Чезар - Артем Михайлович Краснов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они выбрали тебя без злобы, с холодной головой. Что ты изменишь, притащив им грязный телефон? Если бы расследование шло по закону, ты бы не стал обвиняемым. Если ты им стал, аргументы уже бесполезны. Теперь всё решит только время. Надо залечь на дно и осмотреться.
Я сел в машину и сказал:
— Планы поменялись. Довезёте меня до Тирляна, это километров 130, а потом свободны. По деньгам решим. Погнали, погнали!
Лис молча включил передачу, и хриплый «Опель» стал набирать ход.
На подъезде к Магнитогорску было много полиции и патрулей ДПС, и я инстинктивно вжался в меховую накидку заднего сиденья, основательно припотев к ней, но Лис в этот раз сохранял хладнокровие и ехал ровно. Гаишники тормозили только грузовой транспорт.
В жилую часть города, на первый берег Урала, мы въехали по мосту около металлургического комбината. Я велел остановиться возле банка на Октябрьской, но банкомат оказался нерабочим: кончились купюры. Пожилой мужчина праздного вида с любопытством следил за мной. Он добродушно произнёс:
— Всем срочно деньги понадобились. На проспекте Металлургов «Сбербанк», там попробуйте.
Отделение «Сбера» находилось в одном из монументальных зданий сталинской эпохи, которые создавали перспективу проспекта. Хвост желающих обналичить деньги стоял на улице. Очередь нервничала и почти не двигалась. Она напоминала гусеницу, которая уткнулась головой в стену и сморщилась от напряжения.
Из дверей банка вышел мужчина с борсеткой, и очередь шевельнулась.
— Надо лимит установить! — возмутилась женщина, раздражённая его видом. — Снимают по 30 тысяч! А мне молоко купить не на что! А завтра карты перестанут принимать!
— Что за паника? — спросил я толстого парня в широченных шортах.
Тот вынул наушник и вопросительно сморщился. Я повторил вопрос.
— Не знаю, — ответил он. — Говорят, безнал скоро не будет работать. Все за наличкой кинулись.
— Да ладно!
Он пожал плечами:
— Санкции. Доллар по 100 рублей продают.
— А другие банкоматы?
— Не знаю. По близости не нашёл.
Я вернулся к «Опелю». Оставаться в Магнитогорске было рискованно.
Когда мы вырвались на Белорецкое шоссе, напряжение отпустило меня. Мы удалялись от границы, удалялись от маршрутов переброски военной техники, от кордонов. Здесь, у въезда в Башкирию, жизнь всё ещё казалась привычной, словно и не было никакой войны. По дороге чадили дачные машины с прицепами, ехали перекошенные КАМАЗы и «газели», гружёные молоком. Струя воздуха в приоткрытое окно била мне в лицо. Она пахла травой и растворяла токсичный налёт этого утра.
Может быть, стоит уехать за границу, в Армению или даже в Италию? Мне всегда нравилась Италия.
— Они бомбят Актобе, Костанай и Петропавловск, — Кэрол цокала ногтем по экрану смартфона. — Это ужасно… Настоящая мясорубка. Сталинград…
— Катя, да это вбросы, — сказал я.
— Никакие не вбросы! — возмутилась она. — Я этого автора давно читаю. Он пишет, что ракета попала в жилой дом.
— Ага, а чего не в детский сад сразу? Ты вроде уже не ребёнок, должна понимать: ордынцы используют все средства, чтобы представить ситуацию как нападение. И фашисты так говорили! И освобождение Чехословакии потом назвали оккупацией. Они хотят, чтобы ты так думала.
Она не ответила, продолжая гладить пальцем экран. Лицо её оставалось хмурым.
— Меня тошнит, — сказала она вдруг и действительно сильно побледнела.
Лис остановился у обочины. Мы вышли. Кругом было ровное поле. В туманной дымке виднелись гребни предгорий, напоминавшие спины уснувших ящеров.
Кэрол долго стояла в пыльной траве, согнувшись в пояснице и сплёвывая длинную вязкую слюну.
— Когда на ходу читаешь, всегда укачивает, — сказал я Лису. — Женщин особенно.
— Да её не от этого тошнит, — нехотя проговорил он.
— От чего же?
— От всей ситуации. Кэрол не выносит жестокость.
— Не начинай. Это не жестокость, а вынужденная мера. Нам не оставили шансов. Всё это оправдывается объективным ходом событий. Ты, как историк, должен это понимать.
— А чем оправдывается сам ход событий? — спросил Лис. — Нас пытаются убедить, что альтернатив нет. Их действительно нет для тех, кто не преуспел ни в чём, кроме как в принуждении и насилии. Вам кажется, что это путь наименьшего сопротивления.
— Это путь, гарантирующий будущее России! Если мы не вырежем ордынскую опухоль прямо сейчас, она даст метастазы, и вот тогда начнётся настоящая война, которая вам не снилась. И жестокость будет прямо здесь, вот на этом самом месте. И когда сарматы грохнут свою грязную бомбу, появится ещё десяток зона отчуждения, куда твои потомки будут водить экскурсии по 500 долларов с человека. Этого ходите?
Лис стоял, прислонившись к машине.
— Вы что, верите в эту чушь про новую Орду и сарматов?
— В смысле, верю? Ты не следишь за ситуацией? Акмолу скоро переименуют в Чингиз, русское население перебьют или превратят в рабов, а по нам шарахнут грязной бомбой. Им нужен центр России, от Волги до Енисея. Сколько можно уступать?
Лис глядел на меня с мрачным любопытством, словно я рассказывал удивительные вещи.
— Вот это и есть дезинформация, — проговорил он. — Нео-сарматы — это просто культурный феномен, может быть, излишне радикальный, но для государства не опасный — это их внутренняя забота. И при чём тут Орда? Сарматы — это древний ираноязычный народ, который населял территории Казахстана и других стран задолго до становления Улуса Джучи, Золотой Орды. Пропагандисты, по-моему, перехитрили сами себя. Всем так прополоскали мозги, что каждый второй думает, будто в XIII веке на нас двинулось полчище лучников-сарматов, а не монголов. Они играют на ваших страхах. Из стояния на Угре икону сделали, хотя пятнадцать лет назад 80 % населения вообще не помнило, что это за событие.
— А где ты был эти шесть лет? — поразился я. — 2013 год хорошо помнишь? Алфавитные чистки
