Трудно быть богом обитаемого острова - Владимир Контровский

Горизонт был чист. Белые субмарины, вышедшие из-под лучевого удара (а их были сотни), давно скрылись в глубине и отошли на безопасное расстояние, только метрах в ста от берега торчала из-под воды одинокая рубка, на которую волны уже забросили бурые пряди водорослей.

А по всему берегу сидели люди — тысячи людей, одетых в серую форму десантников Островной Империи. Пленные, десятки тысяч пленных — они сидели, опустив головы, под дулами автоматов легионеров и ополченцев, оцепивших всю эту толпу, и под прицелами танковых орудий и пулемётов — железная шеренга «драконов» тянулась вдоль всего берега насколько хватало глаз. Излучателей среди них видно не было: наверное, подумал Максим, предусмотрительный Странник уже отвёл эти драгоценные машины от береговой черты (а то ещё прилетит с океана островитянская ракета с не самой приятной начинкой).

Максим смотрел на пленных айкров с двойственным чувством. Они вроде бы были похожи на людей — внешне похожи, — но перед его глазами ещё стояли картины увиденного в городе: разрушенные дома, трупы, растёртые по асфальту гусеницами танков-амфибий, и другие трупы — трупы тех, кого эти островитяне убили уже не в бою, а после боя, спокойно и хладнокровно, с фантазией. Особенно поразила Максима легковая автомашина, сожжённая вместе с находившимися в ней людьми — судя по всему, их туда запихивали специально, утаптывая и утрамбовывая. Сколько всего людей погибло в это огромной консервной банке, залитой напалмом, сказать было трудно — весь салон был забит спёкшейся чёрной массой, из которой через выбитые окна машины торчали облизанные огнём скрюченные руки и ноги, глянцевито поблескивающие на солнце. Максим почувствовал тошноту, а Сикорски только сумрачно взглянул на эту чудовищную братскую могилу и зашагал дальше, хрустя битым стеклом, усыпавшим мостовые несчастного города-порта. Да разве это люди, подумал тогда Максим, это звери, нет, они хуже зверей…

И сейчас, глядя на пленных, Максим ощущал ауру тяжёлой ненависти, излучаемую их скопищем. У айкров вырвали из рук оружие и лишили их возможности убивать, но они не были сломлены: островитяне ждали минуты, когда можно будет снова вцепиться в горло извечных врагов. С такой упорной ненавистью Максим ещё никогда не сталкивался, и даже не подозревал, что такая вообще может существовать, но теперь он был уверен, что вековая ненависть айкров к жителям материка умрёт только вместе с островитянами или с последним уроженцем континента. Страшная штука, массаракш…

Но больше всего Максим боялся жгучего вопроса шефа: «Ну, что скажешь, герой? Дрался ты, конечно, молодцом, но…». Да, если бы Каммерер не взорвал Центр, ничего бы этого не было — ни сожжённого города, ни изуродованных трупов, ни десятков тысяч убитых с обеих сторон. Флот вторжения попал бы под депрессионное излучение, только войдя в сферу действия башен — вон одна из них, легка на помине, торчит немым укором, — и на этом всё было бы кончено. И не было бы этих пленных, с которыми надо что-то делать — не будут же они вечно сидеть на этом запакощенном берегу. Простое решение — не самое лучшее, так, кажется?

Максим был благодарен Сикорски за его молчание, но это молчание уже становилось тягостным, и тогда он не выдержал.

— Что мы будем делать с пленными, Рудольф?

— А что ты предлагаешь? — Странник искоса посмотрел на него.

— Я не знаю, — честно признался Максим. — Отправить их всех домой? Даже если бы мы захотели, на чем их везти через океан? Но оставлять их здесь, в стране… Они же зомби, они только и ждут…

— Что ты предлагаешь? — перебил его Странник. — Конструктивного?

— Может быть, расстрелять? — вырвалось вдруг у Мака, но уже в следующую секунду он готов был проглотить эти слова вместе с языком.

— Что-о-о?!

Глаза Сикорски вспыхнули — таким взбешённым Максим его ещё не видел.

— Понравилось убивать, мальчик? Вошёл во вкус? — Странник побагровел до кончиков хрящеватых ушей. — Быстро же ты… повзрослел. Так давай, бери пулемёт и стреляй, только не забудь подсчитать, сколько тебе понадобится времени и патронов, чтобы убить сто тысяч человек! Или забирайся в танк, — Рудольф махнул рукой в сторону пятнистых «драконов», торчавших на гребне берега, — и дави их всех, наматывай кишки на гусеницы! А потом — садись за штурвал какого-нибудь «Горного Орла» или «Ангела Смерти» и веди эскадрилью тяжёлых бомбардировщиков к островам, сбрасывай атомные бомбы на города айкров. А что? Заразу выжжем под корень, вместе с женщинами и детьми, — чего не сделаешь ради светлого будущего этой несчастной планеты! Почувствовал себя сверхчеловеком или, может быть, богом, а? А нимб тебе не жмёт? Головка не болит? Молчи! Тоже мне, юный эсэсовец…

Кто такие эсэсовцы, Максим помнил очень смутно, но понял, что ничего лестного это слово не обозначает. Максиму было нестерпимо стыдно, но вместе с тем ему до чёртиков надоела дурацкая манера Сикорски делать из него мальчика для битья (что такое «мальчик для битья», Максим достоверно не знал, однако понимал, что быть таким мальчиком — дело малопочётное). И он взорвался.

— Да что вы, в самом деле? Я сказал глупость, конечно, но я же сутки не выходил из боя, и такого там насмотрелся… А вы сами — вы-то что предлагаете? Что нам делать с этими невинными овечками с волчьими клыками?

— В лагеря! — гаркнул Странник. — На Голубую Змею, в знакомые тебе края! В бараках там теперь места много, на волне революционной эйфории выпустили всех воспитуемых — и политических, и уголовную шушеру, которая резвится сейчас по всем городам страны, — так что наши морские воины поселятся с комфортом. И пусть очищают леса от всей той пакости, что не дочистил ты со товарищи из подполья, хоть какой-то толк будет. А чтобы не бузили, будем держать их под излучением — да, да, ты не ослышался: под излучением. Или ты считаешь, что гуманнее будет перестрелять их всех прямо тут, а потом отрезать им головы и сложить из этих голов величественную пирамиду в память нашей славной победы?

— Я так не считаю, — угрюмо буркнул Максим. — Наверно, вы правы, Странник.

А потом он посмотрел в небо — в причудливо выгнутое небо Саракша — и очень тихо произнёс:

— Скажите, Рудольф, а зачем вообще мы, земляне, явились на эту планету?

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ

Посадочная капсула шла на снижение. Рейсовый «призрак», доставивший Максима, остался на высокой орбите, а капсула блестящей искоркой падала в белый диск Саракша, занимавший почти всю переднюю обзорную полусферу.

Киберпилот запрограммирован с учётом границ опасной зоны, подумал Мак, и на сей раз меня не встретят зенитные ракеты, всё ещё таящиеся под опалёнными атомным огнём и изувеченными радиацией деревьями железного леса и всё ещё силящиеся выполнить своё смертоносное предназначение. «Метеоритной атаки в атмосфере» не будет, а будет мягкая посадка в заданном районе, где меня уже ждут, короткий перелёт в столицу на вертолёте, присланном Странником, и — здравствуй, Саракш, давно не виделись.