Разносчик пиццы - Диана Бош

Остап долго сопел и молчал, но потом, решив, что выхода у него нет, заговорил:

– Да, я следил за Максом и Лидией. У меня не было другого объяснения исчезновению денег, как то, что украли их эти двое. Аманде я верил, она хотя и пытается хитрить, но всегда видно, если врет.

Аманда зло зыркнула на Остапа, но ничего не сказала.

– Да, – продолжал парень, – следил. И очень скоро пришел к выводу, что деньги где-то в доме. Так мне казалось. Во-первых, потому, что я видел Лидию выходящей из банка. Тогда я вошел в здание, и мне повезло. Я прекрасно понимал, что никто мне не даст информацию о счете другого человека, но я мог найти бумаги, которые она заполняла. И нашел. Скомканный листок, где была записана крупная сумма. Конечно, это могло быть ошибкой, но я предпочел поверить интуиции – писала Лидия. Наверное, записала сумму, собираясь снять все деньги без остатка, потому что я позже видел ее еще у одного банка. А потом она купила новый кожаный чемодан, очень дорогой, и два кейса. Я сделал вывод, что кейсы нужны для денег, а чемодан – чтобы сбежать. А вы бы что подумали на моем месте?

– Для нас важнее знать, что сделал дальше ты, – сказал Лямзин. – Продолжай.

Остап вздохнул и, съежившись еще больше, уныло произнес:

– В тот вечер, в субботу, я сразу понял, как мне нужно поступить. Едва увидев заказ – адрес на бланке, я выхватил его у напарника и умолил отдать мне. Я думал, что, попав легально в дом, смогу осмотреться и решить, где искать деньги. Я всегда полагаюсь на интуицию, и мне обычно везет. Что буду делать дальше, я не подумал, решил – определюсь на месте. Главное я знал: в доме всегда много людей и часто открыта дверь.

– То есть вы собирались тайком, как вор, проникнуть в дом и пошарить в нем? – вспылил молчавший до этого Филипп. – Вы не думали, что это противозаконно?

Остап, ранее смущавшийся и красневший как девчонка, неожиданно проявил ледяное спокойствие.

– Я думал о том, что скоро останусь сиротой. И считал, что забираю свое.

– Робин Гуд, твою мать, – пробормотал Филипп, – извините, Эдуард Петрович, не удержался.

– И что было потом? – спросил Лямзин.

– Дверь черного хода оказалась открытой. Я толкнул ее, вошел и поставил стопку коробок с пиццей на подоконник. Было тихо, только где-то наверху раздались чьи-то шаги. Я быстро поднялся наверх и пошел по коридору. За одной из дверей слышались голоса, разговаривали мужчина и женщина. Слов я разобрать не смог, они говорили тихо, и толстая дубовая дверь гасила звук. И вдруг от одной из дверей показался свет. Я в первое мгновение подумал, что кто-то идет, но тут же увидел, что дверь остается закрытой. Однако свет – пламя свечи – проникал через нее, становился ярче, и пока я соображал, как это может быть, появилась рука, а вслед за ней – мужчина в черном фраке. На голове его была цилиндрическая черная шляпа, и он шел прямо ко мне. Я испугался и что есть духу бросился бежать…

– Никогда ничего глупее не слышала, – передернула плечами Валерия. – У вас богатая фантазия, вам бы романы писать.

– …У выхода, уже почти закрыв за собой дверь, я вспомнил, что оставил пиццу на подоконнике, вернулся, и мне показалось, что я снова увидел свет свечи…

– Это был Барон Суббота! – свистящим шепотом сказала Аманда, испуганно озираясь по сторонам. – Он приходил за Лидией, и теперь мы все умрем!

– Опять вы истерите, Аманда, – брезгливо оборвала ее Валерия, – прекратите немедленно.

Валерия встала и подошла к окну. Рука ее, державшая незажженную сигарету, слегка дрожала. Филипп вскочил, предложил ей прикурить, и она поблагодарила его кивком.

Аманда сидела, глядя на нее с нескрываемой злостью, как вдруг тоже вскочила.

– А знаете, я давно хотела сказать, и сейчас это сделаю. Вы бездушная, Валерия. У вас нельзя отнять душу, потому что у вас ее нет! В лесу, под дождем, мне казалось, что я ненавижу конкретно вас. Так ненавижу, что готова убить! И дело было даже не в ваших изощренных издевках. Нет, конечно, они причиняли мне боль, но главным моим открытием было, что я ненавижу вас, потому что вы похожи на мою мать. Не внешне – она была блондинкой, вы же жгучая брюнетка. Но она была так же высокомерна и холодна, она так же не умела любить и презирала всех, кто отличался от нее. А еще ей нельзя было перечить, она не принимала ничьего мнения и не признавала ничьей воли, кроме своей.

