Избранные произведения - Александр Хьелланн

— Тогда, — продолжал Габриель, — они подвели под корабль желоба, выбили клинья и сдвинули корабль. Крепления были сняты мгновенно; сам старик Андерс сбил последнюю крепь уже весь охваченный огнем и дымом, и корабль пошел почти что в последнее мгновенье. Во всяком случае, Тома Робсона следовало похвалить за то, что все было готово к спуску корабля и находилось в наилучшем порядке.

Ракел встретила их на лестнице. Подойдя прямо к дядюшке Рикарду, она шепнула ему на ухо:

— Не тревожься, дядя! Не будем портить вечера Габриелю, С отцом случился удар; он лежит у себя. Там уже доктор.

Советник молча вошел в дом. Ракел обняла брата за шею и сказала:

— Ты смелый мальчик, Габриель!

— Мальчик?! — спросил Габриель.

— Ну, мужчина. Это я и хотела сказать! — ответила Ракел с улыбкой. — А где твои люди?

Вскоре явились и плотники. Ракел пошла на кухню и принесла эль, вино, колбасу, копченое мясо, печенье, сдобный хлеб и множество других вкусных вещей. Габриель рассмеялся и сказал:

— Ну, ты гораздо щедрее, чем йомфру Кордсен. Я уверен, что жареные цыплята предназначались для бала.

Да, верно… Завтрашний бал. Ракел стало, наконец, так тяжело видеть Габриеля веселым и радостным, что она больше не могла этого вынести.

— Послушай, Габриель! Бала завтра не будет. Отец заболел.

Габриель не стал расспрашивать. Он понял, что случилось что-то серьезное. Плотники, пришедшие с ним, стояли у лестницы, нагруженные прекрасным угощением, и не знали, куда деваться.

— Идемте-ка обратно на верфь! — сказал им Габриель. — Там мы у себя дома; и там достаточно тепло.

По его голосу Ракел почувствовала, что слезы подступают ему к горлу; она невольно подумала о том, что этот мальчик сразу стал взрослым.

Горевшее здание уже обрушилось, но развалины еще догорали. Нужно отдать справедливость мистеру Робсону, верфи были в таком образцовом порядке, что сторожам не стоило особого труда помешать распространению огня. К полуночи ветер совсем стих, и густые облака дыма поднялись высоко в небо и медленно поплыли над фиордом.

Сойдя со стапелей, корабль пошел прямо по ветру и стал борт о борт со старым бригом, принадлежавшим фирме. Всю ночь продолжались крики и песни бесчисленных добровольцев, которые вызвались привести корабль в порядок.

Корабельные плотники сидели маленьким тесным кружком на верфях, настолько близко к горевшим зданиям, что им было тепло. Они получили гораздо больше угощения, чем могли вместить, и потому угостили на славу подошедших к ним сторожей.

Все были веселы и довольны. Портило их радость только заявление Габриеля, что ему нужно быть дома, потому что консул заболел. Ему не хотелось, чтобы плотники подумали, что он гнушается ими и не хочет остаться из гордости.

Они пили за здоровье Габриеля и за здоровье многих других, кого только могли вспомнить. Пили непривычные вина, ели изысканные кушанья, пока уже не в силах были продолжать.

Остатки они разделили между собой по жребию, совершенно так же, как порой делили щепки, и хохотали при этом до колик.

Затем все пошли домой, в «West End», нагруженные колбасами, бутылками, цыплятами и прочими прекрасными яствами. Солнце только что вышло из-за гор на востоке города и сияло во всех оконных стеклах. Казалось, что весь «West End» иллюминован.

В это утро уж наверное ни одна жена не попрекнула мужа за то, что он немножко перехватил. В домах плотников ели, пили, болтали, шумели; на лестницах и по улицам сновали люди. Ребятишки сидели в кроватках, удивленные, ослепленные утренним солнцем, и уплетали колбасу, еще не вполне уверенные, точно ли они едят колбасу или все это просто чудесный сон, один из тех снов, какие часто снятся голодным.

Солнце сияло над бухтой Сансгор. Новый корабль стоял на причале, а с берега «West End» далеко в море доносился веселый шум.

Дома у старика Андерса Марианна лежала в постели и говорила в бреду что-то непонятное. Соседка утверждала, что у нее горячка; да и сам старик Андерс сидел, обмотав голову мокрым полотенцем: он обжег себе на пожаре одну сторону лица.

Горожане, наконец, разошлись по домам. Иные — усталые, словно не замечая солнца, сразу отправились в постель; другие не ложились, бродили и болтали весь день. Больше половины населения города побывало в эту ночь в Сансгоре или во всяком случае наверху, на холмах, чтобы посмотреть на пожар.

