ЭХО. Предания, сказания, легенды, сказки - Владимир Муравьев

Явилась кухарка. Подняла царица на нее руку, да видит вдруг — рука-то ее, царицына, исстирана, работой истерта, и опустила она свою руку, никого не ударила.

Вспомнила она, как жила у сапожника — как бы опять ей в жены к нему не попасть! — и оставила царица волю сапожницы как есть.

И солдат с дураком довольны остались. А только царице веры нету и не будет.

Мужицкий царь (Вл. Муравьев)

Пугачев взглянул на меня быстро. «Так ты не веришь, — сказал он, — чтоб я был государь Петр Федорович? Ну добро. А разве нет удачи удалому?..»

Жил на Дону казак по имени Емельян Пугачев. Был он нрава беспокойного и пошел бродить по Руси. Бродил он девять лет, побывал и в солдатах, и в бурлаках, и в селах, и в городах, и в столицах, и в Сибири.

За эти девять лет вдосталь насмотрелся, как страдает простой народ, как мучают его помещики и начальники, чиновники и неправедные царские судьи и как царица Екатерина II покрывает все их злодейства, да еще самым большим злодеям определяет награды.

Девять лет смотрел Пугачев на все эти несправедливости, на десятый год не стерпело сердце: надо бы дать всему простому народу облегчение, решил он.

Первым делом пошел он за советом-благословением к Стеньке Разину.

Разин в те поры был уже старый старик, но разум сохранил ясный. Жил он в одной тайной пещере.

Пришел к нему Пугачев, земно поклонился:

— Здравствуй, славный атаман.

— Здравствуй, Емельян Иваныч.

— Откуда же, батюшка атаман, ты меня знаешь?

— А мне все ведомо. Ждал я тебя. Знал, что придешь. Потому что таким людям, как ты, никак нельзя меня миновать.

Уселись они рядком, Стенька Разин и Пугачев, сидят, разговаривают. Разин про свои удалые походы вспомнил. Как Астрахань брал, как в Персию ходил.

— Много гуляно, — говорит, — много граблено, но нет на мне греха, потому что грабил я только богатых и раздавал добро беднякам.

Пугачев же Разину поведал, что задумал прогнать Екатерину, самому сесть на царство и править по справедливости.

Одобрил славный атаман Стенька Разин такие мысли и благословил Пугачева.

В скором времени после того Пугачев объявился народу.

— Хотя вы знаете меня как донского казака Емельяна Иваныча Пугачева, — сказал он, — но я роду царского. Поможете мне одолеть царицу с ее генералами и вернуть принадлежащий мне по закону российский престол, тогда я дарую вам моею царской властью всякие вольности.

А чтобы крепче была вера его словам, показал природные царские знаки: под левой грудью родимое пятно в виде царского орла.

С того самого дня стал Пугачев писать указы во все стороны и посылать во все губернии своих людей, чтобы народ к нему шел.

Услыхал народ праведное слово, узнал, что объявился царь, который обещает вольности, и повалил к нему со всех губерний и волостей.

Столько народу нашло, что собралось у Пугачева большое войско.

С помещиками Пугачев расправлялся круто и без всякого промедления.

Придет в село, схватит помещика и спрашивает его крепостных:

— Бил он вас?

— Бил, — отвечают крестьяне, потому что какой же помещик не бьет своих крестьян.

— Мучал?

— Мучал.

— Казнить мучителя! — приказывает Пугачев.

И барину тут же острой саблей голову долой.

Стали тогда господа, чтобы спасти свою жизнь, прибегать ко всяким уловкам: один в сене прячется, другой в лес бежит, третий одежду меняет.

Однажды ехал Пугачев через лес по дороге, видит — впереди идет мужик. Мужик заметил его — и шасть в кусты. Пугачев приказал его поймать. Мужика, конечно, тотчас же поймали, вытащили на дорогу.

— Кто ты таков? — начал Пугачев чинить ему допрос.

— Крестьянин из дальней деревни, — отвечает мужик.

— Почему от нас бежал?

— Испугался.

И вправду, видать, очень перепугался, дрожмя дрожит. Кафтан на нем рваный, в грязи, в навозе, вонь от него идет нестерпимая — такой кафтан даже самый бедный мужик не надел бы.

— Пойдешь с нами, — говорит Пугачев.

Добрались до деревни. Велел Пугачев этому вонючему мужику наколоть дров и истопить печь.

Взял мужик топор, по полешку тюк-тюк, а полешко набок — бряк. Еле-еле расколол.

— Ты чего так долго дрова колешь? — спрашивает Пугачев. — Али непривычное для тебя дело?

— Привычное, привычное, — отвечает мужик. — Топор плох.

— Ну, коли топор, то ладно.

