Осада Бестрице - Кальман Миксат

— Значит, ты все-таки хочешь уйти? — вырвалось у него.

Он уставился на нее бессмысленным, тупым взглядом, затем повернулся на каблуках и поплелся из комнаты, как побитая А собака. Напрасно Аполка кричала ему вслед:

— Не сердитесь на меня, граф Иштван, я буду приезжать к вам два раза в неделю! И два раза в неделю вы будете ездить к нам. Мы будем всегда вместе, Я буду любить вас, как и прежде.

Он шел по коридору неверными шагами, не оборачиваясь, словно не слыша ее слов, уронив голову и сердито размахивая руками.

У себя в кабинете он заметил часового, который все еще стоял, словно застыв на месте.

— А ты чего ждешь? — спросил он.

— Ответа, ваше сиятельство.

— Какого ответа?

— Для гонца, что привез вам письмо.

— А-а, правильно. Пришли сюда этого человека.

Старый Янош Реберник (тот самый гайдук, который несколько лет назад подобрал Аполку на берегу Вага) вошел в комнату.

— Передай своему господину, что Иштван Понграц слов наш ветер не бросает. В субботу можете получить девушку.

Затем он взял со стола два пистолета великолепной работы и подарил их Ребернику:

— У меня можно получить или двадцать пять палок, или j что-нибудь хорошее. Поезжай с богом, старина!

Когда гонец бургомистра Блази уехал, граф словно почувствовал облегчение. Весь вечер он весело мурлыкал что-то себе под нос и даже насвистывал. Обитатели замка говорили друг другу: "Видно, добрая весть была в письме, которое сегодня получил наш господин". О содержании письма граф никому не обмолвился, даже Пружинскому, хотя вечером, что уже давно не случалось, он велел позвать поляка к себе:

— Давай, дружище, повеселимся с тобой сегодня.

Они пили до позднего вечера из больших серебряных кубков, так что паж едва успевал таскать им из подвала вино. Под конец граф Иштван, как в былые времена, развеселился, позвал капеллана, «дьяка» Бакру и «полковника» Памуткаи и приказал им хором петь:

Сам граф Иштван пел вместе со всеми, отбивая ногою такт шутовской, лишенной мелодии песни… Чего доброго, чудодейственная влага еще вернет ему рассудок!

И вдруг, словно оборвалась какая-то струна, без всякого перехода Понграц внезапно заплакал и начал по очереди обнимать своих друзей: расцеловав их, раздарив им на память серебряные кубки, он побежал во двор, оттуда в парк, где забрался на пчельник, уселся среди ульев и просидел до самого утра, неподвижно, уставившись на луну и на сверкающие глаза звезд Большой Медведицы.

Всю ночь граф ни на минуту не сомкнул глаз, но наутро его не клонило ко сну; он много выпил накануне, но не был пьян. Чуть свет он послал Стречо в деревню Лапушня, приказав позвать к нему тамошнего столяра Дёрдя Матея со всеми инструментами.

Дёрдь Матей как раз собрался позавтракать, но, зная причуды своего барина, все оставил нетронутым и поспешил в замок.

Граф Иштван ласково принял его и угостил токайским, которое как раз пил.

— Хорошее вино? — спросил он у столяра.

— Наверное, хорошее, — отвечал тот, — раз его подносят маленькими стаканчиками.

Граф Иштван швырнул на пол стопку, схватил большой серебряный кубок и, наполнив его токайским, протянул столяру.

— Так зачем изволили меня звать, ваше сиятельство?

— Большое дело задумал я, Дёрдь Матей. Такого тебе еще никогда не доводилось делать.

— Делал я, ваше сиятельство, все на свете, даже арестантские колодки.

— Так вот, сделай мне гроб из орехового дерева в полторы сажени шириной и в полторы сажени высотой.

Дёрдь Матей от удивления рот разинул:

— Какой же это гроб с дом величиной? Это ж целый Ноев ковчег, ваше сиятельство!

— Не твое дело. Мастер ты хороший, справишься. Ореховое дерево и все прочее есть. До тех пор не выйдешь из замка, пока не закончишь.

И Матей приступил к работе: в каретнике он строгал и пилил, и никто в замке не мог догадаться, на что это он изводит такие замечательные ореховые доски. Граф то и дело приходил к нему посмотреть, как подвигается работа. Видно было, что его очень интересует данный столяру заказ.

Все остальное время он молча шагал взад-вперед по комнате или стоял у окна; завидев же кого-нибудь, будь то незнакомый проезжий или ярмарочный торговец, — зазывал к себе в кабинет и дарил что-нибудь из своих вещей: оружие, дорогие кинжалы и сабли, любимые безделушки. Пружинский беспрестанно упрекал его:

— Иштван, ради бога, что ты делаешь? Я тебя не понимаю.

