Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Марченко Анатолий Тимофеевич

– Угадал.

– А обедать на такие деньги просто неприлично, народ не поймет. Кофе к блинам найдется?

– Кофе отыщем.

– С молоком, пожалуйста. И четыре порции блинов со смаслом. А, залеточки?!

– Пузо не треснет? От молока со смаслом? А, миленочек? – на усталых, распаренных до творожной рыхлости лицах этих выработавших свое женщин возникли слабенькие улыбки – клиент вроде бы живой попался.

Высторобец знал одну простую истину: когда поговоришь с такими бабами по-свойски, да еще, если удастся, по крупу легонько шлепнешь – намек, мол, – пообедаешь в два раза вкуснее обычного и в шесть раз вкуснее тех случаев, когда покажешься им некой квасной бочкой с кислой рожей.

У обшарпанного узкого стола он встоячку жевал, блины, запивал их мутным коричнево-блеклым напитком, по ошибке названным кофе, и просчитывал свои действия: сейчас, когда за ним началась охота, ошибаться было нельзя. Ни по-крупному, ни по-мелкому, все для него было одинаково важно – на карту поставлена его жизнь. Хотя он никак не мог смириться с одним: как это он проглядел братьев Фоминых, не докопался до их нутра, до сути, раз они пошли против него?

– Милашечки! – позвал он женщин. – А еще две порции можно? На сей раз со сметаной.

– Что, со смаслом надоели?

– Нет, но кроме супа хотелось еще и жареного бифштекса. С кровью и лопающимися масляными пузырями. А то все суп, да суп!

– Сладкоежка! Гурман!

– Ого, какие мы грамотные, бабоньки! С высшим образованием небось! Слова закордонные знаем!

Он наелся плотно – под завязку, ухмыльнулся про себя: «Дешево и сердито», вышел из «Блинов» и через десять минут был уже на оживленной Тверской улице, в магазине, где продавали грим, книги по искусству, парики, накладные бороды и усы, краски, различные картонные безделушки, раскрашенные под золото и платину, шутовские костюмы, очки – в общем, разнообразный театральный реквизит.

Высторобец купил себе бороду и усы – он знал теперь, как проникнет в «Белфаст» за деньгами, – а деньги в изменившихся обстоятельствах ему нужны были дозарезу, часть из них надо было оставить жене, чтобы той было на что жить, часть забрать с собой.

Хоть и удавалось пока все Высторобцу – он не допустил ни одного промаха, а чувствовал он себя напряженно, если не сказать – паскудно. Внутри, глубоко впившись корнями в плоть, что-то сидело, высасывало кровь, соки, мозг. Его не покидало ощущение, что он потерял часть самого себя, проиграл собственную жизнь, неосторожно поставив ее на кон, но он-то точно знал, что ничего еще не проиграл. Тогда откуда же это ощущение?

Еще… Еще не проиграл. «Еще» – такое хлипкое слово, совершенно ничтожное – никчемная приставка к несовершенному действию, предполагающая лишь, что действие это может быть совершено, это тьфу, воздух, пустота, но он будет бороться, чтобы это хлипкое слово оставалось с ним всегда, было его удачей, амулетом, крохотной тусклой звездочкой, позволяющей ему жить, дышать, радоваться солнцу, ходить по земле.

Высторобец сложил покупки в яркий фирменный пакет с двумя плоскими лямками-ручками и покинул магазин.

На улице было жарко и шумно, дюжие ребята в оранжевых, будто бы подсвеченных изнутри, комбинезонах бензиновой пилой рушили толстокожее, способное еще долго жить, но кем-то безжалостно приговоренное к смерти дерево, делали это азартно – весело покрикивали, гикали, потели, похохатывали.

«Вот так и со мной когда-нибудь поступят, – с невольной печалью подумал Высторобец, лоб у него прорезала глубокая вертикальная складка, исказила лицо, – как с этим деревом. Только когда? Знать бы эту дату!»

Да, хорошо бы знать, чтобы подстелить соломки и упасть помягче, но не дано.