Стал мужик печь растапливать. Дров наложил, огонь высек, а трубу не открыл. Не горит печь, только дым идет.

— Почто дымом нас душишь? — спрашивает Пугачев.

— Дрова сырые, — отвечает мужик.

— А может, дело для тебя непривычное?

— Привычное, привычное!

Тут привели вора, который у мужиков кур воровал, на суд к Пугачеву. Повелел Пугачев наказать обидчика.

— Бери плеть и пори вора, — приказал он мужику.

Взял мужик плеть в руку — она у него словно приросла к руке. Взмахнул — засвистела, запела плеть, и отделал он вора так, что любо-дорого.

— Здорово ты вора отделал, — говорит Пугачев.

— Я его порол в полуменья, — отвечает вонючий мужик, — а кабы во все уменье, он бы у меня с лавки живым не встал.

— Вижу, вот это дело для тебя привычное, — говорит Пугачев. — Немало, знать, ты плеточкой помахал. Ну-ка, покажи руки!

А руки у мужика гладкие, без мозолей. Не мужицкие руки, а барские.

— Хитер ты, барин, а не хитрее меня, — говорит Пугачев.

— Но вели казнить, помилуй! — взмолился барин.

— А ты разве миловал своих мужиков? — спрашивает Пугачев.

— Прежде не миловал, а впредь пальцем не трону, — врет барин, а сам думает: «Мне бы только сейчас живу уйти, а придет время, припомню мужикам сегодняшний страх».

— Ну что ж, и я по-твоему, барин, сделаю: нынче казню, а впредь встречу — пальцем не трону, — сказал Пугачев и приказал барина повесить.

На уральских заводах рабочие встречали Пугачева хлебом-солью. Оружие, какое надо, делали без отказу. Пушки, что у него были, почитай, все отлиты уральцами.

И в Узянском заводе было как везде. Когда пришел Пугачев, обрадовались. Свели счеты с начальством, ни один не ушел от справедливого народного возмездия.

На радостях погуляли, потом Пугачев говорит:

— Вставайте, братцы, к работе. Нужны мне для армии пушки.

— Сделаем в самом лучшем виде, — отвечают заводские.

Никогда не работали на Узянском заводе так весело и споро, будто и молоты стали легче, и жар от печей не такой нестерпимый.

Спустя самое короткое время пушки были готовы, и ядра к ним отлиты в достаточном количестве.

— Желаем тебе победы, надёжа наша, — говорят заводские старики.

— Спасибо на добром слове, — отвечает Пугачев. — И за пушки спасибо. Выручили, братцы.

А молодые мужики и парни стали проситься в пугачевскую армию. Пугачев не отказал, конечно.

Вдруг нежданно-негаданно прискакал пугачевский сторожевой, целую ночь скакал, коня загнал.

Недобрую весть принес он.

— Из Оренбурга, — говорит, — идет на нас несметное войско — и солдаты, и драгуны, и артиллерия. Завтра будут здесь.

Собрал Пугачев военный совет и заводских стариков тоже позвал.

— Так и так, — говорит, — в войне по-всякому бывает, противника — много, нас — мало, придется отходить и силы копить.

Старики заводские посовещались между собой и сказали:

— Нам тоже надо уходить. Так как побили мы всех своих начальников — чтоб им в аду мучаться! — солдаты придут, не помилуют ни старого, ни малого. Потому нельзя нам никому оставаться.

— Это вы, старики, справедливо рассудили, — ответил Пугачев. — Пойдемте с нами. Мы — вам защита.

Одно дело собраться и уйти воинскому отряду, другое — стронуться с места всему заводу, с бабами и детьми. Пока прособирались, пока завод рушили, глядь — уже показались передовые драгунские разъезды. Беда! Мужики за сабли и рогатины, бабы — в рев:

— Пропали наши головушки!

Однако Пугачев острым глазом зырк на драгун и усмехнулся:

— Цыц, бабы! Нынче уйдем, а там как бог даст.

Пугачев-то сразу приметил: кони у драгун притомились и не поены и сами драгуны от усталости в седлах шатаются.

Глянул на них Пугачев, и отлегло от сердца. А за ним и всем стало ясно: не гонцы нынче оренбургские полки.

Но тут посмотрел Пугачев в другую сторону и увидел речку Кухтурку. Течет она за деревней, светлая, прохладной водой плещет, на солнышке сверкает.

Помрачнел Пугачев и говорит:

— Эх, речка Кухтурка, хороша в тебе водица: умоешься — усталость как рукой снимет, напьешься — силы втрое прибавит. Было время, нас ты поила-умывала, богатырской силой одаривала. Теперь будут пить твою воду наши лютые враги, нам на горе…