Не зарекайся.Опасное путешествие в Одессу - Сергей Протасов

Ей невыносимо хотелось кому-то рассказать все, что с ней происходит, все свои мысли и страхи. Прямо сейчас, немедленно. Это желание было сильнее нее. Она всегда так лечила свою душу в стрессовых ситуациях, и настоящие подруги всегда бросали свои дела и с готовностью выслушивали обо всем произошедшем. Связь работала в обе стороны и часто Леночка сама становилась той самой «жилеткой», в которую плакали ее девчонки. До недавнего времени обе ее подруги всегда были в курсе всех дел Елены Викторовны, включая даже некоторые интимные подробности. Естественно, что свои личные дела и самые сокровенные мысли они передавали ей. Все, происходящее в их жизни, и плохое и хорошее, практически, сразу обсуждалось, анализировалось и делались выводы. В основном это происходило по телефону днем, когда муж был на работе.

Последние полгода Леночка резко сократила количество передаваемой подругам информации. С ней произошли какие-то изменения и виновником их был Петр Иванович. Она знала, ему никогда не нравилась ее привычка все обсуждать с кем-то, но отказаться от этого казалось невозможно. Иногда они даже ссорились и всегда муж старался объяснить свое отношение к этому явлению. Лена, поначалу, относила его негативное отношение к привычке делиться с подругами за счет его собственной неразговорчивости — в вопросах личной жизни он был невероятно замкнут, но со временем ее позиция изменилась. Петр Иванович в то же время понимал, что привычка делиться информацией выработалась у нее в период долгой самостоятельной жизни. По-другому и быть не могло. Но сейчас, поскольку они живут вместе, именно он и должен выслушивать жену. Он научился, не перебивая, внимательно и долго слушать все, что беспокоило маленького любимого человечка. И если между ними есть доверие, именно он должен все знать, обо всем рассуждать и самое главное помогать принимать решения. Это было очень трудно, но постепенно, день за днем он заменил практически всех подруг. И, как ни странно, именно с этого времени Леночка почувствовала себя полностью счастливой.

Размышляя о своем семейном счастье, Елена Викторовна сделала несколько открытий, которые заставили поставить подруг на иные места в ее жизни. Она поняла, что являлась долгие годы энергетическим донором для Кати. Рассказывая о своих проблемах, Леночка получала вроде бы облегчение, но чувствовала себя после разговоров совершенно опустошенной. Пришедшее облегчение оборачивалось затяжной депрессией, которая заставляла вновь и вновь обращаться к подруге. Подругам подсознательно приятно было видеть неустроенную и потерявшуюся Лену, а советы давались легко и решительно. Вообще советующие люди часто не отдают себе отчета в поверхностности своих суждений. Часто это оборачивается ложью и лицемерием. Ложь, потому что нельзя делать действительно серьезные выводы и принимать решения, выслушав только одну сторону конфликта. Это аксиома, которую нередко люди не принимают в расчет. Иногда Петр Иванович говорил: «Любимая, поставь себя на ее место. Посмотри ее глазами и многое станет тебе понятно». А лицемерие проявлялось в желании понравиться говорящему, в попытке его поддержать, подыграть ему, не вникая в суть и не переча. Чаще всего душевные разговоры были замешаны и на лжи и на лицемерии, а если добавить к этому потребность ощутить моральное превосходство над говорящим — автоматически они чувствовали себя умнее, счастливее, чем плачущая Лена, то становится совсем непонятно, зачем открывать кому-то душу. Но потребность женщины выговориться заложена генетически и никакие доводы не смогут заставить ее молчать. Мужчине же трудно пристроиться к нескончаемому потоку слов и выводов. Тем не менее, Петр Иванович научился правильно слушать жену и вскоре она поняла, что с ним даже интереснее разговаривать, чем с подругами. Конечно, разговоры с девочками не прекратились, но больше Лена никогда не жаловалась на жизнь.

Теперь, находясь в плену, она с ужасом поняла, как изменилось ее отношение к любимому мужу. Ей снова нужны были подруги. Значит, он потерял ее доверие. Но почему? Он же ничего плохого не сделал. «Именно потому, что ничего не сделал, — решительно заключила она. — Говорить красиво и делать — разные вещи». Она не представляла, как удержать от разрушения свою, недавно еще счастливую, семью. Тревожные мысли роились в ее голове, нагнетая с каждым часом все более тяжелые предчувствия. Все попытки представить, где сейчас муж, оборачивались картиной сидящего в бездействии у телевизора Петра Ивановича. Это порождало ненависть и отторжение. История охлаждения отношений с первым мужем повторялась и со вторым. Достаточно только поселиться вирусу недовольства, как вот уже и ненависть и презрение.

