Именем закона - Николай Томан

— В ту ночь, когда вы ушли, я осталась одна на даче и проплакала до утра. Мама в тот день ночевала в Москве. О том, что в семье нашей творилось что-то неладное, я смутно догадывалась, конечно, и все-таки это было для меня такой неожиданностью, что я просто растерялась. Из разговора с братом я уже знала, что никакие дельцы моего отца не подводили. Таким дельцом был он сам… Но Аркадий сообщил мне об этом в двух словах, интересовался же главным образом, куда я отвезла отцовский чемодан.

Помолчав, она продолжает уже совсем упавшим голосом:

— Ну, а потом был у меня очень неприятный разговор с мамой, от которой я и узнала все подробности. Сгоряча хотела было совсем уйти от нее, но потом передумала. Да и куда было уходить? Некуда ведь… Меня, правда, начальник ваш, Василий Андреевич, обещал устроить на работу. Мы ведь тут с ним о многом переговорили. Хороший он человек! Ну, а потом мама заболела или, может быть, сделала вид, что заболела, чтобы я не ушла от нее. Не знаю… В общем все осталось пока по-прежнему.

— Но ведь вы теперь не одна! — взволнованно восклицает Евгений, делая робкую попытку обнять Веру. — Вы же знаете, что я…

— Не надо, Женя! — слегка отстраняясь от Алехина, решительно прерывает его Вера. — Не надо ни утешать меня, ни говорить ничего. Не сейчас, во всяком случае… Будет еще время.

Улыбнувшись, она добавляет:

— А Василию Андреевичу я буду очень благодарна, если он действительно устроит меня на работу. Уйду я от мамы или не уйду — на работу устраиваться нужно, а учиться в конце концов можно и на вечернем отделении.

Они сидят еще немного, потом Вера идет проводить его на станцию.

Перед самым отходом поезда Евгению очень хочется поцеловать Веру, но он так и не решается на это. А когда поезд уже трогается, Вера сама вдруг порывисто обнимает Евгения и торопливо целует его.

Совсем захмелев от счастья, Евгений едва успевает вспрыгнуть в вагон. Оставшись в тамбуре, он смотрит на машущую ему рукой Веру до тех пор, пока поезд не уносит его так далеко, что и станция не видна.

…Спустя несколько дней в одной из московских газет появляется короткая хроникальная заметка под рубрикой «Из зала суда». В ней в скупых выражениях говорится о только что закончившемся процессе крупной шайки расхитителей народного добра и называется несколько фамилий главарей этой шайки.

А в самом конце уже совсем скороговоркой отмечаются заслуги нескольких офицеров милиции. В их числе — майора Миронова М. И. и лейтенанта Алехина Е. И.

Прочитав эту заметку, отец Евгения, Иван Сергеевич, с необычайной торжественностью поднимается со своего кресла и каким-то почти театральным жестом протягивает сыну обе руки:

— Ну, дорогой мой лейтенант милиции Алехин Е. И., прости, пожалуйста, что подшучивал над тобой твой старик, и прими самые горячие мои поздравления!

Он звонко целует сына в обе щеки и добавляет:

— Шутки шутками, а из тебя, может быть, действительно выйдет со временем настоящий Шерлок Холмс. Пока есть у нас еще такие хищники, как этот Красовский и его шайка, нужны нам и свои, советские Шерлок Холмсы.

«MADE IN…»

1

— Вы понимаете, что говорите? — сердито смотрит на старшину Костенко майор Васин. — Как мог Чукреев подорваться? На чем?

— На чем он подорвался — этого я не знаю, товарищ майор, — хмуро отвечает старшина. — Но факт остается фактом: ефрейтор Чукреев действительно подорвался. Взрыв все слышали, а я собственными глазами видел воронку и… тело…

— Но на чем же все-таки, черт побери? — уже ни к кому не обращаясь, повторяет майор Васин.

А спустя полчаса тот же вопрос задает ему начальник полигона подполковник Загорский.

— Может быть, ваши саперы проводили там занятия и случайно оставили какую-нибудь мину? — строго спрашивает он.

— Ну, как это — мину забыть, товарищ подполковник? Да ведь за это… И потом кто же проводит занятия с боевыми минами? А взрыв этот вы слышали? Разве рвутся так мины? Я в армии не первый год, не то что по звуку — по запаху вам определю, что взорвалось: гремучая ртуть, азид свинца, тротил, мелинит или даже динитронафталин…

— Что вы мне читаете лекцию по подрывному делу! — раздраженно прерывает майора подполковник. — Вы мне лучше скажите, как это могло произойти? Ваш ефрейтор взорвался ведь на пустом месте, в километре от пусковых установок и стендов, почти в трех километрах от лаборатории и складов. Там не могло быть ничего такого… А не мог он сам притащить туда что-нибудь?

— Об этом не может быть и речи! — решительно возражает майор Васин. — У меня военное подразделение, а не детский сад. И потом я же докладываю вам: звук взрыва совершенно незнакомый. А ефрейтор Чукреев был дисциплинированным, серьезным сапером.

Подполковник Загорский знает майора Васина давно. Он уважает его как хорошего специалиста почти по всем вопросам саперной техники, и ему досадно, что майор не может определить причины взрыва. Мало того, майор почему-то считает, что взорвалось что-то незнакомое, необычное. Этого только не хватало! Может быть, таинственная мина свалилась с «неба»? Оттуда ведь теперь может упасть все, что угодно…

Майор Васин тоже очень расстроен. Это хорошо видно по его помрачневшему лицу. Пожалуй, не нужно было говорить с ним так резко.

Тяжело вздохнув, подполковник Загорский садится за свой стол, заваленный какими-то схемами и чертежами, и устало произносит:

— Бросьте все свои дела и немедленно займитесь этим взрывом. Привлеките к этому всех, кого найдете нужным. Завтра, не позже двенадцати ноль-ноль, я жду вашего заключения.

С шести часов утра и почти до полудня лучшие специалисты по минно-подрывному делу исследуют каждый квадратный метр участка полигона, где подорвался ефрейтор Чукреев. Прощупана каждая былинка, просеяна каждая горсточка почвы, подобраны и исследованы все осколки стекла и обломки металла.

А в час начальник полигона уже держит в руках акт расследования вчерашнего ЧП. Он перечитывает его дважды. Затем опускает на стол исписанные аккуратным почерком майора Васина листки и задумывается. Он знает, что Васин и его помощники сделали все возможное. Ими подтверждается факт взрыва, но об этом было известно и раньше. Определена и приблизительная температура взрыва по состоянию обгоревшей растительности и оплавленным песчинкам грунта, но ведь это ничего практически не дает. Найдены даже осколки металла, стекла и пластмассы, входившие в состав взорвавшейся «мины», но они настолько мелки, что установить по ним ее конструкцию не представляется никакой возможности. Одним словом, что именно и каким образом взорвалось, по-прежнему остается тайной.