Воздух был теплым, вязким, на тротуаре, совершенно не боясь людей, два воробья расклевывали кусок пшеничной булки, а когда к ним важно, враскачку, лениво, будто чиновник московского правительства, зашагал надутый, с высоким зобом, голубь-сизарь, воробьи попробовали уволочь от него эту корку по воздуху, но боевая операция им не удалась – силенок у горластых оказалось маловато.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Налог на добавленную стоимость не хотят платить, вишь! – отметил этот факт наблюдатель, стоявший рядом с Высторобцем – старик с голым, как бильярдный шар, черепом и смешно оттопыренными ушами. – Есть хотят, а налоги платить голубю не хотят – вот публика!

Высторобец посмотрел на него и удивился: очень уж старик был похож на сизаря – ну как две капли воды! Голубь и голубь. В жизни встречается много всего, на что приходится обращать внимание – полно мелочей, способных удивить, озадачить, доставить радость, – но если на всем задерживать свой взгляд, анализировать, трепать на этом свои мозги, то очень скоро можно сойти на нет от перегрузки: ноша, как пить дать, окажется непосильной. Высторобец вздохнул, перехватил пакет за лямки и пошел в сторону метро.

По дороге Высторобца немного отпустило, ощущение досады исчезло, на смену пришла некая душевная легкость. Он убыстрил шаг, по дороге с удивлением оглядывал дома, словно бы видел их впервые, хотя много раз бывал здесь раньше, кафе с вынесенными на тротуар столиками, отмечал невольно про себя: «А у нас стало, как в Париже», шел дальше, бросая взгляды по сторонам – многое ему было здесь внове. Впрочем, вполне возможно, он видел все-это и раньше, только не замечал.

Замечал совсем другое – не это, но сейчас то, другое, прежнее, ушло на задний план, и он, Высторобец, изменился, сделался другим человеком, у него глаза стали другие…

21 сентября, четверг, 17 час. 30 мин.

Братья Фомины засекли Высторобца, когда он звонил жене и нудно, чужим голосом – пытался изменить его – объяснял, где лежит запасной паспорт на чужую фамилию и где он ждет жену. Андрей колюче глянул на брата, проговорил едва приметно, почти не разжимая зубы, чтобы не услышал Высторобец:

– Вот и все. Попался дядя. Приближается последний акт театрального представления…

– Может, не будем?

– Опять ты за старое! Сейчас надо думать, как его обложить, чтобы он не ушел, а не нырять в кусты. Наш дядюшка Высторобец – бобер еще тот.

– А вдруг он стрелять будет?

– У него нет оружия. Я сам лично все стволы проверил, сличил с записями – все оружие он оставил в «Белфасте». Стрелять он не будет. И вообще не комплексуй по поводу Высторобца – не тот он человек! Был папаша Высторобец и не стало его. Не по нашей вине – по его. И не мы определяли степень этой вины.

– Того, кто определял, уже нет в живых.

– Все, спорить не будем. В нашей паре я – старший. А ты подчиняешься мне, братан. Понял?

Владимир Фомин ничего не ответил Андрею, склонил голову – так уж в жизни получилось, что Андрей всегда приказывал, а он исполнял приказы – так распределились роли.

21 сентября, четверг, 18 час. 00 мин.

Высторобец вывернул куртку изнаночной стороной наверх, обнаружил, что где-то на швах и изгибах ткань протерлась, стала грязной, вздохнул: «Уж больно бомжистый вид!», но выворачивать куртку обратно не стал, справедливо посчитав – не на бал он отправляется, не к девочкам в гости, – приложил, глядясь в кусок стекла, себе усы – нормальный вид! Ни за что не узнаешь в этом усатом человеке Высторобца!

Так оно и получилось: его не узнал никто. Когда в коридоре «Белфаста» с ним столкнулась Оля – белозерцевская секретарша, то с равнодушно-заплаканным видом проследовала мимо.

Не только Оля – собственная жена не узнала бы в этом согбенном, очкастом, волосатом дяде в корейской кепчонке, натянутой на самые очки, с суковатой клюкой, которую едва удерживали ослабшие от возраста дрожащие руки Высторобца.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Белозерцева уже увезли, хотя запах ладана, похоронных венков и свежего трупа не проходил. Милицейская бригада, нагрянувшая в «Белфаст», также отбыла. Собственно, «Белфаст» практически уже был пуст – с милиционерами уехала и часть сотрудников. Непонятно только было – зачем их взяли эмвэдэшники – то ли снимать отпечатки, то ли брать показания. Непрофессионально работают люди. Пора профессионалов прошла.