Жизнь за трицератопса (сборник) - Кир Булычев

Когда они вошли во двор, из темноты, из-за сиреневых кустов, уже частично облетевших, выбежали две девочки – дочки Афиногеевых из соседнего двора. Обе держали в руках по небольшому букету поздних астр.

– Возьми, Максимка, ты настоящий герой, – сказала одна.

А вторая только всхлипнула, чмокнула Максимку в щеку и тоже отдала ему букет.

После этого девочки убежали.

– Это еще что такое? – рассердился Корнелий и хотел было отнять у внука цветы, но тот не дался.

– Это признание, дедушка, – сказал он. – Тебе, может, никогда не дарили цветов. А мне уже в двенадцать лет начали, понял?

– И где ты рос? И когда мы тебя упустили? – закручинился вслух Корнелий Иванович, но внук не ответил ему на эти вопросы.

Когда они поднялись к себе домой, за столом сидел, пил чай их сосед снизу профессор Минц Лев Христофорович. Ксения хлопотала вокруг профессора. Предлагала ему пышки и печенье домашнего изготовления. Но все зря. У Минца не было аппетита.

– Ну вот, – грустно произнес он, увидев вернувшихся Удаловых. – Получается, что добрые намерения приводят в ад. Получили черную метку?

– Вот, – сказал Корнелий и протянул ее Минцу.

На черном кружке размером в ладонь было написано мелом:

«Отстраняетесь от сериалов сроком на один месяц».

– Месяц, – задумчиво повторил Минц. – Ну и строго они взялись за зрителя.

– За месяц действие так далеко уйдет, что и за год не догонишь, – сказал Удалов.

– А может, они перемрут все, – сказала Ксения.

– Мы будем к ним ходить и смотреть через забор, – сказал Максимка, и все посмотрели на него с осуждением. Это было таким дурным тоном, что впору было отказываться от испорченного ребенка.

Даже добрый Лев Христофорович укоризненно покачал головой.

Он недаром чувствовал себя виновным и пришел к Удаловым, как только прослышал о беде, настигшей это семейство. Ведь именно профессор Минц, после того как в России перестало работать телевидение и вся страна разделилась на шестьсот сорок два независимых государства, предложил великогуслярцам простой и гениальный выход из положения: смотреть друг на друга. С этой целью весь Великий Гусляр был соединен множеством труб и коробов, так что не осталось дома, не подсоединенного к общей телевизионной сети города. Отныне каждый получил возможность смотреть по вечерам события и даже отсутствие таковых в любом на выбор доме города, в любой семье, в любом общежитии. Но для того чтобы создать материальные стимулы, было решено: тот, кто смотрит на соседскую жизнь, платит по соответственному адресу. А если ты не хочешь, чтобы за твоей жизнью наблюдали, то имеешь право закрыть заслонки – и живи втайне от окружающих. Но если подписал документ об участии в сериале – терпи, даже когда очень хочется опустить заслонку в своей комнате, потому что жена так несправедливо оскорбляет тебя действием.

Главное было оговорено и постановлено городскими властями: даже если тебе очень не понравилось, как ведет себя главный герой или как страдает его несчастная возлюбленная, ты не имеешь права хватать топор и наводить справедливость. А если кто-то из зрителей позабыл, что смотрит не дешевый спектакль, а наблюдает настоящую гуслярскую жизнь, а потому захотел в нее вмешаться и изменить ее течение, пускай пеняет на себя. Наказание одно: тебя встретит у дома Государственная комиссия в черных шляпах и вручит тебе черную метку – а это означает, что на день, два, месяц, год или на всю жизнь у тебя в доме законопачивают входные и выходные смотровые трубы и ты слепнешь. Утром в очереди за хлебом хозяйки будут обсуждать трехсотую серию фильма под условным названием «Семейная драма провизора Савича», а ты, потупившись, будешь обливаться тайными слезами, ибо твоему взору вход в дом Савичей запрещен.

Поначалу все гуслярцы радовались и благодарили изобретателя самого дешевого в мире телевидения Льва Христофоровича Минца. Но вскоре начало зреть тайное, а потом и явное недовольство – и главная беда пришла с неожиданной стороны. Называлась она завистью. Обнаружилось, что наибольшую выгоду от сериалов получают не добропорядочные, честные и рассудительные граждане, а лица сомнительной репутации и низкого морального уровня. Поясняю: никому не хочется смотреть в подробностях на жизнь профсоюзных активистов Ивановых и троих их детей. Зато весь город кипит желанием узнать наконец, задушит ли алкаш Сидоренко свою развратную сожительницу Катьку, или она сама пырнет его кухонным ножом и уйдет к Кольке Косому.

Зная об этом интересе и даже пируя на телевизионные гонорары, Сидоренко и его сожительница отлично пользовались славой. Они даже установили дополнительные трубы и дыры возле своей супружеской постели, а ножей разложили по дому несколько десятков. Резать друг дружку они не намеревались, но держали Великий Гусляр в напряжении и каждый вечер пропивали по нескольку тысяч рублей.

В этот критический для города момент и случилось чрезвычайное событие – выходка Максима Удалова и получение его дедом черной метки…

– Даже я, со всеми моими способностями, не смогу вам помочь, – сказал наконец Минц. – Я не могу, пользуясь дружбой, уговорить городской парламент и лично господина Белосельского сделать для вас исключение.

С этими словами Минц распрощался с Удаловыми.

А вечер в их семье закончился тем, что Удалов попытался выпороть наследника, забывши о том, что мальчик занимается боксом. Встреча между дедом и внуком закончилась вничью.

Наутро Удаловы проснулись мрачными, злыми – семья разваливалась.

Ксения приготовила мужчинам подгоревшую кашу. Удалов, уходя на службу, забыл дома портфель, Максимка сделал вид, что пошел в школу, а на самом деле убежал в овраг и там прятался, невзирая на дождик. Но что удивительно – именно в овраге его отыскал Гоша Качиев, председатель акционерного общества «Георгий и К°». Гоша спустился в овраг, раздвинул кусты и спросил:

– Вы не возражаете, господин Удалов-джуниор, если я к вам обращусь?

Максим удивился, но хамить не стал. И был прав.

Когда вечером Корнелий Удалов возвратился со службы домой, он был удивлен тем, что возле подъезда стоит небольшая толпа соседей, которая при виде Корнелия молча расступилась.

Корнелий внутренне задрожал. Он понял, что в его семье новое несчастье.

Перепрыгивая через две ступеньки, он взлетел наверх и распахнул дверь.

И увидел, что посреди комнаты стоят три японских телевизора – «Панасоник», «Сони» и «Акаи». Каждый из телевизоров показывает свою программу – на японском языке, на английском языке и на мексиканском наречии латиноамериканского языка.

И на каждом экране крутится своя программа – одна другой интереснее.