Книга о Человеке - Кодзиро Сэридзава

Прошло тринадцать лет со дня окончания войны, мы наконец собрались построить дом на пепелище, и жена выставила условие, подобающее жене батрака. А именно — дом должен быть попроще, вроде тех, что мы видели во Франции, чтобы можно было обойтись без помощи слуг и не делать каждый день уборку. В соответствии с ее желанием и был построен этот небольшой домик в европейском стиле. Но даже став хозяйкой — «мадам» — в этом доме, жена так и осталась женой батрака. Всегда в самой простой одежде, никакой косметики. Конечно, у нее были и кольца, и кое-какие другие драгоценности, но она их не надевала. Кроме того, кем бы ни был посетитель, она встречала его радушно, без различия к званию, стараясь во всем угодить. Мне же ни разу не высказывала не только жалоб и ропота, но и просто того, что было у нее на сердце.

Вероятно, проницательная Хидэко, понаблюдав поведение моей жены — жены батрака, решила, что секрет идеального брака в том и состоит, чтобы женщина, умалив себя, во всем стала опорой мужу, и со спокойной душой вышла замуж за Накамуру.

И вот, выйдя замуж, первое, что она узнала от Накамуры, — это то, что ее взгляд на брак был ошибочен.

Муж поощрял ее исследования в области французской литературы и требовал, чтобы она продолжала читать лекции в университете Т. Поскольку сам Накамура, женившись, ушел из мэрии и занятия французской литературой бросил, он обещал, предоставив в ее распоряжение все свои знания, помогать ей в научной работе и приложить все усилия к тому, чтобы если не он, так она добилась успеха. Разумеется, добавил он, французская литература останется его хобби, поэтому он просит ее рассказывать ему о том новом, что она узнает, сам же он, наконец-то определившись с тем, что ему предназначено совершить в этой жизни, займется творчеством, а посему просил ее быть к нему снисходительным. Что касается семейного бюджета, то он подробно разъяснил ей, что беспокоиться не о чем.

Он рассчитывал на новый дом, построенный на участке, прилегающем к главному дому в Сибуе; Хидэко была как нельзя более довольна: из главного дома приходила экономка, к которой она уже успела привыкнуть, так что она была освобождена от домашних хлопот и могла три раза в неделю ходить на работу в университет.

Если не было дождя, Накамура в десять утра надевал старый пиджак и уходил на прогулку, часа в три возвращался и запирался в кабинете на втором этаже.

Кабинет был просторный. На полках — книги по французской литературе. В глубине — его большой стол, ближе к двери — ее, так что оба могли заниматься в кабинете в любое удобное для себя время. Час за завтраком и три часа за ужином были отведены для непринужденной беседы.

Что ее удивило, так это рояль, стоявший на первом этаже в зале, который служил гостиной, и то, что муж время от времени играл на нем. Как-то вечером, когда они были в гостях у ее матери, он, зная, что теща рисует, попросил показать ему ателье, и когда его туда провели, он заметил висящую на стене у входа скрипку и удивленно спросил:

— Великолепная вещь! Уж не Страдивари ли это? Чья она?

— Моя, — улыбнулась мать.

Он стал ее расспрашивать, и она смущенно призналась, что ее родители были страстными любителями музыки, и она с раннего возраста училась играть на скрипке по методу Судзуки. По просьбе родителей знаменитый иностранный скрипач, приехавший в Японию, давал ей уроки, и при его посредничестве они купили эту знаменитую скрипку. Но после замужества, когда пошли дети, супруг, не терпящий шума, попросил ее, если уж она питает такую склонность к искусству, заняться чем-нибудь, от чего не страдает слух, вот она и переключилась на живопись… Овдовев, она достала несчастную скрипку, но, боясь, что ее пиликанье возмутит дух покойного мужа, повесила ее на стене при входе в ателье, чтобы та могла беззвучно говорить с ней языком музыки…

Рассказ тещи взволновал Накамуру. Вдохновленный, он стал дважды в месяц, по субботам, устраивать в своем доме, в зале с роялем, вечера отдыха, на которые приглашал друзей — любителей музыки, чтобы сообща, веселясь, стряхнуть пыль, накопившуюся в душе. На вечера захаживала и его старшая сестра с мужем, приглашали и супругов Суда, в конце концов и мать Хидэко появилась со своей скрипкой и под его аккомпанемент сыграла сложную пьесу Баха. В тот вечер Хидэко, в студенческие годы вместе с Фуми певшая в хоре по классу церковных гимнов, порадовала гостей, исполнив партию сопрано, но этим дело не закончилось. Теперь она нередко, вернувшись усталая после занятий, упражнялась в пении, и это возвращало ей силы…

Таким образом, супружеская жизнь Хидэко была непрерывным, изо дня в день продолжающимся, превосходящим всякое воображение счастьем, и, посещая меня, она каждый раз без стеснения подробно рассказывала об этом, неизменно добавляя, что такое возможно исключительно благодаря выдающимся человеческим качествам ее мужа.

