Важен каждый - Анар Ертулевна Мешимбаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Даша! Завтра ты уедешь на свою Родину. Ты провела здесь не самые лучшие в твоей жизни годы. Я желаю тебе всего самого хорошего в новой жизни, — и добавила:
— Не обижайся на Казахстан.
Во время своего пребывания в московской тюрьме я познакомилась с российской заключенной Анной, которую привезли в Россию из ЮАР. Транзит ее проходил через Германию, где она пробыла в тюрьме полгода.
Анна рассказывала об африканской тюрьме, где была год, как об ужасном сне — она была единственной белой среди африканок, и пока она не освоилась, ей успели выдрать несколько клочков волос с головы.
Когда ее этапом доставили в Германию, немецкая тюрьма ей показалась санаторием. Чистые светлые камеры, качественное питание, полное медицинское обслуживание — ей не только вылечили приобретенные болезни, но и нарастили утерянные волосы.
Но больше всего в ее рассказе меня поразило не материальное и медицинское обслуживание в немецкой тюрьме, а то, что с каждым заключенным там работают психологи и выясняют причину преступления. Если психологи выясняют, что преступление было совершено вынужденно или по неосторожности, человека могут оправдать даже за тяжкое преступление.
Тех, кто сидит в тюрьмах и лагерях за кого-то, или по «заказу», или в результате государственной кампании по «борьбе с коррупцией», когда проводятся зачистки в разных отраслях и группами сажают всех, кто оказался рядом, — их от общего количества заключенных немного. Но они тоже есть. И это не случайные ошибки. Человек, как таковой, окончательно потерял свою ценность и стал просто инструментом в борьбе за власть.
Сейчас страна заново строит себя, как суверенное государство, но прошлое не кануло в Лету. Во время переписи 2009 года я придумала слоган для этого мероприятия «Каждый важен». Если человек станет важным, самым главным для страны, именно это определит лицо государства. Тогда и к людям, совершившим преступление, будут относиться по-человечески. Заключенные находятся во время следствия по большей части в тюрьмах. Подписка о невыезде, домашний арест применяются редко. Если система будет работать как в Германии, за год пребывания в тюрьме можно наставить человека на правильный путь и вернуть в общество, не отправляя в лагеря на годы.
В Казахстане почти невозможно добиться оправдания. Даже при стопроцентных доказательствах.
В нашем отряде была девушка Анель, которая была внешне очень похожа на меня. Она помогала в работе цензора, и нас часто путали — у нее спрашивали про уроки английского, у меня — когда придут письма и посылки.
Она работала в крупной иностранной компании главным бухгалтером. Ее обвинили в хищении миллиона долларов и осудили на восемь лет. Когда ее судили, ее дочке было восемь лет, сыну — три года.
После ареста Анель держали в подвальном помещении изолятора временного содержания без предоставления адвоката несколько недель. От нее не добились признательных показаний, потому что преступления не было, но это не помешало осудить ее на восемь лет.
Она писала жалобы во все возможные инстанции по своему «делу», составила сотни ходатайств и жалоб другим заключенным, причем она читала «дела», глубоко вникала и разбиралась в них.
Дочка Анели выкладывала в интернет ролики и просила помочь ее маме. Смотреть эти ролики без слез невозможно. Сын на вопрос: «Как твои дела?» отвечает: «Плохо. Потому что мамы нет». Слезы текут по его маленьким щекам.
Через два года генеральный директор компании уехал из страны. Через три года была проведена новая налоговая проверка — оказалось, хищения не было.
После этого Анель снова написала ходатайство об ее оправдании во все существующие инстанции, однако она все еще продолжает находиться в лагере и не может не только получить оправдания, но хотя бы освободиться условно-досрочно, чтобы вернуться к своим маленьким детям и пожилой маме, потому что Система не признает свои ошибки.
В стране есть все институты современного цивилизованного общества, включая Уполномоченного по правам человека, но право практически никогда не применяется в пользу человека.
В лагере я познакомилась с умной образованной девушкой, которая была больна раком. Она работала в банке, когда врачи сообщили ей о необходимости операции за границей. Конечно, это не лучший способ решения вопроса — взять деньги из кассы банка, но у человека была серьезная причина — ей были нужны деньги для операции. Суд осудил ее на пять лет колонии общего режима. Болезнь ее прогрессирует, раковые клетки размножаются и съедают ее тело по частям. Это настоящая агония для нее и ее родителей — она постепенно умирает на этой зоне, и нет никакой возможности ее спасти.
Другая, милая молодая девушка Аида получила срок за финансовое преступление. Во время следствия она потеряла ребенка. В следственном изоляторе ее избивали, чтобы получить признательные показания. Они выбили из нее признание в прямом смысле слова — выбили. Экономическое преступление было совершено, следователи добились правды. Но разве жизнь ребенка стоила этой правды? Следователи совершили преступление в отношении нее, куда более тяжкое, чем она сама, но остались без наказания.
Методы работы наших правоохранительных органов часто нарушают права человека. За применение физической силы ежегодно от работы отстраняются сотрудники в погонах. Может, это главная причина, почему правоохранительная статистика не хотела присоединяться к гражданской статистике в 2009 году?
Счет на дни
Время, проведенное в тюрьме, засчитывается в общее время наказания. Поэтому люди прибывают в лагерь с уже отбытыми 3–6 месяцами. А кто-то и с 1–2 годами.
Здесь начинается отчет дней до первой возможности подать ходатайство на изменение условий содержания. До 2017 года после отбытия определенного срока — разного для разных статей — было две возможности: «колония-поселение» и «условно-досрочное освобождение». С новым Уголовным кодексом появилась возможность «уплаты штрафа» и «замена более мягким наказанием».
Когда приезжают новенькие, то заключенные, отбывающие уже не первый месяц, быстро подсчитывают, через сколько месяцев, чаще лет, осужденная может подавать ходатайство.
Мне мои сроки ходатайств подсчитала еще в тюрьме приезжавшая на доследование женщина из этого же лагеря. Поскольку я пробыла в тюрьмах полтора года, мне надо было ждать год до ходатайства на колонию-поселение и два года — до ходатайства на условно-досрочное освобождение, но мой неутомимый адвокат, несмотря на свой многолетний опыт, надеялась, как и я, найти справедливость, и очень рассчитывала, что Верховный суд изменит приговор и оправдает