Так вот, когда я поняла это, злость вдруг прошла. Потому что я знаю то, чего не знаете вы, – каков бывает конец: моя мать сломалась, когда узнала, что неизлечимо больна. Сначала она стала еще более невыносима. Ее сжигала мысль, что все, о чем она мечтала, чего хотела добиться в жизни, так никогда и не произойдет. Это ужасное чувство – понимать, что ты прожил жизнь зря и больше ничего никогда не случится. И тогда она постаралась урвать напоследок от жизни всего – любви, внимания, веселья. Она стала пить, и это на какое-то мгновение приносило ей облегчение, но когда она трезвела, то мстила всем, оказавшимся рядом, за то, какой она была в алкогольном угаре. Ей было стыдно. Но оплеухи за это получала я.

Хорошо, что у вас нет детей, Валерия. Вы не заставите их страдать.

Слезы покатились по ее щекам… и, когда коснулись губ, она машинально слизнула их. И тут же поморщилась, вспомнив вкус крови с разбитых матерью губ.

Глава 30

– Я могу выйти? – Валерия затушила окурок и посмотрела в упор на Лямзина.

– Нет!

– Но…

– Остап, продолжай.

Парень прикрыл глаза, сосредоточившись на воспоминаниях, и вдруг сказал:

– Их было двое.

– Кого? – опешил Лямзин.

– Тех, кто был в окне. А может, трое, я не понял. Мне показалось, что около двух женщин еще кто-то стоит, но я не уверен, я только видел свет свечи. Призрачный, колеблющийся. Когда я выскочил из двери черного хода, был так напуган, что бежал, не разбирая дороги. Наступил на мокрую траву и поскользнулся. Коробки разлетелись, перевернулись и попадали в грязь. И тут я увидел, что в окне кто-то стоит. Она была в белом, платье ее развевалось, и вдруг она покачнулась и полетела вниз.

– Кто был второй человек?

– Женщина. Вся в темном, и я, скорее всего, не заметил бы ее, но вспышка молнии озарила ее лицо.

Все замерли, и стало слышно, как за окном поскрипывает старая яблоня.

– Почему же ты не рассказал об этом сразу, Остап? – наконец нарушил молчание Лямзин.

– Но как?! Если бы я рассказал все, мне пришлось бы признаться, что я пытался войти незамеченным в дом через черный ход. А зачем мне это? Совершенно ни к чему. И я предпочел молчать.

– Ну ладно, допустим. А женщину, ту, вторую, ты можешь опознать? Она есть среди нас?

– Не надо! – внезапно произнесла Валерия. – Это я виновата в смерти Лидии. Но честное слово, это вышло случайно, я не хотела ее убивать. В тот день, как вы помните, лил дождь. Мы с Михаилом вернулись с прогулки изрядно продрогшие и мокрые, но мне не хотелось сразу оставлять гостей. Несмотря на горящий камин, мне становилось все холоднее и холоднее, пока наконец не начало знобить. Тогда я подумала, что, если немедленно не сменю туфли, наверняка заработаю бронхит. Предупреждать, что выйду, и тем самым привлекать к себе внимание я не стала. Воспользовавшись темнотой, я прошмыгнула в коридор и быстро поднялась на второй этаж. И тут около двери Лидии до меня донесся разговор. Один голос принадлежал моей сестре, а второй – Максимилиану. Я остановилась и прислушалась. Два слова, поставленные рядом, заставили меня так поступить: «Артур» и «убить». С ужасом я слушала разговор и не верила своим ушам, настолько это было чудовищно и дико. Моя младшая сестра, моя веселая беззаботная Лидия, с легкостью, будто речь шла о разделке кур, говорила об убийстве самого близкого ей человека. Я дождалась, когда выйдет Макс, и вошла в спальню. Лидия почему-то стояла на подоконнике и даже не попыталась слезть, когда я предложила поговорить. Не буду передавать весь наш разговор. Скажу только, что она была чудовищно груба, а когда она обвинила меня в том, что из-за меня не стала богатой наследницей, я остолбенела.

Оказывается, в то время как я думала, что забочусь о ней, выполняя обещание, данное отцу, она тихо ненавидела меня. В ее голосе, когда она призналась в этом, было столько искренней ненависти, что я потеряла над собой контроль. Не помня себя, схватила ее за руку и дернула, пытаясь заставить спуститься с подоконника и не нависать надо мной. Но она так крепко держалась за раму, что мне не удалось заставить ее спрыгнуть. И тут… – Валерия судорожно вздохнула и всхлипнула, – я не знаю, как это произошло. Я толком не успела ничего понять, она стала с силой вырывать у меня свою руку, отклонившись назад, а я отпустила ее, решив, что бесполезно говорить и нужно просто уйти. Так совпало. Я не хотела. Она попыталась удержаться, но тут же полетела вниз. А так как я слышала, что мои духи с ядом… Да, незадолго до трагического дня я случайно услышала обрывок разговора, в котором были непонятные для меня фразы – «духи с ядом» и «бросить подозрение». Тогда я не подумала, что это относится ко мне. Но теперь, сопоставив все факты, я поняла: меня, возможно, хотят подставить. И поспешила вышвырнуть в окно флакон.