Тихий городок - Андрей Серба

Пластун внезапно умолк и вытянул голову в сторону камышей.

— Слышал? — тихо спросил он у проводника.

— Выпь. Их здесь всегда полно было.

— Нет, не выпь. Этого птаха я за войну наслушался — край! Да и сам под нее сколько раз подделывался. И потому говорю: не выпь то, а человек.

Едва он договорил, как из-за пня, где сидели немецкие пулеметчики, тоже трижды прокричала выпь. Старшина с силой сдавил плечо партизана.

— А сейчас начнется самое главное.

Сплошная стена камышей, до этого неподвижная, зашевелилась и вытолкнула две черные фигуры с автоматами в руках. Согнувшись, они в шаге друг от друга двинулись к берегу. Выйдя из болота, фигуры направились к пню, под которым был окоп, и тут же исчезли. А через минуту у пня снова появились две тени, двинулись в камыши.

— Пять ноль-ноль, — проговорил пластун, глядя на часы, — время их смены. Только на такой горячей точке не будет одна пара круглые сутки торчать. Вот и выходит, что этих тоже сменят и обязательно в темноте, значит, вечером. И эта свеженькая пара нам как раз и понадобится. А теперь давай-ка спать. Ищи самый глухой буерак, куда ворон костей не затаскивал, и забиваемся туда до заката.

С наступлением темноты они снова были на старом месте, недалеко от пня. Но старшина, поползший на разведку к окопу, вернулся оттуда встревоженным.

— Поганые дела, музыкант. Я мыслил отвинтить швабам головы прямо возле пулемета, но… У самого окопа чуть не наткнулся на мину, ладно еще при месяце разглядел в траве бечевку. А если другую не замечу? А вдруг они там не только натяжного, но и нажимного действия? Теперь ясно, почему немцы из секрета вдвоем за водой ходят. Уверены, что никто чужой мимо их мин не проберется и в окопе поджидать не будет. Разумеешь обстановку? Словом, придется брать эту пару иным макаром, у родника.

Оставив проводника вверху на перемычке между болотом и торфяником, старшина спустился к источнику, долго ползал вокруг него, рыскал в кустах. Затем вернулся на перемычку.

— Все в порядке. Я им устрою водопой…

И когда через некоторое время на изгибе берега мелькнули две неясные тени, пластун потянул к себе винтовку партизана.

— Давай и штык. Сам возьми мой автомат, оставайся тут. В случае чего — бей немцев по головам прямо сверху, не жалей приклада. Это в крайнем случае, а так — ни звука.

Старшина примкнул к трофейной маузеровской винтовке широкий штык, сполз по склону перемычки к роднику, пропал в кустарнике. Лишь сверху было видно, что пластун, похожий в своем измазанном болотной жижей маскхалате на огромную кочку, сидел на корточках всего в шаге от тихо журчащей струйки воды. Его правая ладонь была положена на торчавшую из расстегнутой кобуры рукоять пистолета, винтовка лежала перед ним на земле.

Гитлеровцы из окопа подходили к роднику осторожно, бесшумно, ничем не выделяясь в своих маскхалатах на фоне берегового кустарника. У источника оба остановились. Передний, сдвинув автомат с груди на левый бок, наклонился над родником, стал наполнять флягу. Затем выпрямился, повернулся к напарнику, что-то тихо сказал. Тот, выпустив из рук шмайссер, потянулся к своему поясу, начал отвинчивать крышку фляги.

В тот же миг перед ним вырос старшина. Он не бросился на «охотника», не прыгнул на него, а просто оттолкнул спиной от склона перемычки и, поднимаясь в рост, со страшной силой выбросил вперед винтовку. Пластун еще полностью не распрямил спину, а штык уже сидел в груди фашиста. Но «ягдкоманды» комплектовались не из пугливых, неопытных новобранцев, а из бывалых солдат, и реакция другого немца была молниеносной. Отшатнувшись от старшины в сторону, он потянулся к висящему на боку автомату, но уже было поздно. Сильным ударом ноги пластун сбросил труп со штыка и вогнал лезвие в живот второго фашиста.

Проводник, рванувшийся с земли вслед за старшиной, не успел еще толком встать на ноги, а схватка у родника была закончена. Оба фашиста колодами лежали подле источника, а пластун пучком сорванной травы очищал свой забрызганный чужой кровью маскхалат. Он взглянул на спрыгнувшего к нему сверху партизана, кивнул на трупы.

— Оттащи в воду. Ни к чему им на виду лежать.

Проводник нагнулся над одним из убитых, и от запаха крови его чуть не вырвало.

— Эх ты, Аника-воин, — с укором сказал старшина, заметивший это. Он подошел к трупам сам, схватил их за штанины, потащил к воде. Вернувшись к роднику, вымыл руки и подошел к партизану.

— А теперь готовься, — тихо сказал он. — Покуда были так, игрушки, а сейчас приспело настоящее дело. — Он взглянул на часы. — Без семи десять. Думаю, что через семь минут немцы явятся менять свой пост. Нехай приходят, а вот заместо них дальше пойдем мы. Дабы своими очами увидеть, что они там, на островках, творят. Уловил мою задумку, музыкант?

— Так точно, — откликнулся проводник.

— А сперва набодно сыскать кладку, которая ведет от родника к островкам. Как раз по ней немцы и ходят, ее-то и прикрывают своим пулеметом. Ты готов?

