Книжный клуб Джейн Остен - Карен Фаулер

Я был несправедливым, слабым, обидчивым и непостоянным. Но в моем сердце всегда была только ты».

Сильвия сидела, складывая и разворачивая письмо, пыталась разобраться в своих чувствах. Оно обрадовало ее. Оно ее рассердило. Оно навело ее на мысль, что Дэниел не подарок. Он возвращается домой, выяснив, что никому больше не нужен.

Она не стала показывать письмо Аллегре. И даже не рассказала Джослин. Джослин ответила бы так, как захочется Сильвии, но та пока сама не знала, каким должен быть ответ. Слишком важный момент, чтобы оставить Джослин без подсказки. Сильвии требовалась ясность, но вещи отказывались проясняться. Она носила письмо с собой, перечитывала снова и снова, смотрела, как мысли одна за другой перестраиваются вокруг него, словно в калейдоскопе.

Последняя официальная встреча книжного клуба Джейн Остен опять состоялась у Сильвии. Весь день было девяносто с небольшим[58], что не так плохо для августа в Долине. Солнце зашло, и с Дельты потянуло ветерком. Мы сидели на крыльце у Сильвии, под большим грецким орехом. Она приготовила персиковую «Маргариту» и предложила нам домашний клубничный шербет с домашним сахарным печеньем. Ей-богу, никто не мог пожелать вечера лучше.

Встреча началась с раскрытия тайны. Приближался день рождения Сильвии. Оставалось еще несколько недель, но Аллегра хотела показать подарок нам всем и вручила его Сильвии заранее, обернутым в газетную страницу с комиксами недельной давности. По размеру и форме он напоминал хорошее яблоко. Мы ждали, что Сильвия развяжет ленточку, осторожно снимет газету и сложит ее. А она просто разорвала бумагу. Сахара и Тембе не смогли бы открыть подарок быстрее, даже вдвоем.

Аллегра купила черный гадальный шар, «Волшебную восьмерку», вскрыла его и, заменив ответы, снова заделала. Она выкрасила шар темно-зеленой краской, а поверх старой восьмерки нанесла репродукцию — портрет Остен в овальной рамке, словно камея, работа ее сестры Кассандры. Рисунок был не слишком хорош; несомненно, она выглядела красивее, но когда нужен портрет Джейн Остен, выбор не так уж богат.

Шар обвивала ленточка с красной надписью: «Спроси Остен». Почерк Остен Аллегра скопировала с факсимиле в университетской библиотеке.

— Ну, — сказала Аллегра. — Задай вопрос.

Сильвия поднялась и поцеловала Аллегру. Сказочный подарок! Аллегра такая изобретательная. Но Сильвия никак не могла придумать достаточно безобидный вопрос для первого, символического, предсказания. Позже, в одиночестве, ей кое-что пришло в голову.

— Я спрошу, — предложила Бернадетта. Сегодня вечером она была прекрасно одета, причесана волосок к волоску. Носки разные, ну и что? Зато туфли одинаковые. Смотрелось лихо.

— Стоит ли мне ехать? — спросила она Остен. Бернадетта собиралась на орнитологическую экскурсию в Коста-Рику. Дороговато, но в пересчете на одну птицу — не слишком. Она встряхнула шар, перевернула его, подождала.

— «Не все разделяют твою страсть к сухим листьям», — прочла Бернадетта.

— Поезжайте осенью, — перевела Джослин.

Затем шар взяла Пруди. В ней было что-то от прорицательницы. Белоснежная кожа, острые черты лица, темные бездонные глаза. Мы подумали, что ей надо носить с собой какой-нибудь гадательный атрибут, в качестве модного украшения.

— Стоит ли мне покупать новый компьютер? — спросила Пруди.

Остен ответила: «Однажды потерянное, мое доброе мнение потеряно навсегда».

— Видимо, нет, — сказала Аллегра. — Надо немножко прищуриваться. Это как дзэнское упражнение.

Следующим был Григг. За лето его волосы и ресницы выцвели на концах. Загар явно прилипал к нему; даже после той короткой поездки на пляж он стал смуглее. Григг словно сбросил лет пять, а это печально, если ты женщина постарше и подумываешь с ним встречаться.

— Надо ли мне писать книгу? — спросил Григг. — Мой roman à clef?

Остен не услышала вопрос и ответила на другой, но знал об этом лишь сам Григг. «Он продвигается дюйм за дюймом и не станет рисковать, пока не убедится в успехе».

— Такие штуки наверняка хорошо продавались бы, — сказал Григг. — Можно выпустить целую серию, с разными писателями. Шар Диккенса. Марка Твена. Микки Спиллейна[59]. Я бы дорого дал за ежедневные советы от Микки Спиллейна.

Было время, когда регресс от Остен к Спиллейну мог нас возмутить. Но теперь мы в Григге души не чаяли. Он, наверное, пошутил.

