Старуха Кристи – отдыхает! - Дарья Донцова

– Наоборот, великолепно получилось, – возразила хозяйка, – кстати, меня никто по отчеству не величает, зовут просто Настюша или Настя, кому что больше по душе, а к тебе как обращаются?

– Таня.

– Вот и чудненько, теперь выкладывай, зачем явилась. Дело, очевидно, нешуточное, коли в такой дождь на своих двоих притопала.

Все заготовленные дома речи вылетели у меня из головы. Странная, почти пятидесятилетняя тетка, похожая на подростка и ведущая себя словно восьмиклассница, настолько удивила меня, что я, не подумав, внезапно ляпнула:

– Служу частным детективом.

– Кем? – расхохоталась Настя. – Частным детективом, ты? Джеймс Бонд, испугавшийся коровы? Никита, не умеющая лазить по лестницам? Поняла! Разыскиваешь пропавших собачек или улетевших попугайчиков.

Нужное дело Неожиданно мне стало обидно. Конечно, я сглупила, удирала от вполне мирной коровы, но, с другой стороны, живу всю жизнь в городе, полезных сельскохозяйственных животных вижу только на картинке. Кто дал право этой молодящейся особе издеваться над другими?

– Нет, – с достоинством ответила я и, решив окончательно расставить точки над "и", сообщила:

– Другое дело сейчас веду.

– И какое? – дурачилась Настя, наливая в электрочайник воду из большой, пятилитровой бутыли. – Ежели не идешь по следу болонки, то чем занимаешься? Ой, знаю! Вылавливаешь убежавших кошек.

– Ищу убийцу Андрея Львовича Калягина!!! – сердито воскликнула я.

Глава 21

Настя резко повернулась, поставила электрочайник на плиту, нажала какую-то кнопку и тихо спросила:

– Кого?

Вырвавшееся из горелки веселое пламя опоясало пластмассовый чайник. Я выхватила его из огня и укорила:

– Чего делаешь? Он же электрический!

Но Настя, словно не слыша последней фразы, повторила:

– Кого?

– Калягина Андрея Львовича.

– Андрюша умер?

– Его убили.

– Как? Где? Почему?

– Избили возле кинотеатра «Буран», измолотили до неузнаваемости и сбросили в пруд. Выяснилось, что у преподавателя с собой имелась большая сумма денег, очевидно, охотились за долларами.

Настя отвернулась к окну, в комнате стало тихо-тихо, слышалось только, как на улице хлещет нескончаемый дождь.

– Ну и зачем ты приехала? – отмерла Настя. – Думаешь, я его укокошила?

– Нет, конечно, – ответила я, – навряд ли женщина способна так изуродовать мужика, его даже хоронили в закрытом гробу, гример не сумел восстановить лицо, сплошная рана.

– Кто же опознал Калягина? – тихо поинтересовалась хозяйка. – Может, это вовсе и не Андрея прибили?

– Костюм, ботинки, рубашка его, жена подтвердила личность, да еще в кармане лежали документы, паспорт, служебное удостоверение, а в брюках нашли мобильный.

Сомнений никаких не было, это он, но сильно изуродованный, похоже, железной трубой лупили, извини за подробность, головы практически нет, кстати, рук и ног тоже, туловище все переломали. – Я излагала то, что Гри узнал от своего друга-следователя.

– Так, так, – протянула Настя, – говоришь, огромные деньги при себе имел? Небось собрал с учеников дань, да? Вся сумма пропала? Или я ошибаюсь? Сколько при нем было? Наверное, больше двухсот тысяч?

– Около трехсот, – поправила я, – если уж совсем точно, то вроде двести шестьдесят, а откуда ты знаешь?

Настя не ответила, я не видела выражения ее лица.

Вообще говоря, хозяйка выглядела странно. В пасмурный дождливый день она нацепила на себя черные очки, закрывавшие часть лба, глаза, щеки, виднелись только рот и нос. Причем губы у Анастасии Глебовны оказались ярко намазаны оранжевой помадой, а на носу лежал, наверное, килограмм тонального крема. Хотя, может, у нее больные глаза. Не так давно, года два назад, Этти сделала себе операцию, убрала близорукость, после этого ей предписали целый месяц ходить в очках от солнца. Что же касается дурно наложенного макияжа, то каждый уродует себя по-своему, как умеет.

Словно подслушав мои мысли, Настя улыбнулась кончиками губ и поинтересовалась:

– Тебя не напрягает, что я не снимаю очки?

– Да нет, – вежливо ответила я.

– Смотри, – сказала Анастасия Глебовна и сдернула оправу.

Увидав полностью открывшееся лицо, я не сумела сдержать вскрик, понимая бестактность своего поведения, я попыталась замолчать, но вопль рвался из горла, и я сшибла чашку с кофе. Коричневые горячие потоки заструились по белоснежному махровому халату.

– Ну и как? – засмеялась хозяйка. – Впечатляет?

