Доказательства существования ада. Свидетельства переживших смерть - Алексей Фомин

Из всего этого выводим, что нельзя рассматривать загробное состояние как раз навсегда данное и неизменное. Оно есть продолжение духовной жизни, которая не завершается за порогом смерти, и оно есть своя особая часть пути, ведущего к воскресению. Воскресение же не есть только действие Бога над человеком, силою Христова воскресения, но предполагает еще и духовную зрелость, готовность человека к его приятию.

Откровение Иоанна полно примеров участия усопших в жизни мира. Примеры: гл. 5: 8–12; гл. 6: 9–11; гл. 7: 13–17; гл. 14: 1–5; гл. 15: 1–3: «и поют песнь Моисея, раба Божия, и песнь Агнца». И это есть новая песнь Моисея, воспетая ими в загробном состоянии, как выражение благодарных чувств «всех народов» (19, 1–6); «и слышал я как бы голос многочисленного народа» (20, 4–6).

На языке библейском, преимущественно ветхозаветном, все многообразие индивидуальных судеб объемлемо двойной схемой «ада» и «рая».

Католики включают еще сюда чистилище. В православии, наряду с традиционной двойственной схемой рая и ада, существует спасительная неопределенность в самом разграничении обоих ввиду того, что грань между ними является отнюдь не непреходимой, ибо может преодолеваться по молитвам Церкви (особенно ясно эта мысль выражается в 3-й молитве на вечерне дня Пятидесятницы).

Бог Авраама, Исаака и Иакова есть Бог живых, а не мертвых, и адские мучения суть состояния продолжающейся жизни, которая не только их претерпевает, но и творчески изживает.

Хотя выражения о мзде и награде применяются и в Слове Божием и даже исходят из уст самого Господа, однако мы должны понимать их не как внешне-юридический закон, противный духу Евангелия, но как внутреннюю необходимость, согласно которой выстрадывается все несоответствующее призванию человека, но им совершенное в земной жизни: хотя сам и спасается, но «как бы из огня» (1 Кор. 3, 15).

Учение о загробной жизни как о мздовоздаянии, может быть последовательно применяемо лишь в ограниченной мере, именно только к христианам, которые способны ответствовать за исполнение или неисполнение заповедей Христовых. Но она уже возбуждает безысходные недоумения там, где это условие отсутствует. А между тем это имеет место относительно огромного, численно подавляющего до сих пор большинства человечества, именно, детей, умирающих в раннем возрасте, и не-христиан: язычников и представителей разных религий.

Судьба умерших в раннем детстве издревле была мучительным вопросом в богословии; в особенности — детей некрещеных. Разумеется, здесь не может быть речи об их личной вине или ответственности. Но, в общем, не существует по этому вопросу определенной церковной доктрины. Все же вся безысходность этого вопроса исчезает, если мы понимаем загробную жизнь не исключительно, как мздовоздаяние, но и как продолжающуюся земную жизнь, начиная с того момента, в котором она прервалась смертью. Длительность жизни, как и час смерти, принадлежит смотрению Божию и, очевидно, находится в общей связи с индивидуальностью каждого человека и связанными с ней его судьбами. Приходится принять, что в порядке Божественной целесообразности, для полноты жизни, которая дается Богом всякому человеку, грядущему в мир, для умирающих детей свойственно в земной жизни, подобно птице, касающейся крылом поверхности воды, приобщиться к жизни и войти в мир лишь для немедленного из него исхода. Жизнь таких детей протекает преимущественно в загробном состоянии, которое, совершенно ясно, не есть состояние мздовоздояния, а восполнение продолжающейся жизни.

Еще очевиднее это же самое относительно детей, принявших Св. Крещение и миропомазание, вошедших в тело Христово, но умерших в бессловесии. Очевидно, и к их загробной судьбе учение о мздовоздаянии еще менее применимо, как в смысле первородного греха, от которого они освобождаются крещением, так и личных грехов, которые оказались им несвойственны за малолетством. Их загробная жизнь, насколько она не есть прямое отсутствие сознательности, может быть лишь осуществлением и продолжением индивидуальной жизни, едва начавшейся на земле. Если это существование и сравнивается с ангельским, то это есть все-таки только сравнение, которое не уничтожает разницы, существующей между младенцами и Ангелами. Во всяком случае удел усопших младенцев определяется Церковью, как «блаженный» по «неложному обещанию Самого Господа».