Григг передал шар Джослин. Джослин тоже выглядела необычайно хорошо. На ней была блузка, которую даже Сильвия ни разу не видела; вероятно, только что купленная. Длинная, легкая юбка цвета хаки. Макияж.

— Стоит ли мне попытать счастья? — спросила Джослин.

«Не все разделяют твою страсть к сухим листьям», — сказала ей Остен.

— Ну, этот ответ одинаково годится для любого вопроса, — заметила Аллегра. — А счастья попытать всегда стоит. Спроси Аллегру.

Джослин повернулась к Григгу:

— Я прочитала те две книги Ле Гуин, что вы мне дали. И даже купила третью — «Морскую дорогу». Дошла до середины. Она чудесная. Я уже не помню, когда открывала для себя такого удивительного писателя.

Григг заморгал.

— Конечно, Ле Гуин — единственная в своем роде, — осторожно начал он. И оживился: — Но написала она порядочно. А потом, есть и другие писатели, которые вам могут понравиться. Джоанна Расc, Кэрол Эмшуиллер.

Они заговорили тише; беседа стала личной, но, судя по обрывкам, по-прежнему касалась книг. Итак, теперь Джослин читает фантастику. Мы ничего не имели против. Разумеется, для людей, склонных к антиутопическим фантазиям, некоторый риск есть, но если читать не только фантастику и оставлять место реализму, чего бояться? Григг был так счастлив — глаз радовался. Возможно, все мы начнем читать Ле Гуин.

Шар вернулся к Сильвии.

— Надо ли нам сейчас обсуждать «Доводы рассудка»? — спросила она. Ответ был: «Не все разделяют твою страсть к сухим листьям».

— Ты не встряхнула, — упрекнула ее Аллегра. Зазвонил телефон; она встала и пошла в дом. — Приступайте, — сказала она, уходя. — Я через секунду.

Сильвия положила шар, взяла свою книгу, отыскала нужный отрывок.

— Мне не понравилось, — начала она, — как по-разному Остен относится к смерти Дика Мазгроува и Фанни Харвил. Для сюжета очень удобно, что жених Фанни влюбился в Луизу, так как теперь капитан Уэнтуорт может жениться на Энн. И все же видно, что Остен это не совсем одобряет. — Сильвия зачитала: — «Бедная Фанни! — говорит ее брат. — Она бы его так быстро не забыла!» А по Дику Мазгроуву никто не плачет. Потерять сына не так печально, как невесту. Остен никогда не была матерью.

— Остен никогда не была невестой, — возразила Бернадетта. — Разве что одну ночь. Слишком мало, не считается. Значит, сын или невеста — не в этом суть.

Над крыльцом летала муха, жужжала вокруг ее головы. Большая, шумная, медлительная, назойливая. Назойливая для нас, по крайней мере. Бернадетте она, похоже, не мешала.

— Дело в достоинствах покойного. Дик был никчемный, пропащий мальчик. Фанни — необыкновенная женщина. Человек должен заработать память о себе. Все «Доводы рассудка» об этом — кто чего достоин. Эллиоты, потомственные аристократы, в подметки не годятся морякам, которые всего добились сами. Энн на голову выше своих сестер.

— Но Энн была достойна большего, нежели получала, — сказал Григг. — Не считая самого конца. Как и покойная бедняжка Фанни.

— Мне кажется, все мы заслуживаем большего, нежели достойны, — отозвалась Сильвия, — если понимаете, о чем я. Пусть мир будет великодушным. Мне жаль Дика Мазгроува, которого никто не любил больше, чем он заслуживал.

Минуту мы молчали, слушая жужжание мухи и размышляя каждый о своем. Кто нас любит? Кто любит нас больше, чем мы заслуживаем? Пруди вдруг потянуло домой, к Дину. Она осталась, но решила сказать ему, что чуть не ушла.

— В других романах Остен смертей не так много, — заметила Джослин. Она уже без спроса угощалась сахарным печеньем Григга. Быстро! — Интересно, насколько ее занимали мысли о собственной смерти.

— А она понимала, что умирает? — спросила Пруди, но ответа никто не знал.

— Слишком уж мрачное начало, — сказала Бернадетта. — Я хочу поговорить о Мэри. Я обожаю Мэри. Не считая Коллинза в «Гордости и предубеждении», и еще леди Кэтрин де Бург, и мистера Палмера в «Чувстве и чувствительности», и, конечно, мне нравится мистер Вудхаус в «Эмме», но, не считая их, из всех комических персонажей Остен — она самый мой любимый. Вечно она жалуется. Вечно утверждает, что ею не дорожат, ее используют.

Бернадетта подкрепила свое мнение цитатами. «Ты, не знающая материнских чувств», «Почему-то все уверены, что я устаю от ходьбы!» и т.д. и т.п. Она зачитала несколько абзацев.