В донесениях не сообщалось... - Сергей Михеенков

Тут пошли наши катера с крупнокалиберными пулеметами. Катера сразу и прорвались. Надо было их немедленно посылать.

Стали собирать нас, раненых. Вместе с нами Одер форсировал какой-то отдельный батальон. Гвардейцы. Комбат отдал нам свой джип: «Везите раненых!»

И пошел я по госпиталям. Город Павловск на Оке. Потом Горький. Война закончилась без меня. И германская, и японская.

— Мы шли по Германии. Наступали мы так быстро, что наша артиллерия иногда не успевала перенести огонь в глубину немецкой обороны и попадала по нашим атакующим цепям. Помню, заняли мы немецкую конюшню. Расположились в ней. И тут — залп «катюш». Кругом все загорелось. Только отстрелялись наши реактивные минометы, немецкие орудия начали бить. Бьют прицельно, снаряды ложатся все точнее и точнее. Тут мы смекнули, что из конюшни надо уходить. Пристреляли — сейчас накроют. Выскочили. Рассыпались в цепь. Прочесали поле, стали переходить ручей. И в одной из промоин поймали затаившегося немца. у него рация, листок с таблицами расчетов. Корректировщик! Это ж он нас выкурил из конюшни! Лицо и руки его были вымазаны илом и какой-то зеленью вроде краски. Когда его прихватили, он тут же стал показывать на пальцах: «Драй!.. Драй киндер! Драй киндер!» Ребята: «А кто же пожалел наших детей?» И — из автомата его, прямо там, в яме.

Прошли мы еще немного. Нас догнала самоходка ИСУ-152. Тяжелый калибр. Остановилась. Командир вылез из люка: «Садись, пехота!» Мы сели. Нам, пехоте, наступать с артиллерией, да еще у нее на закорках, легче. И им с пехотой — тоже. Командир самоходки нам и говорит: «Увидите пулемет или орудие, стреляйте туда трассирующими. А мы уже по вашим трассам…»

Едем. Вроде все хорошо. Удобно. Наступаем быстро, даже с комфортом. Не пешком все же… Смотрим, немецкий пулемет заработал. Мы стали стрелять по нему. Постучали по броне. Самоходка остановилась, немного развернулась, опустила ствол и как даст по тому пулемету — мы сразу с брони все и попадали. Ну ее к чертовой матери, эту самоходку! Все задницы нам поотбивало. Пошли в наступление пешком. Дело привычное. Для пехоты лучший транспорт — ноги.

— Однажды наши артиллеристы подбили немецкий танк. Стоял он, подбитый, на нейтральной полосе. Я со снайперской винтовкой выполз вперед, затаился. Веду наблюдение. Гляжу, один высунулся из башенного люка. В комбинезоне, в шлеме — танкист. Уже по пояс вылез. Я прицелился — щелк! — он сразу и провалился в люк. И я потом целый день лежал и ждал, не высунется ли еще кто. А у них же там нижний, десантный люк…

Стрелял я и еще, как говорят, «по движущимся предметам». Попадал или нет, кто знает. Дело прошлое, да простит мне Господь, что я стрелял в людей. А стрелял я хорошо. Видимо, попадал…

Я был против того, чтобы мстить им тем же, что они у нас натворили. Помню, было… Заскочат наши в дом и из автоматов — по зеркалам! На столах, прости ты… нагадят. Ну что это, к чему? Вроде как им уподоблялись. Когда они к нам в сорок первом пришли, наглые, сытые, в соседней деревне за дворами вырыли траншею для туалета, настелили жердей и после обеда садятся задницами к деревне. Всей ротой. И сидят, гогочут… Тьфу! Разве ж это люди были?

— Война для нас, молодых солдат и сержантов, закончилась в феврале сорок пятого. В полку собрали весь двадцать шестой год, у кого образование было не меньше семи классов, и отправили в Казань, в высшее танковое училище.

Ехали мы отдельным эшелоном. А трофеев набрали столько, что за 100 километров вперед народ уже знал: едет очень богатый поезд. На станциях нас уже встречают. Тогда ведь как было: где станция, где скопление народа, там и базар. Мы везли и обувь, и белье, и отрезы материи, и разные безделушки. На пристанционных базарчиках все это добро меняли на продукты. Помню, как выйдем где, так весь базар и скупаем!

Был такой эпизод. В нашем вагоне ребята банку тушенки ровненько срезали, содержимое вытряхнули, съели, в банку насыпали шлаку и так же ровненько закрыли. Так закрыли, что ни шва, ни вмятинки. Солидолом обмазали — полная! Подошел к вагону цыган. А дело было в Польше. Вот ему-то эту банку и запродали. Чуть погодя цыган тот возвращается и говорит: «Ребята, кто же это сделал?» А кто? Кто ж теперь признается? Дело сделано. Мясо съедено. Банка продана. Тогда он: «Да я пришел вас поблагодарить. Ну молодцы! До чего же ловко сделали! В первый раз меня, цыгана, обманули!»

Глава 6

Кавалерия

Конница в годы Великой Отечественной войны была очень эффективным подвижным родом войск. С начала войны действовали кавалерийские дивизии и корпуса. Конница применялась в качестве мобильного резерва, для прикрытия флангов, а также для развития наступления после прорыва обороны противника, успешно действовала в тылу. В историю войны вошли два героических рейда: 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала Белова и 2-го гвардейского корпуса генерала Доватора. Применялась конница для преследования отступающего противника. Боевые действия кавалеристы вели в спешенных порядках, как пехота.

Наиболее успешно кавалерия действовала совместно с танковыми и механизированными соединениями. Обладая возможностью быстрой переброски с одного участка на другой, использовалась для замыкания котлов вокруг окруженных частей противника. Но она была уязвима в случае авианалетов и действия танков противника. Немцы тоже применяли кавалерию. И не зря генерал Гудериан, когда настали тяжелые дни битвы под Москвой и его 2-я танковая армия несла большие потери, требуя у Гитлера резервы, просил, прежде всего, прислать моторы для танков и хотя бы одну кавалерийскую дивизию…

— Иногда посмеиваются: как это конница воевала против танков?

Да, в дни зимних боев под Москвой именно конница имела преимущества в боях с танковыми соединениями противника. Маневренность, возможность быстро перебросить в тот или иной участок боя орудия и живую силу. В бой кавалеристы шли как пехота. С винтовками и автоматами. А не с шашками наголо, как это иногда пытаются изобразить. Сабельные атаки были чрезвычайно редкими. А немцы сильно оторвались от тылов. Танки стояли без горючего. Если танк простоял ночь при тридцатиградусном морозе, утром его не завести.

В Сталиногорске мы впервые увидели виселицы. Вошли в город, смотрим: три виселицы на площади. На веревках мерзлые трупы.

Под Козельском мы схватились с немецким бронепоездом.

Там же, под Козельском, на марше после боя попали под сильную бомбежку. Потрепали они там наш полк основательно. И людей много побило, и коней. Их самолетам никто не препятствовал. Наших самолетов в сорок первом году в небе я не видел. И что, помню, делали: сбросят бомбы, отстреляются из пулеметов и снова пикируют. Смотришь, пилот высовывает из кабины руку с пистолетом и стреляет.