«Я убит подо Ржевом». Трагедия Мончаловского «котла» - Светлана Герасимова

Непонятна часть показателей в «Ведомости соотношения сил на фронте 29-й армии по состоянию на 1 февраля 1942 г.». В определенной степени они повторяют данные из телеграммы шифром о боевом составе армии от 16 февраля (см. Приложения). Вряд ли можно говорить о точности данных периода окружения из-за отсутствия информации из южной группы, но возможны и ошибки в подсчетах автора из-за неправильного прочтения цифр в документах с плохо читаемыми текстами. Перечисленные обстоятельства не позволяют точно установить численность армии и ее потери в рассматриваемый период, но общее представление получить можно.

Численный состав 29-й армии составлял согласно выявленным документам:

на 1 января 1942 г. – 44 005 чел.;

на 21 января – 31 206 чел.;

на 31 января – 28 058 чел. (данные неполные из-за отсутствия в документе сведений по 183-й стрелковой дивизии);

на 1 февраля – 30 833 чел. (вероятно, самые полные данные: указан списочный состав всех дивизий, в том числе 365-й, всех артиллерийских и кавалерийских полков);

на 17 февраля – в южной группе «количество бойцов вместе с ранеными составило около 6000 человек»;

на 19 февраля – 10 574 чел. (без южной группы);

на 25 февраля в «Ведомости боевого и численного состава…» в «Журнале боевых действий» Калининского фронта данные по 29-й армии отсутствуют;

на 31 марта – 30 004 чел.;

на 29 апреля – 31 172 чел.

Помесячная статистика общих потерь армии, зафиксированная в «Журналах боевых действий» фронта за январь – апрель 1942 г., выглядит следующим образом:

за январь – 17 158 чел.,

за февраль – 1983 чел.,

за март – 15 573 чел., в том числе пропало без вести 14 321 чел.,

за апрель – 6868 чел.

Всего за четыре месяца общие потери составили 41 582 чел., т. е. почти равны численности армии к началу операции.

Приведенную статистику потерь следует прокомментировать:

1. Неизвестно, входят ли в количество потерь за январь потери отрезанной от основного фронта группировки после 21–23 января. 2. За февраль, скорее всего, указаны потери только северной группы войск, так как данные о потерях южной группы отсутствовали. 3. В показатели потерь за март, когда армия вела бои силами только одной дивизии и артиллерийскими полками, а основная часть армии доукомплектовывалась, явно включено количество потерь южной группы с середины января по середину февраля, то есть за период действий в полуокружении и окружении. Это утверждение основано на данных «Доклада о боевой деятельности Южной группы 29 армии за период с 16.1.42 по 17.2. 1942 г.», где говорится: «Наши потери: около 4500 убито и 9500 ранено», то есть 14 000 чел., что практически совпадает с указанным количеством пропавших без вести за март. В то же время подсчет показателей по этапам, представленных в «Докладе…» дает меньший результат – более 12 000 чел.: 16–24 января «1500 убито и до 3000 ранено»; 25 января – 5 февраля «убито до 1500, ранено до 3000 чел.»; 6–17 февраля «противник за это время потерял более 4000 убитых… Наши потери в два раза меньше противника» [на наш взгляд, эти данные вообще не стоит воспринимать серьезно: если невозможно подсчитать собственные потери, то как можно подсчитать потери противника?. – С.Г.]; 18–19 февраля «Из 6000 чел. на 28.2 вышло 5200».

Приблизительность и неконкретность цифр «Доклада…» вполне естественны: в условиях постоянных боев в полуокружении и окружении точный учет потерь был затруднен. Поэтому возможен другой метод подсчета потерь: сопоставление численности отрезанной группировки с количеством вышедших из окружения. Эти подсчеты дают цифры, превышающие названные в «Докладе…».

Следует оговориться, что установить точное число людей, оказавшихся в окружении, можно лишь приблизительно. Выше уже назывались обстоятельства, затрудняющие подсчеты, в частности, факт представления в армейских и фронтовых документах данных о численности дивизий и артиллерийских полков по обеим группировкам армии: южной и северной. При этом следует помнить, что полк 246-й стрелковой дивизии, часть 510-го гаубичного артиллерийского, 29-го кавалерийского полков оставались на стороне основного фронта, а часть тыловых подразделений окруженных дивизий была выведена к 39-й армии до окружения. Также неизвестно, учитывались ли среди вышедших из окружения десантники, которые воевали лишь на этапе прорыва из окружения. Есть промежуточные цифры потерь (см. Приложения), но они еще более затрудняют подсчеты.