Один из немногих, кто не обратил на пожар никакого внимания, был Клоп. Расставшись со шведом наверху, в шкиперском поселке, он пошел прямо к городу и около первого же дома встретил людей, бежавших вниз. Как он ни был глух, он все же явственно услышал два пушечных выстрела. Проходя мимо церкви, Клоп увидел, что дверь открыта и что в помещении колокольни на полу стоит фонарь. Клоп увидел ноги человека, которые то поднимались кверху, то опускались вниз, подгибались и снова поднимались кверху. Он решил, что, видимо, бьют в набат большим колоколом.

Клоп обратил внимание на то, какое время показывали церковные часы, и пошел домой, обдумывая, что отвечать полиции: он ожидал допроса в связи с этим пожаром.

Консул Гарман уже три дня лежал в постели. Вся левая сторона была парализована; но доктора полагали, что все может пройти, поскольку пациент выжил первые дни. Консул не произносил ни слова, но двигал глазами, точнее, правым глазом; левый был полузакрыт и рот перекошен.

Дядюшка Рикард все время сидел у постели и пристально смотрел на брата, пока их глаза не встречались; тогда он отводил взгляд в сторону, стараясь изобразить на лице полнейшую беспечность. Ведь доктор предписал, чтобы больного тщательно оберегали от какого бы то ни было волнения.

Оставаясь с больным наедине, советник всегда боялся, что тот начнет говорить; но консул как будто специально ожидал этого и, наконец, сегодня, как только ушел доктор, обратился к брату:

— Послушай, Рикард, — сказал он, невнятно произнося слова, — надо бы сделать кое-какие изменения…

«Ну вот, начинается!» — подумал советник.

Консул подождал немного, затем продолжал:

— Это большая потеря, которая отразится на нас всех; корабль был не застрахован.

— Да… Видишь ли, Кристиан Фредрик… — отвечал дядюшка Рикард совершенно неподобающим беспечным тоном. — Совершенно удивительные… Совершенно удивительно… что… гм… что… ну, словом, совершенно удивительные вещи случаются иной раз… Скажем, например, с кораблем…

Консул поглядел на него.

«Что же теперь будет?» — подумал дядюшка Рикард и огляделся в поисках помощи.

— Что ты хочешь этим сказать, Рикард?

— Да… да… да… Вот наш-то Габриель! Молодец мальчик… — пробормотал советник и попробовал улыбнуться. — Не то чтобы в школе, конечно, но вот, например, скажем, на верфи..

— Что случилось с Габриелем? — быстро спросил консул.

— С Габриелем? Ничего! Ничего, кроме хорошего… Замечательно хорошего… Неужели ты думаешь…

В этот момент вошла Ракел, и дядюшка Рикард вздохнул с облегчением.

Ракел сразу поняла, что отец заговорил, и прямо подошла к постели.

— Расскажи мне все, Ракел! — попросил больной.

— Я с удовольствием рассказала бы тебе все сразу, отец, потому что все новости только хорошие, но я не уверена, сможешь ли ты перенести потрясение, радостное потрясение? — говоря это, она спокойно взглянула ему в лицо.

Больной сделал нетерпеливое движение. Ракел продолжала, держа его за правую руку:

— Видишь ли, корабль был готов к спуску. Совсем готов. И он пошел в назначенное время, прежде чем успел загореться, понимаешь? Корабль был вовремя спущен на воду, и теперь он спасен и цел. Ну вот, отец, теперь ты знаешь все.

— Но Габриель? — спросил консул и посмотрел на брата.

— Габриель именно и сделал все это, потому что Том Робсон не пришел, — сказала Ракел.

— Был пьян, видишь ли, совершенно пьян! Лежал в постели мертвецки пьяный! Понимаешь? — пояснил теперь дядюшка Рикард различными жестами.

— Ну вот, отец! Теперь тебе не о чем спрашивать, — сказала Ракел успокоительным тоном. — Теперь ты знаешь все.

Отец посмотрел на нее, и она почувствовала слабое пожатие его руки.

Затем Ракел увела дядюшку Рикарда из комнаты больного и запретила ему приходить туда одному, что советник счел вполне разумным.

Йомфру Кордсен приходилось очень трудно все эти дни с больным, за которым она ухаживала сама, не допуская к нему никого, кроме Ракел, и с хлопотами по приведению дома в порядок после приготовления к балу. Но у старухи за это время составилось высокое мнение о фрекен Ракел.

После сватовства пастор Мартенс ни разу не разговаривал с Мадлен наедине. Но в эти дни тревог и волнений он очень часто приезжал в Сансгор. Фру Гарман слегла в постель — никто точно не знал, почему, и часто случалось, что в гостиной не было никого, кроме Мадлен, когда он приходил.