Я кивнула, радуясь тому, что сумела замолчать. Ужас!

Подобное лицо, вернее, его отсутствие, демонстрируют в фильмах про Фредди Крюгера. Из воспаленных, красных ям выглядывали крохотные глазки без ресниц. Может быть, в свое время у Анастасии Глебовны были красивые карие очи, но теперь они выглядели так, что я содрогнулась. Брови тоже отсутствовали, лоб покрывали жуткие рубцы, толстые шрамы змеились по щекам, в основном бледным, но кое-где блестяще-красным. Более или менее по-человечески выглядели нос, рот, подбородок.

– Шея выглядит еще хуже, – сообщила Анастасия Глебовна. – Вот руки сохранились, потому что я была в перчатках.

– Господи, – прошептала я, – что же с тобой, то есть, простите, с вами, случилось?

Анастасия водрузила очки на нос и приветливо улыбнулась.

– Это сделал Андрей Калягин.

– Как? – шарахнулась я. – Зачем?

Настя спокойно включила кофеварку, молча подождала, пока тоненькая коричневая струйка наполнит чашку, и довольно равнодушно бросила:

– Он сначала хотел меня убить, потом раскаивался полжизни, а затем задумал убежать. На девяносто процентов я уверена, что Андрей жив.

Я подскочила и опять опрокинула чашку.

– Жив?!

Настя по-прежнему спокойно продолжала:

– Не будешь против, если я вручу тебе сей халатик при уходе в качестве подарка? Все равно его, похоже, не отстирать.

– Калягин жив?! – не успокаивалась я.

– Не могу утверждать точно, но, думаю, не ошибаюсь в своих расчетах. Он замыслил аферу давно, говорил о ней пару раз, а вот теперь осуществил.

Настя хрипло рассмеялась и вновь «оживила» кофеварку.

– Небось все ему капитально надоели, Вера, ученики, родители, Людмила и я, естественно! Очень старалась ему жизнь испортить и вполне преуспела, понимаешь, да? Я его сначала любила, потом ненавидела, через какое-то время сделала его своей дойной коровой, затем пожалела, знаешь, от любви-то не так легко избавиться, она во мне опять голову подняла, да и раскаивался он совершенно искренне… Но показывать слабость я не хотела, наоборот, дань увеличила вдвое, чтобы он ни о чем не догадался. Деньги, кстати, мне совершенно не нужны, сама зарабатываю столько, что потратить все не могу, но он должен был платить, платить и платить! Андрей любит звонкую монетку, оттого и выбрала я ему наказание: расставание с купюрами. Самое интересное, что под конец мы превратились в добрых приятелей, он приезжал сюда, валился на диван и плакался: устал, все надоели, мечтаю убежать. Вот такой клубок, понимаешь?

– Нет, – ошарашенно ответила я, – совсем ничего не ясно.

Настя опустошила четвертую по счету чашку кофе, вытащила тоненькие сигарки и со вздохом произнесла:

– Ладно, слушай, попытаюсь объяснить подробно, может, и сама заодно пойму, что к чему!

Я незаметно включила диктофон, который я заблаговременно переложила в карман халата, и оперлась локтями о стол. Чем дольше говорила Настя, тем больше я Изумлялась. Мне, жившей спокойно и просто, сначала в нормальной семье, с обычными родителями, потом с добрым мужем и приветливой свекровью, и в голову прийти не могло, что с некоторыми людьми случаются ужасные, дикие вещи.

Настя и Андрюшка не помнили дня, когда они были незнакомы. Их матери соседствовали, комнаты Калягиной и Рымниной находились рядом. Жили они в огромном бараке, «система коридорная, на двадцать восемь комнаток всего одна уборная». Это про их сарай, выстроенный ткацкой фабрикой. Гордые москвички не хотели бегать в наушниках между отчаянно громыхавшими станками и резать руки о нити. Поэтому добрая половина ткачих была лимитчицами, знаете такое слово? Вот Для этих девочек, приехавших в Москву в надежде на лучшую жизнь, и было построено общежитие. Матери Андрея и Насти повторили путь многих и многих, мечтавших о браке с москвичом, своей квартире и дачке на шести сотках. Обе из глухой провинции, обе веселые хохотушки, обе нашли в заводском клубе кавалеров, забеременели и остались матерями-одиночками.

Детство Насти и Андрея прошло в государственных учреждениях: ясли, детсад, школа. Мамочки их отчаянно пытались устроить личную жизнь, заводили бесконечные романы, но, видно, на роду им было написано оставаться бобылками. Разочаровавшись, обе тетки начали прикладываться к бутылке и за один год допились до смерти. Их и хоронили почти вместе, с разницей в один день.

Настя и Андрей рано поняли, что в жизни им не поможет никто, из «очка» придется вылезать самим. Другим детям любящие родители старательно мостили дорогу: школа – институт – работа. Насте с Андреем предстояло после восьмого класса отправиться в ПТУ.