькое развлечение, — невозмутимо пожал плечами Лемерль. — В монастыре тоска зеленая, да и знаешь, Жюльетта, блондиночка мне уже наскучила.

Вот, это самая его суть! Я едва сдержала улыбку. Только монастырь не место для секретов, и даже мать Изабелла не так наивна и блуд наверняка заметит.

— Таиться долго не получится. У Клементы язык как помело. Кто-нибудь проболтается.

— Только не ты.

Лемерль буравил меня взглядом — от его пристального внимания мне стало не по себе. Я подлила кипятку в бак — напоенный щелоком пар защипал глаза. Хотела подлить еще: белье ведь крахмалить нужно, да Лемерль забрал у меня кувшин и осторожно поставил на пол.

— Уйди! — огрызнулась я, пряча дрожь в голосе. — Само собой белье не постирается.

— Кто-нибудь достирает. Нам нужно поговорить.

Я повернулась и заглянула ему в глаза.

— О чем? Что еще ты хочешь? Что еще ты у меня не отнял?

Лемерль обиженно надулся.

— Разве кроме «я хочу» нам и поговорить не о чем?

— А разве нам есть о чем говорить? — засмеялась я.

Как я и предполагала, Лемерлю это не понравилось. Он поджал губы, сверкнул глазами, тяжело вздохнул и покачал головой.

— Ах, Жюльетта, откуда в тебе столько враждебности? Знала бы ты, как солоно мне пришлось в последние месяцы. Один-одинешенек, душу некому излить…

— Так Клементе излей, — подначила я.

— Давай лучше тебе.

— Поговорить хочется? — Я потянулась за скалкой, чтобы поворошить белье в баке. — Поговорим о том, где ты прячешь Флер.

— Нет, милая, об этом не могу, — негромко засмеялся Лемерль. — Мне очень жаль.

— А будет еще жальче, — пообещала я.

— Жюльетта, я серьезно! — Стирала я без вимпла, и Лемерль легонько погладил мне затылок. — Я хотел бы тебе доверять, а еще больше, — чтобы Флер к тебе возвратилась. Вот закончу здесь дела, сразу…

— Закончишь? Когда?

— Надеюсь, скоро. Замкнутое пространство не по мне.

Я подлила в бак еще кипятку, снова заклубился едкий пар. Помешивая белье, я гадала, что затеял Лемерль.

— Это самое дело наверняка тебе очень важно, — наконец проговорила я.

— Почему наверняка? — насмешливо спросил Лемерль.

— Ты вряд ли явился сюда лишь ради потех над монахинями.

Деревянными щипцами я выудила белье из бака и бросила в ушат с крахмальным раствором.

— Ну, — я повернулась к нему со щипцами в руках, — зачем ты здесь? Чего добиваешься?

Лемерль шагнул по мне и, к моему удивлению, нежно поцеловал в лоб.

— Твоя дочь на рынке, — тихо объявил он. — Хочешь с нею увидеться?

— Никаких розыгрышей, — проговорила я и дрожащей рукой отложила щипцы.

— Никаких, обещаю тебе, Эйле.

Флер ждала нас у мола. День был впрямь базарный, но ни телеги с рыбой, ни неряхи-торговки я не увидела. На сей раз Флер караулил седовласый старик в грубой шерстяной куртке и невысокой шляпе, на вид вылитый крестьянин. Неподалеку сидели дети, пара мальчишек. Что стало с торговкой? Флер впрямь у нее живет или Лемерль рассказывал про семью рыбака, дабы сбить меня с толку? Или моя девочка теперь у седого? Старик не промолвил ни слова, когда я прижала Флер к себе. Ни тени любопытства не мелькнуло в его пустых молочно-голубых глазах. Старик жевал лакричную палочку, от которой его уцелевшие зубы побурели. Других признаков жизни он не показывал. «Глухонемой», — решила я.

Как я и предполагала, Лемерль не оставил меня наедине с дочкой, а уселся неподалеку, прямо на мол. Смотрел он в другую сторону, но Флер все равно стеснялась. Я подметила, что моя девочка уже не так бледна, одета в серое платье и чистый красный фартучек, а на ногах — деревянные сабо. Радоваться мне или горевать: доченька разлучена со мной лишь неделю, и уже привыкает. Сиротское отчаяние переросло во что-то много страшнее. За считаные дни Флер изменилась и повзрослела. Такими темпами через месяц она превратится в чужую девочку, отдаленно напоминающую мою дочь.

Напрямик спросить, где ее держат, я не посмела — лишь покрепче обняла и зарылась лицом в волосы. Сеном пахнут… Так она живет на ферме? Но от доченьки пахло и хлебом, и я подумала, что скорее не на ферме, а в пекарне. Я покосилась на Лемерля, но тот любовался прибоем, якобы думая о своем.

— Познакомишь меня с тем господином? — осторожно спросила я, кивнув на старика.

Старик меня точно не слышал. Так же, как и Лемерль.

— Если у него ты гостишь, хочу сказать ему спасибо, — не унималась я. — Так у него?

Лемерль покачал головой, не удосужившись к нам повернуться.

— Вроде да. Заберешь меня сегодня?

— Не сегодня, милая, но скоро! — пообещала я и сделала пальцами рогатку.

— Ага. — Флер тоже сделала знак: выпятила два пухлых пальчика. — А Яник плеваться меня научил. Хочешь, покажу?

— Давай потом? А кто такой Яник?

— Один мальчик. Он хороший. У него кролики. Мушку принесла?

Я покачала головой.

— Смотри, какая лодочка! Флер, а там, где ты живешь, лодочки плавают?

Флер кивнула, а Лемерль зыркнул на меня со своего наблюдательного пункта.

— Флер, хочешь покататься на лодочке?

Она замотала головой так, что шелковистые кудряшки запрыгали.

Скорее, шанс упускать нельзя!

— Доченька, а ты сегодня на лодочке приплыла? Или по гати пешком пришла?

— Прекрати, Жюльетта! — зашипел Лемерль. — Иначе она к тебе не вернется.

— Я хочу вернуться! — возмутилась Флер. — Хочу в монастырь, там моя киса и курочки.

— Обязательно вернешься! — Я обняла дочь и чуть не расплакалась. — Обещаю, Флеретта, обещаю!

На обратном пути Лемерль держался на диво любезно. Посадил на коня позади себя и с удовольствием вспоминал былое — Эйле, «Балет нищих», Париж, Пале-Рояль, «Небесный театр», наши взлеты и падения. Я говорила мало, да Лемерля это не тревожило. Его рассказ оживил веселых призраков прошлого, и они так и кружили над нами. Пару раз я с трудом сдерживала смех. Губы расплылись в странной улыбке, а если бы не Флер, я в голос захохотала бы. А ведь Лемерль — мой враг. Он как дудочник из немецкой сказки: травил себе крыс, но, когда горожане не заплатили, танцами и музыкой заманил к разверстой адовой бездне детей. Малыши падали в преисподнюю, а он играл на дудочке, чтобы заглушить их стоны. Каким чудесным танцем он заманивал, какими веселыми песнями…