Но подобная же проблема существует для учения о загробном мздовоздаянии относительно судеб слабоумных, уродов, идиотов — всех тех, чья жизнь представляет обреченность наследственности и бессознательности. Они могут быть очеловечены, войти в полноту своего человеческого бытия, лишь освободившись от уз и оков земного бытия. Сюда же должны быть, по крайней мере, в известной доле, отнесены душевнобольные. Евангельское их разумение видит в них жертву сатанинского насилия: гадаринский бесноватый, по изгнании из него легиона бесов, находит себя у ног Иисуса и хочет следовать за ним. Здесь мы имеем опятьтаки тайну индивидуальных судеб: в загробной жизни соответствующим индивидуальным образом восполнится и совершится подлинное содержание жизни здесь его лишенных.

Пред лицом всего этого ряда вопросов откровением звучат слова Спасителя: «в доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам» (Ин. 14, 2).

В загробном мире отходящие туда не-христиане узнают Христа, внемлют проповеди Его и приемлют ее в соответствии свободы самоопределения каждого в протекшей земной жизни его. Они узрят себя и постигнут свою жизнь в свете Христовом, «просвещающем всех», а свои религиозные верования как смутное зерцало христианской истины, которая будет судить их. Ибо нет суда, кроме суда истины, кроме Истины Христовой.

Воскресение Христово воссияло во аде победой над смертью. За гробом уже нет места для вне-христианства даже и у не-христиан. Запоры ада бессильны, чтобы преградить путь «дыханию бурну» Пятидесятницы; благодатное действие Духа Святого проницает и адовы заклепы. Та помощь, которая оказывается душам усопших молитвами Церкви, не является ли прямым действием благодати Св. Духа за гробом? Разумеется, для нас неведомы пути и образы этого благодатного воздействия, и остается в силе лишь общее обетование о том, что «не мерою дает Бог духа». Всеобщее воскресение, которое лежит во власти Божией, совершается в связи с историческим созреванием мира и человека. За гробом также продолжается история в связи с совершающейся здесь на земле, и обе переплетаются между собой.

Путь к всеобщему воскресению пролегает чрез долину смерти и загробной жизни или же им равносильного «изменения»: «не все мы умрем, но все изменимся», «ибо вострубит, и мертвые восстанут нетленными, а мы изменимся» (1 Кор. 15; 51–52).

Каждая из обеих частей жизни, земная и загробная, представляет собой нечто самостоятельное, однако, обе они лишь во взаимной связи выражают полноту жизни каждого человека. Разумеется, если бы не было первородного греха и его последствия — смерти, эта же самая полнота осуществлялась бы иным путем, без того болезненного разлучения души с телом, которое имеет место в смерти. То откровение духовного мира, которое становится уделом отходящих в мир загробный, совершалось бы прямым путем, и телесная оболочка не была бы к тому преградой, как теперь, но являлась бы прозрачной для явлений духовного мира. Но утраченное чрез грех восстановляется чрез смертное разлучение.

Смерть не безусловна и не всесильна. Она лишь надрывает, надламывает древо, но она не непреодолима, ибо уже побеждена воскресением Христовым.

Если Христос почтил восприятием человеческое естество, то Он почтил его через восприятие человеческой смертности, потому что без нее это восприятие было бы неполным.

И если Христос искупает и воскрешает всякого человека, то потому лишь, что Он с ним и в нем со-умирает. В эту полноту смерти, точнее со-умирания Христова, включена смерть всякого человека и всего человечества. Смерть человеческая есть и смерть Христова, и к полноте этой смерти надлежит нам приобщиться, как и Он приобщился к нашей смерти, воплотившись и вочеловечившись. Смертью своей Христос победил человеческую смерть на пути к воскресению. Он есть Воскреситель, освобождающий свое человечество от смерти, но для полноты этого освобождения Ему надлежит исполнить всю полноту чаши смертной. И если человечество воскресает во Христе и со Христом, то для этого и прежде этого оно с Христом и во Христе умирает.

Земная жизнь обращена лицом к смерти, но страшный час смерти есть и радостный час нового откровения, исполнения «желания разрешиться и со Христом быть». И, в отличие от здешнего мира, в мире загробном, духовное небо горит упованием воскресения и молитва «ей гряди Господи Иисусе!» имеет там для нас неведомую силу.

И если в умирании смерть становится для нас самой ужасающей действительностью, то за ее порогом она теряет свою силу. Об этом говорит св. Иоанн Златоуст в слове Пасхальном: «никто же да убоится смерти, свободила бы нас Спасова смерть… Воскресе Христос, и жизнь жительствует»…