Несущий огонь (ЛП) - Бернард Корнуэлл

— Ты представляешь, господин? Свитун и жена Видарра! А мне говорили, что она уродина.

— Она не столько уродливая, сколько злобная.

— Бедняга, наверное, он совсем отчаялся.

Не все, кто присылал мне вести, были шпионами. Священники, монахи и монахини постоянно обменивались письмами, многие были рады поделиться тем, что узнали в каком-нибудь отдалённом аббатстве, а купцы всегда стремились разносить сплетни. Но большая часть этих сообщений неизбежно оказывалась ложной, и они почти всегда были устаревшими к тому времени, как достигали Нортумбрии.

Но теперь, после знаменательной встречи в Хорнекастре, на моей стороне оказались ещё и шпионы Этельстана. Сами они этого не знали. Возможно, они считали, что снабжают новостями юного принца, страдающего от суровых испытаний у меня в плену, но Этельстан обещал мне передавать их рассказы. Конечно, его, как христианина, сопровождали три священника и шестеро слуг, четверо из которых явно были воинами, притворявшимися слугами.

— Ты веришь им? — спросил я, когда мы охотились на оленей на холмах к северу от Дунхолма.

Это случилось через неделю после того, как я вернулся из Эофервика, и для поддержания слухов об отъезде во Фризию я уже приказал слугам начинать собирать вещи.

— Я доверяю им свою жизнь, — ответил Этельстан. — Их прислала ко мне леди Этельфлед, они — мерсийские воины.

— А священникам?

— Свитреду я не доверяю, а вот двое других... — он пожал плечами. — Они молоды, у них благородные идеалы. Я сам попросил их быть моими священниками, их мне не навязывали.

— Я улыбнулся, услышав эти слова. Этельстану в том году исполнилось двадцать два или двадцать три, он не старше двух своих юных священников.

— А отца Свитреда тебе навязали? — спросил я.

— Мой отец. Может, Свитред просто шлёт ему письма?

— Какие бы письма он ни слал, — ответил я, — их станут читать королевские писари, которые могут быть куплены Этельхельмом.

— Вполне возможно, — ответил он.

Свитред, уже немолодой человек, лет сорока или даже пятидесяти, с лысым, как яйцо, черепом и внимательным взглядом черных глаз, постоянно хмурился. Его возмущало вынужденное пребывание среди язычников, и он позволял себе демонстрировать это возмущение.

— Заметил ли ты, — спросил я его во время нашего путешествия на север, — что не меньше половины моих людей — христиане?

— Христианин не может служить лорду-язычнику, — грубо ответил Свитред, а потом неохотно добавил: — господин.

— Хочешь сказать, раз они служат мне, то уже не христиане?

— Я имел в виду, что они нуждаются в покаянии.

— В Дунхолме у них есть церковь, — сказал я ему, — и священник. Предоставил бы ты такую возможность язычникам Уэссекса или Мерсии?

— Конечно нет! — отвечал он. Священник ехал на прекрасной серой лошади и хорошо держался в седле. — Могу я спросить? — поинтересовался он, но потом, казалось, задумался над вопросом.

— Спрашивай.

— Какие приготовления будут сделаны, чтобы разместить принца Этельстана с подобающими удобствами?

Он имел в виду своё собственное удобство, но я притворился, что поверил, будто он беспокоится исключительно о принце.

— Он заложник, — ответил я, — так что, наверное, мы поместим его со скотом в коровнике или, может, в сарае со свиньями, посадим на цепь и будем кормить помоями и сточной водой.

Слушавший нас Этельстан захохотал.

— Не верь ему, отче.

— И если хоть один западный сакс перейдет границу, — продолжил я, — я перережу ему горло. И тебе!

— Это не смешно, господин, — сухо сказал отец Свитред.

— Его примут, как принца, — заверил я, — со всем подобающим почетом, уважением и удобствами.

Так и было. Этельстан пировал с нами, охотился с нами, молился в маленькой церкви за стенами Дунхолма. Повзрослев, он стал набожнее. Он еще сохранял свою буйное жизнелюбие, жажду деятельности, смешливость, но, как и его дед Альфред, молился каждый день. Под руководством двух молодых священников он читал христианские книги.

— Что тебя изменило? — спросил я, когда мы, вооружившись охотничьими луками, засели на какой-то лесной опушке. Я никогда не был хорошим лучником, а Этельстан уже подстрелил двух отличных зверей.

— Ты, — ответил он.

— Я?!

— Ты убедил меня, что я могу стать королем, и если так, то мне нужно Божье благословение.

Я поднял лук и выпустил стрелу. Листва зашелестела, но зверь не появился, и шум постепенно стих.

— А чем плохо иметь на своей стороне Тора и Одина?

— Я христианин, господин, — улыбнулся он, — и стараюсь стать добрым христианином.

Я недовольно хмыкнул, но промолчал.

— Бог не наградит меня, если я стану творить зло, — продолжил он.

— Меня хранят мои боги, — резко сказал я.

— Отправляя во Фризию?

— В этом нет ничего плохого.

— Фризия — не Беббанбург.

— Когда ты станешь королём, — ответил я, глядя в сторону леса, — ты узнаешь, что одни притязания удовлетворить можно, а другие — нет. Понимать, что есть что — очень важно.

— Значит, ты не поедешь на север, в Беббанбург? — спросил он.

— Говорю же, я направляюсь во Фризию.

— А когда ты приедешь... во Фризию, — он особо выделил это слово, — будет битва?

— Битвы постоянно случаются.

— И эта битва, — снова короткая пауза, — во Фризии, будет жестокой?

— Они всегда такие.

— Значит, ты позволишь мне биться рядом с тобой?

— Нет! — ответил я резче, чем хотел. — Эта битва — не твое дело. Враги, с которыми я буду драться — не твои враги. И ты мой заложник, я должен хранить твою жизнь.

Он пристально следил за лесом, ожидая появления дичи, наполовину оттянул тетиву лука, но стрелу не нацелил.

— Я многим обязан тебе, господин, — сказал он, — я понимаю, что ты защитил меня, и единственное, чем я могу отплатить — помочь в сражениях.

— И если ты погибнешь в бою, — грубо ответил я, — то получится, что я осчастливил Этельхельма.

Он кивнул.

— Лорд Этельхельм хотел, чтобы я командовал войском, которое он отправил в Хорнекастр. Он просил об этом моего отца, но тот послал Брунульфа.

— Урия Хеттеянин, — сказал я.

Он рассмеялся:

— Ты хорошо образован.

— Это все леди Этельфлед.

— Умная у меня тётя, — одобрительно произнёс он, потом опустил тетиву лука и осенил себя крестом, очевидно, произнеся молитву за её выздоровление. — Да, Этельхельм думал, что сможет устроить так, что я погиб в бою.

Урия Хеттеянин был воином, служившим царю Давиду, тоже христианскому герою. Я расспросил про Урию отца Кутберта, слепого священника и доброго друга, и тот усмехнулся в ответ.