— Так точно, — снова, как эхо, повторил партизан…

Подводную тропу они нашли сравнительно быстро — старшина постарался как можно точнее запомнить место в камышах, откуда утром появились немцы. Пройдя по мосткам несколько шагов в глубь болота, пластун соскочил снова в воду и подозвал к себе проводника.

— Вот тут и подождем «охотничков». Двух первых возьму на себя я, а третьего коли ты.

— Третьего? — удивился партизан. — Но разве…

Старшина смерил его таким взглядом, что проводник съежился.

— Их трое, музыкант. Двое — смена, а третий — разводящий, который прикрывает пересмену. Поэтому и будем брать их здесь, на тропе, всех сразу. Твоя задача — снять последнего. Первым начну я, а ты вслед за мной тоже бей своего штыком в бок или спину. А сейчас — молчок…

Старшина не ошибся — смена появилась ровно в десять. Сначала до слуха донеслось глухое чавканье болотной жижи под ногами, затем слабый шорох стеблей камыша, которые гитлеровцы раздвигали перед собой. И вот в нескольких шагах мелькнули три тени. Пластун правильно рассчитал место засады: фашисты остановились прямо против них — там, где кончался камыш и начиналась полоска чистой воды. Все трое были в касках, маскхалатах, с автоматами в руках. На спине у последнего виднелся металлический термос, с которым он, по всей видимости, явился за водой к роднику. И этот термос едва не погубил все дело.

Старшина, стоявший до этого с автоматом, осторожно положил его на заранее облюбованную рядом с собой кочку, беззвучно вытащил из ножен кинжал. Взмах руки, свист клинка в воздухе — и передний фашист рухнул с мостков в воду. В тот же миг пластун очутился на подводном настиле и мертвой хваткой сжал свои пальцы на горле второго немца. Тот, хрипя, старался разжать руки казака. Казалось, еще мгновенье и все будет кончено, но тут до слуха старшины донесся слабый, полный ужаса и боли вскрик проводника и звук свалившегося в воду тела. Невольно разжав пальцы на горле противника, пластун заглянул через его плечо и похолодел: партизан, нелепо разбросав руки, лежал безоружный лицом вверх поперек кладки, а высокий немец яростно колол проводника в грудь штыком его же винтовки…

Партизан, находившийся в трех шагах от старшины, нанес удар штыком в замыкающего вражескую цепочку фашиста сразу же, как только пластун метнул свой кинжал. Но то ли в его действиях не было расчета, которым в полной мере обладал старшина, то ли замыкающий немец раньше своих подручных почувствовал грозящую ему опасность, но он успел увернуться от удара. Штык проводника, направленный врагу под ребра, вонзился в висевший на спине термос, пробив его насквозь. Второго удара партизан нанести не смог. Фашист, круто развернувшись на мостках и выпустив из рук автомат, схватился за дуло винтовки и что было сил рванул ее на себя. Рывок был настолько резким, что вместе с винтовкой на мостках оказался и партизан, пытавшийся удержать оружие в руках. Сильным ударом ноги немец свалил его на настил и вырвал винтовку. Перехватив ее поудобней, нанес проводнику удар штыком в грудь, а затем еще и еще. Разделавшись с ним, «охотник» сбросил из-за спины в воду термос и с винтовкой наперевес шагнул вперед.

Старшина сразу оценил изменение ситуации. Тем более, что немец, схваченный им за горло и уже почти прекративший сопротивление, воспользовался полученной на мгновение передышкой и сам обхватил пластуна поперек туловища. Сопя и хрипя, вихляя из стороны в сторону бедрами, он старался выбрать удобный момент, чтобы бросить противника через себя. А сразу за ним, набычившись и выставив окровавленный штык винтовки, стоял в боевой позе второй фашист, готовый при первой же возможности нанести удар старшине. И будь вместо пластуна их противником кто-либо другой, исход схватки был бы предрешен.

Был бы… Старшина схватил обеими руками немца за пояс, сильно и резко рванул на себя. Увидел его налитые кровью и горящие злобой глаза, ощутил на своем лице запах тушенки, которой несло из широко открытого рта фашиста. Мгновенно и резко склонившись, Вовк головой ударил противника в лицо. От боли и неожиданности тот вскрикнул, его руки на теле пластуна ослабли. Тогда, оторвав врага от мостков, старшина подкинул гитлеровца на руках и как мешок швырнул на штык второго фашиста. И в то же мгновение прыгнул на вооруженного солдата. Однако тот успел вытащить штык из тела своего напарника, выставил его навстречу пластуну. Уже в броске старшина оттолкнул направленное в грудь лезвие, но штык все же пронзил ему бедро. Отпрянув назад, «охотник» занес над головой для удара приклад, но опустить его не успел. В невероятном прыжке вниз пластун дотянулся руками до ног немца, ухватил его за щиколотки, с силой рванул на себя. Фашист выронил винтовку, грохнулся на настил, и в следующее мгновение старшина уже оказался на нем. Схватив солдата правой рукой за волосы, а левой за штанины маскхалата, он поднял его над собой и изо всех сил ударил спиной о край мостков. Не давая опомниться, пластун столкнул гитлеровца в болото и держал под водой до тех пор, пока тот не перестал шевелиться. Покончив с ним, старшина нагнулся над проводником, приложил ухо к его груди. Убедившись, что он мертв, вздохнул — отныне ему приходилось рассчитывать только на себя.