Несколько удивленный и даже разочарованный разговором с сумасшедшей пленницей, Николай Николаевич намочил на кухне тряпку и стал аккуратно протирать нежные изгибы своего трофея. Аппарат покорял качеством отделки и материалов. Литые обточенные стальные детали, покрытые черным лаком, украшены сверху росписью золотом в египетском стиле со сфинксами. Травленые таблички на заклепках придавали швейной машинке роскошный вид. На ножке темнела желтая пластинка с надписью «The Singer Manfg. Co. Trade Mark.» Под пластинкой горизонтально была выточенная площадка с серийным номером «F1310266». Николай потрогал резинку ролика и удивился ее упругости.

«Зингер, даже резинка рабочая, а технике лет сто не меньше, — он любил старинные образцы техники, и в свое время даже получил срок за антиквариат. Правда данная машинка антиквариатом не являлась, хотя вполне годилась для украшения интерьера загородного дома. Зингер и сейчас производит машинки, но не так, как это делалось полторы сотни лет назад. Изделия столетней давности сегодня вызывают восхищение у всех, кто сталкивается с этой механикой. Николай ласково погладил находку по спине. — Наверняка можно на ней шить и уникальный номер даже есть, как на деньгах». Передвинув задвижку справа, он повернул на петлях машинку от себя и заглянул в нижний ящик. Там, среди иголок, запасных деталей и древней масленки лежали екатерининские двадцатипятирублевки. Коля выложил их на стол, посчитал — двадцать пять ассигнаций, и закурил. То, что сокровища практически ничего не стоят он понимал, но было в этой находке нечто мистическое, какой-то сигнал. Он принес с кухни еще тряпок и старую зубную щетку — работа помогала ему думать.

«А вдруг она не врет и у нее в самом деле есть эти деньги? — воодушевленный, подумал он. — Возможно, чтобы она добровольно мне их отдала? Теоретически возможно, но я бы, например, не отдал. Предположим, она приходит в банк в моем сопровождении и меня берут. Наведенный из кармана пистолет, или нож приставленный к селезенке сзади — оборжаться. А я еще и в розыске. Это неумно. Нет, все можно сделать проще и красивее. Тупею я что ли от текилы? Она сама идет в банк и кладет деньги туда, куда я ей скажу. Я ее не сопровождаю, вообще она свободна, но если она меня обманет, я ее убью, а вдобавок и кого-нибудь еще из близких по моему выбору. Она испугается и не станет рисковать. Человек всегда боится больше всего того, что не видит и не может контролировать… Что-то слишком мне прет сегодня, двести зеленых кусков, даже не по себе как-то. Ну, как говориться, «была не была, а повидаться надо». Нежно, как девушку, он гладил и тер старинный аппарат, время от времени отрываясь и разглядывая результаты своего труда.

Через двадцать минут Петр Иванович покинул Киев и мчался уже по широченной гладкой трассе Е-95 Киев-Одесса. Этот отрезок пути должен был занять около четырех-пяти часов. Теперь ему нужно было торопиться. Пристроившись за большим джипом он набрал скорость 130 км/час. Опять к нему вернулась бодрость и здоровая злость. Сна не было. Теперь он знал, что будет делать. Только бы успеть, только бы все получилось.

Когда над дорогой показались указатели поворотов на Белую Церковь, Петр Иванович опять попался гаишникам, но спорить на этот раз не пытался. Тут вышла другая заминка. Инспектор, зафиксировав превышение на сорок километров, наотрез отказался брать деньги. Он ссылался, на то, что нарушение уже зафиксировано на камеру и, следовательно, автоматически попало в базу. То есть, в принципе, он не против решить вопрос на месте, но физически такой возможности не имеет. Другими словами он не на столько сволочь, чтобы следовать букве закона, но компьютер не переубедишь. Более того, для оплаты штрафа Петру Ивановичу придется проехать в город Белая Церковь, оплатить в сбербанке штраф, вернуться и отдать инспектору квитанцию. Где находятся эти идиотские сбербанки и до которого часа они работают инспектор, к сожалению, представления не имел. Положение было угрожающим. Решение нашлось неожиданное и парадоксальное. Гаишник оказался чувствительным человеком. Он вошел в положение грустного водителя и предложил сам отвезти деньги в город и заплатить. Разумеется, Петр Иванович сразу согласился и выложил на стол требуемые триста гривен. Инспектор посетовал на занятость, но гривны взял. С чувством обманутого идиота Петр Иванович продолжил путь, проклиная страну, которая так относится к людям, которые приезжают тратить здесь свои деньги. Будь его воля, он бы немедленно пересмотрел соглашение о поставке Украине газа, но сейчас ему было не до того.