После первой смерти - Роберт Кормер

  - Пошли, - махнул Миро пистолетом в сторону леса. Он грубо подтолкнул её, и она, чуть ли не падая, подалась вперед. Миро последовал за ней, и тут же адская боль прострелила его левую ногу. Он посмотрел вниз, кровь запятнала его штаны. Пуля? Осколок шрапнели? Падение на что-нибудь острое, когда их отбросило взрывом? Он сжал зубы, чтобы противостоять боли, и заставил себя идти следом за Кет, толкая её пистолетом в ребра, а другой рукой держась за её плечо уже не для того, чтобы не позволить ей сбежать, а всего лишь для поддержки, чтобы не упасть самому. Боль терзала его. Ему хотелось кричать. Но он не мог быть перед ней кричащим от боли. Она воспользуется преимуществом, чтобы вырваться на свободу.

  Спотыкаясь и превозмогая боль они добрались до конца моста. Не изорванный вертолётными винтами туман, лежал плотным слоем. Мутная взвесь снова защипала ему глаза. Миро оглянулся, сощурившись сквозь туман. Вертолет и фургон были охвачены огнём и дымом, лопасти вертолетного винта утыкались в небо, словно сломанные крылья раненной птицы. Автобус не пострадал. Солдаты поднимались в автобус. Дети были в безопасности. Но не Арткин. Арткин был мертв, Арткин, который стоил больше, чем все те дети вместе взятые.

  - Иди, иди, - неистово шептал Миро, толкая Кет дулом пистолета. - В лес.

  В его ушах собственный голос звучал странно, будто голос незнакомца.

  Они были настолько тесно прижаты друг к другу, что их выдохи перемешивались, будто они делали друг другу какое-нибудь сверхъестественное искусственное дыхание. Кет не могла сказать, где кончался её выдох, а где начинался вдох Миро. Её бедра пропитались мочой (её мочевой пузырь испустил дух во время атаки), а остальное её тело купалось в поту. Это был тяжелый, густой пот, пришедший откуда-то из её глубин. Или это был пот Миро? Она знала, что на ней была кровь Миро, хлынувшая на её джинсы из глубокой раны на его ноге. Он обо что-то изорвал штаны и за одно повредил себе ногу. Через разрыв в материи кровь пульсировала наружу. Она знала, что ему было больно. Она видела это в его глазах. И дышал он по-другому – глубже и напряжённей. А её дыхание истощалось. Она задыхалась, устав от бега и борьбы с Миро, когда они бежали через лес. Но дыхание Миро истощилось ещё больше. Он заглатывал воздух, и дышал ещё быстрее, чем Кет. Она посмотрела на его пульсирующую кровь и подумала: «Может, наконец, я сумею избавиться от него, если он потеряет много крови».

  Они вошли в посадку молодых низкорослых деревьев, но Миро продолжал толкать её в лес, стоящий за стеной кустарника. Пройдя сквозь ещё зелёные заросли, Миро заметил укрытие, похожее на шалаш – стены кустарника, перекрытые сверху ветвями растущего рядом дерева, вероятно устроенное детьми для каких-нибудь игр. Кет вспомнила, как в детстве она любила прятаться от всего мира в маленьких укрытиях, подобных этому. Теперь здесь скрывались они вдвоём с Миро. Здесь не могли поместиться двое, лишь кто-нибудь один. Но они были слиты вместе в свирепой связке. Миро втолкнул её в шалаш, и она подумала, что он её здесь оставит, потому что для него места уже не было. Но, толкаясь и извиваясь, он втиснулся вслед за ней. Револьвер всё равно продолжал упираться ей в рёбра. Ей нужно было изогнуться, чтобы он поместился здесь тоже. Теперь они оказались заперты вместе в донельзя тесном пространстве. Их ноги переплелись, и лишь только дюймы были между их лицами, рты почти дышали друг в друга, а под её левой грудью всё также был пистолет, раня её своим острым стволом. Она боялась того, что пистолет выстрелит случайно. Пульс её сердца отдавался тяжелыми глухими ударами. Или это было сердцебиение Миро? Издалека она могла слышать крики, слабые звуки, похожие на негромко включённое радио.

  Она тяжело и удрученно вздохнула, но она знала, что ей нужно начать что-то делать.

  - Ты не сможешь уйти, - сказала она. - Мы окружены, - она говорила с трудом, и её голос звучал так, будто бы она говорила в огромной пещере.

  - Молчи, - сказал Миро, его голос был хриплым, скрипящим и задавленным.

  «По крайней мере, дети уже в безопасности», - подумала Кет. - «По крайней мере? Нет, это уже неважно. Дети были важны поначалу. И теперь они в безопасности, спасены, вероятно, они уже переданы в руки родителей. А что мои родители, мать и отец? А что я сама? Да, что будет со мной?»

  Ей нельзя было паниковать. Ей нужно было сконцентрироваться на лучшем. Теперь она не могла бы подвести саму себя. Когда дым развеется над мостом, и всё успокоится, они будут обыскивать лес. Миро никогда не уйдёт. Не один. Не из этого леса, который он не знает.