А граф только улыбался в ответ, но в улыбке его было что-то загадочное. За нею крылся какой-то страшный замысел.

— Эх, Пружинский, на свете много такого, чего тебе не понять.

В конце концов Пружинский сообразил, как помочь беде, и выставил на расстоянии нескольких ружейных выстрелов от замка часовых, которые без разговора прогоняли всех, кто пытался приблизиться к крепости.

На третий день кое-кто из обитателей Недеца, через щели в стенах каретника разглядевших, что там мастерит столяр, начали испуганно перешептываться, что Матей делает огромный гроб, в котором уместится все население замка.

— Гроб готов, — сообщали позже. — Теперь Матей полирует его. Кровь стынет в жилах, когда видишь такое. Ну, братцы, дело не шутка. Добром это не кончится.

Пружинский своевременно прослышал о гробе и сам пошел посмотреть, что происходит в каретном сарае. Убедившись, что слухи соответствуют действительности, он ничего не сказал, но побледнел, как стенка. Он поднялся к себе, уложил свои книги, платье и другие пожитки, а затем пошел к графу доложить, что у него во Львове скончался младший брат и что он должен уехать немедленно.

— Ты бы лучше ему написал…

— То есть как? Ведь он же умер?

— Ну так что ж… Неважно, — возразил граф и снова улыбнулся своей загадочной, устрашающей улыбкой.

Пружинский попросил на дорогу немного денег взаймы. Понграц долго шарил по всем карманам, выдвинул по очереди все ящики стола и в конце концов предложил ему паука, который теперь трудился над вытягиванием пятого по счету номера.

— Это — верные деньги, особенно во Львове, где самая лучшая лотерея. Надо только немного удачи, — пояснил граф.

Но Пружинский не очень-то верил в паука и попросил вместо него золотую цепь с сапфирами и рубинами, украшавшую когда-то ментик славного Петера Понграца, которую он однажды видел в графском ларце из черешневого дерева.

— Изволь! — Граф пренебрежительно махнул рукой, словно удивляясь наивности Пружинского. — Ну и глуп же ты, братец. Впрочем, если цепочка кажется тебе ценнее паука, — бери! — И отдал ему дорогую цепь. Похлопав Пружинского по плечу, он спросил его:

— Когда думаешь вернуться!

— Через несколько дней.

Пружинский своим поспешным отъездом загадал трудную загадку остальным прихлебателям в замке. Раз крыса бежит с корабля, значит, корабль… "Этот Пружинский — продувная бестия, он за версту чует опасность, как лягушка — дождь. А гроб, ох, уж этот гроб, — не случайно его заказал граф!"

На следующую ночь исчез Бакра и несколько человек из постоянного гарнизона и челяди замка. Какая-то таинственная опасность витала в воздухе: по ночам на тополя, росшие перед замком, со всей округи слетались филины, в полночь под пятницу куры начали кукарекать (каждому доброму христианину в такую минуту следует перекреститься), а Ватерлоо в ту же ночь вырыл в конюшне левым передним копытом целую яму. Нет, тут что-то нечисто. Спасайся, кто может!..

В пятницу утром Понграц приказал оседлать ему Ватерлоо, сказав, что он поедет по округе с визитами. Все в замке удивились: вот уже полтора года, как граф не выходил за стены замка. Он был бледен, выглядел больным, и голос его звучал глухо, словно кто-то другой говорил за него из глубокого подземелья. Памуткаи, который видел яму, вырытую лошадью в конюшне, со слезами в голосе уговаривал графа:

— Не садитесь, ваше сиятельство, на эту лошадь. Быть беде! Умоляю вас, послушайтесь меня!

Но Понграц, будто не слыша, что говорят вокруг, дал знак Маковнику следовать за ним на другой лошади, пришпорил Ватерлоо и умчался стрелой. Красавица лошадь, гордо закинув породистую голову, легко выбрасывала вперед стройные тонкие ноги.

— Конечно! Больше не видать нам графа, — вздохнул Памуткаи. Готов биться об заклад, лошадь воротится домой без всадника! Чует мое сердце, не к добру все это!

Граф Понграц первым делом направился в село Гбела, где жил отставной майор Форгет, с которым он, бывало, сражался, когда затевал военные игры. Старый майор не знал, как объяснить неожиданный визит графа.

— Чем обязан я такому счастью?

— Заехал проститься с вами, майор, как подобает джентльмену, который, отправляясь в долгий путь, на прощание никогда не забудет пожать руку своим старым друзьям, добрым соседям!

— Путешествовать? Хорошее дело! А куда, позвольте полюбопытствовать?