Как-то раз, выслушав ее, я сказал:

— Скорее это твоя благодарная душа приносит вам счастье.

На это она ответила, посерьезнев:

— Что же еще в моих силах, кроме благодарности?

Как бы там ни было, счастливые супруги произвели на свет ребенка, после чего ее мать переселилась к ним, и втроем, помогая друг другу, они приступили к новому виду творчества, каковым является воспитание ребенка (к примеру, по настоянию мужа, чтобы воспитать у ребенка абсолютный слух, ему с самого рождения стали включать классическую музыку), это принесло им новое счастье, впрочем, и собственные творческие замыслы ее мужа начали осуществляться, поэтому он, как рассказала недавно Хидэко, обрел в себе уверенность и радостно сообщил, что наконец-то готов посетить меня…

Вот, стало быть, почему сразу по уходу Фуми я вспомнил о Хидэко Накамура.

Прошло три дня, и ко мне пожаловала сама Хидэко.

Она сказала, что муж обнаружил в старом журнале прекрасный рассказ, вышедший из-под моего пера и напечатанный сразу после окончания войны, он снял фотокопию, которую она и принесла. В то же время она пришла в качестве посланника мужа, чтобы передать, что он прочел «Замысел Бога», находится под сильнейшим впечатлением и считает, что это самая выдающаяся из всех моих книг.

Муж посоветовал ей прочесть книгу, отбросив все предубеждения, и, перечитав, она, действительно, извлекла для себя немало существенных идей, особенно касательно религии.

Учтиво выразив благодарность, Хидэко, подумав, сказала:

— Наверно, то же можно отнести и к двум предшествующим книгам, но мне кажется, «Замысел Бога» как-то особенно очищает дух. Теперь я глубже поняла сущность моего мужа: он явно наделен человеческими качествами, которые высоко ценит Бог-Родитель — Сила Великой Природы… Капитал, завещанный родителями, он не стал использовать ни на достижение власти, ни на удовлетворение своих эгоистических желаний, не употребил он его и на дела, причиняющие вред другим людям, нет, он сделал его корнем нашей жизни… Со смирением он заботился, чтобы наша жизнь распустилась цветами. Продолжая эту метафору, можно сказать: несмотря на то что сам он достиг расцвета как специалист по французской литературе, он не возгордился этим и, получая от многих университетов предложения стать профессором и передать цветы своих знаний ученикам, убедившись, что не это составляет смысл его жизни, без всякого сожаления зарыл цветы в землю — сделал удобрением для корня — и приступил к новому творчеству. Он никогда не верил ни в какую религию, но разве не следует он в сердце своем Силе Великой Природы, делая счастливым всякого, кто к нему приближается?..

— И все же я бесчестный человек! — продолжала она. — Когда, подобно мужу, я смывала с себя пыль, читая две первые книги о Боге, в сердце или, лучше сказать, в душе моей отчетливо проявилось смутившее меня, забытое влияние католицизма. Муж приободрял меня, уверяя, что моя борьба с католическим влиянием послужит хорошим примером для приверженцев других религий, но… Когда я приступила к чтению «Замысла Бога», он, советуя мне отбросить предубеждения, наверно, имел в виду — искоренить в себе влияние католицизма. Я стала читать так, как советовал муж, и все прояснилось, точно занялся рассвет, и я успокоилась, поняв, что надо жить просто, как чадо Бога-Родителя. В этом отношении ваша книга — муж прав — настоящий шедевр, и я хотела бы вместе с радостью выразить вам свою благодарность.

После этих слов ее лицо погрустнело, и она сказала, что должна поделиться со мной своими сомнениями, надеясь получить от меня совет.

— Вы утверждаете, что Бог сошел на Иисуса, на Шакьямуни, на основательницу Тэнри, и тот же самый Бог-Родитель любит, как Своих чад, таких ничтожных людей, как я… Конечно, это внушает радость и изумление, но из-за моего католического воспитания мне представляется, что Иисус — единственный сын Бога-Отца, и люди почитают Иисуса как Бога… Но что этот Бог, сошедший к Иисусу, любит и меня, недостойную, как Своего ребенка, — я просто не могу в это поверить! Чтобы я для Бога была таким же ребенком, как Иисус, — это, это…