  - У меня повреждена лодыжка, - сказала Кет. - Я её подвернула, когда мы бежали. Неудачный прыжок. Возможно, это даже растяжение. Я – обуза для тебя. Почему бы тебе не оставить меня здесь? Один – ты уйдёшь быстрее.

  Она была поражена своей способности лгать, импровизировать, планировать действия. Всё же не было никого, кто бы увидел, какой хитрой она может быть. Но если это увидит Миро, то к добру это не приведёт. Она думала о долгих часах, проведённых в автобусе, и о попытке как-то выбраться из той жуткой ситуации. Ей удалось? Она была достаточно храбра? Она провалила попытку выбраться оттуда. Ей хотелось кому-нибудь об этом рассказать, может матери или отцу. И, как всегда, они сказали бы ей, что когда она пытается что-нибудь предпринять, то это всегда имеет плохой конец: «Ладно, по крайней мере, ты хоть попыталась, Кет. Хоть что-то, не так ли? » Возможно, она не была храброй, но, по крайней мере, она пыталась что-то предпринять. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь ей сказал: «Да, ты – молодец. Выдержать такое!». Она никогда ещё не чувствовала себя такой одинокой за всю свою жизнь. Это было одиночество отчаяния и печали.

  - Ты останешься со мной, Кет. Без тебя они застрелят меня как собаку, - сказал Миро. Его дыхание теперь стало ровнее, голос почти пришёл в норму. Он ещё глубже затолкнул пистолет в её ребра. - И застрелю тебя, если понадобится. Моим заданием было первым делом застрелить тебя. Убить тебя. Так что я сделаю это без колебаний.

  Она посмотрела на него с ужасом. Но она не могла бы позволить ему увидеть её ужас:

  - Так почему же ты не застрелил меня тогда?

  - Ты была нам нужна. Для заботы о детях. Но Арткин сказал, что я смогу это сделать прежде, чем мы оставим мост, - ему снова было трудно дышать, и на его лице выступила гримаса адской боли.

  Она была права – в их глазах она видела свою смерть. Она заглянула Миро в глаза, в них всё ещё было отражение её смерти. Он посмотрел на свою ногу:

  - Кровь останавливается.

  - Даже если останавливается, то, что в этом хорошего? - сказала Кет, используя всё, что у неё осталось, чтобы играть свою роль, заговаривать ему зубы, чтобы снова взять над ним верх, как однажды она уже это сделала, и даже дважды, ещё в автобусе. Но, Боже, она устала.

  - Больше не будет слов, Кет, и больше не будет игр.

  - А я и не играю. Посмотри фактам в глаза. Ты ранен. В лесу полно солдат. Ты находишься в чужой стране. И у тебя нет выхода.

  Он не ответил. Она продолжала давить:

  - Смотри, возможно, если ты сдашься, то наказание будет легче. В конце концов, ты ничего ещё не сделал. Не ты убил Раймонда. Дети были в безопасности. Даже первый, кто умер, маленький Кевин Макманн, то это был несчастный случай. Я буду свидетельствовать в твою защиту. Я буду говорить, что ты был очень любезен к детям и ко мне. Ты никому не причинил вреда. Ты ничего плохого не совершил.

  Его губы состроили улыбку. Но в этой улыбке не было радости и глубины, лишь договор с плотью.

  - Ой, Кет. Ты пропустила целый пункт. Всё, о чём каждый раз мы говорили с тобой тогда в автобусе, и ты так и не поняла.

  - Не поняла что?

  - То, что это не имеет никакого значения, уйду я или нет. Буду ли я жить или нет, если умру, будет ли жить кто-либо ещё или нет. Я служу своей цели.

  В его голосе появилась прежняя сила и уверенность, и со всем этим ей придётся бороться.

  - Какая ещё цель? Какого чёрта ты смеешь распоряжаться жизнью и смертью?

  Но как ей суметь добиться своего, прорвать его защиту, вторгнуться в ту пропаганду, которую он впитывал все эти годы? Она вспомнила его взгляд тогда в автобусе, когда она сняла джинсы, чтобы удалить трусики. И она ощутила стыд оттого, что она снова должна попытаться сделать нечто возбуждающее. Христос, к этому всегда должны были сводиться отношения между мальчиком и девочкой, между мужчиной и женщиной.

  Она попробовала сделать свой голос нежнее:

  - А чем бы ещё ты смог бы заняться в этом мире? Разве ты не хочешь любви? Жениться? Завести детей? Что плохого даже в маленькой любви? Вместо смерти и борьбы, и той войны, о которой ты всё время твердишь?

  Он смотрел на нее пустыми глазами. Силы оставили её, как и надежды. О чём она говорила – о любви, о детях, о семье – ему это было непонятно. Даже любовь в постели или секс. Она снова поняла, насколько он был невинным в наиболее ужасном смысле этого слова: невинность монстра. Но ей надо было упорствовать.