Если численность отрезанной группировки определять по данным на 21 января, исключив из них сведения по 220-й стрелковой дивизии, отдельному кавалерийскому, 432-му и 644-му и части 510-го артиллерийского полка, добавив численность 365-й стрелковой дивизии, вошедшей в состав армии через несколько дней: 24 538 чел. + 4 418 чел. (на 31.1.42), то в полуокружении оказались немногим более 28 000 чел. При этом численность опергруппы штарма, гвардейских минометных дивизионов, лыжных батальонов неизвестна. При сопоставлении с числом вышедших из окружения на 28 февраля – 5200 чел. следует, что общие потери с 21 января по 28 февраля 1942 г. составили более 23 000 чел. Дорого стоил армии полуторамесячный марш на юг, а Ржев при этом так и не был взят!

Не забудем также о материальных потерях. Так, только артиллерийских орудий и «катюш» было либо утрачено в боях, либо уничтожено перед выходом из окружения 139 единиц (см. Приложения).

О немецких цифрах потерь советских войск уже говорилось выше. Напомним утверждения немецких источников о том, что «всего с 21 января ликвидировано шесть и разбито четыре дивизии, взято в плен 4833 и убито 26 647 человек», то есть общие потери русских, по подсчетам вермахта, составили более 31 тыс. человек. Опять уточним, что речь шла о потерях двух армий: 29-й и 39-й.

При изучении и анализе действий 29-й армии в январе – феврале 1942 г. возникает много вопросов. Первых два: почему так произошло и кто виноват?

К началу операции противоборствующие стороны на этом участке фронта были примерно в одинаковом положении, начинали операцию с одинаковых позиций при некотором преимуществе советских войск (см. таблицу).

Это признавало и командование фронта. Напомним несколько высказываний генерал-полковника И. С. Конева о противнике в начале операции: 8 января «Немцы, будучи обречены на погибель и вымерзание, и держатся цепко за деревни, а если уйдут из деревни, то для них гибель… У противника резервов нет… Противник перед вами слабый…»; 19 января «Немцы ночью, да в метель плохие вояки, к тому же оборванцы. В нашей одежде метель для действия – прямая выгода…».

Почему вермахт в чужой стране, вдали от Германии и резервов сумел переломить в те дни ситуацию в свою пользу? Почему части Красной армии, бывшие в таком же положении, но в родной стране, имевшие хоть небольшое, но преимущество – теплую одежду, яро ненавидевшие врага и жертвовавшие своими жизнями, чтобы его уничтожить, оказались в окружении? Ответы на эти вопросы существуют, и они очевидны, но, помня возмущение тем, что автор в первой своей книге позволила сделать собственные выводы о действиях советского командования и отдельных командиров в районе ржевско-вяземского выступа, приводим ниже мнения специалистов: военных историков, историков войны, а также участников событий.

В отечественной исследовательской литературе уже неоднократно говорилось о том, что при планировании Верховным главнокомандованием наступления в начале 1942 г. присутствовали недооценка возможных контрдействий противника и переоценка собственных сил и возможностей. Так, у Ставки ВГК не было реальных данных о потерях противника. Авторы третьего тома нового фундаментального 12-томного исследования по истории Великой Отечественной войны говорят об «оптимистических выводах советской военной разведки», по которым реальные потери вермахта были увеличены в 5–6 раз. По словам известного историка Г. А. Куманева, «разведка дала Сталину завышенные данные о потерях противника – что немецкие войска вместе с союзниками потеряли более 6,5 миллиона человек, из которых более 5 миллионов приходится на вермахт. Это позволяло Сталину считать, что у Гитлера армия выдыхается, что новых резервов нет, и поэтому можно выступать против противника на всех фронтах одновременно».

Ряд историков считает, что неправильная оценка состояния войск противника была сделана в Генштабе на основе, в частности, данных французской разведки. Последняя утверждала, что «после разгрома под Москвой немцы будут способны к броску на советскую столицу только к маю 1942 года, но для этого им нужна оперативная пауза. Если же Красная армия не предоставит им этой паузы, то есть если она зимой продолжит наступление, то немцы в 1942 г. вообще не смогут оказать ей серьезного сопротивления. На совещании в Ставке 5 января 1942 г. Сталин почти дословно повторил этот вывод». Доктор исторических наук, сотрудник Института военной истории МО РФ (в 2002 г.) А. С. Орлов пояснял, что «сведения, добытые нашей разведкой, не были дезинформацией – это была действительная, но ошибочная оценка ситуации французским генштабом».