Водка (июнь 2008) - журнал Русская жизнь

Но жить с этим некрасиво. Неловко. Это примерно как столкнуться впервые с настоящим венским штруделем - простым и суховатым. Невозможно с мыслями об инфекционном эндокардите, почечной недостаточности и несовершенстве медицины XVIII века выйти из Mozartwohnung и оказаться в кафе Mozart, и сесть на один из венских стульев под портретом композитора (в профиль) с нескончаемым носом и глупыми куриными глазами, глядя на литографию на противоположной стене, изображающую Папагено и Папагену с идиотически открытыми ртами, и заказать себе кофе по-венски, и заметить, как за соседним столом сидит компания пенсионерок, фотографирующих заказанные ими десерты, и пить кофе, слушая несущуюся из динамиков «Eine kleine Nachtmьsik». Нет уж, думает турист, пусть лучше Моцарт остается таким, каким мы его знаем: нищим, маленьким, длинноносым сифилитиком (!), отравленным алчной супругой и ее любовником, итальянским жиголо Антонио Сальери, который и нот-то толком не знал, а мы спокойно поедим, выйдем и пойдем по улице, дойдем до сувенирной лавки и купим магнитик на холодильник.

Странно, однако, что этот марципановый, слащавый, не имеющий ничего общего с действительностью образ растиражирован в Вене с куда большим усердием, чем образ, казалось бы, куда более для того подходящий. Все так, ни один новогодний концерт Венского филармонического оркестра не обходится без вальсов Штрауса, более того, из них он состоит процентов на девяносто. Всякий раз одно и то же, меняются лишь дирижеры - Карлос Кляйбер, Клаудио Аббадо, Сайджи Озава, Марис Янсонс. А программа не меняется: полька, вальс, полька, «На прекрасном голубом Дунае», «На охоте», «Сказки венского леса», «Радецки-марш». Зал рукоплещет всегда одинаково, с удовлетворением, как всегда с удовлетворением едят десерт. Памятник Штраусу в Вене сделан будто из конфетной фольги золотого цвета: он блестит, как игрушка, с игрушечной скрипочкой в игрушечных руках. Топорщатся золотые усы. Он похож на официанта, а его скрипка - на Apfelstrudel, каким мы привыкли его видеть в Москве, в Берлине, в Нью-Йорке, в Барселоне, в Стамбуле, в Санкт-Петербурге. И еще где-то.

Вот что должно было нравиться Францу-Иосифу. Эти плоские, повторяющиеся, роскошные и бессмысленные, как цветы на обоях, музыкальные фразы. Это катание в коляске с бубенчиками по дорожкам Burggarten, мимо, мимо пошлейшего памятника Моцарту - белого, как молочный шоколад, с инфантильно разведенными руками. Кондитерские излишества Штрауса не требовали дополнений, не нуждались в легендах и конспирологических версиях: Штраус умер в возрасте сорока пяти лет, через год после вступления Франца-Иосифа на престол, но смерть его не вызвала ни кривотолков, ни слухов, мало того - на месте одного Штрауса сразу выросло еще три, как это бывает с бородавками после неудачной попытки вытравить их жидким азотом. И эти трое целый век были символом музыкальной культуры Вены и всей Австрии. Их господство было столь же подавляющим, сколь подавляющим стал стиль историзм в Хофбурге: от старого, XVIII века, дворца Габсбургов, воздушного и летящего, осталось одно жалкое крыло, все прочее место заняли колонны, скульптуры и тяжеловесные арки, которые, как ни зажмуривайся, не навевают мыслей ни о вальсах, ни о мазурках, ни о польках, ни даже о маршах. Они вообще были поставлены не для полек и мазурок, а для вечности - в вечной империи.

Шофер повернул на улицу Франца-Иосифа. Ему объяснили, что он едет неправильно. Он начал медленно разворачивать машину. В этот момент машину заметил Гаврило Принцип, покупавший в соседнем магазине бутерброд. Он подбежал к машине и выстрелил беременной Софи в живот, а затем Францу-Фердинанду в шею. Он попытался отравиться, и его вырвало. Затем он попробовал застрелиться, но набежавшие люди отобрали у него пистолет.

Когда за четверть века до этого единственный сын Франца-Иосифа кронпринц Рудольф застрелился в замке Майерлинг, император написал всем европейским монархам, что причиной гибели стал случайный выстрел на охоте. Последние десятилетия царствования династии Габсбургов служили обильной пищей для разнообразных конспирологических теорий, сплетен и даже детективных романов. Но убийство Франца-Фердинанда не оставляло для этого ни места, ни времени. Оно было простым, пошлым, оглушительно примитивным, без флера и прочих красивостей, как яблочный штрудель без сливок и мороженого. Так и должна была завершиться пышная, витиеватая, бесконечно подробная история - кратко, четко, сухим, как кашель, выстрелом.

Екатерина Шерга

Заколдованный источник

Чужие здесь не ходят

Выпивали с французом. Веселый толстый человек из Оверни, он позвал нас в московский дорогой ресторан, стилизованный под простенькое парижское бистро. Овернь славится отменной крестьянской едой - такую наш гость себе заказал и нам посоветовал. Ассорти твердых колбас, паштет по-деревенски, баранья нога с зеленой фасолью. К этому - красное кот-дю-рон удачного 2001 года. Камамбер. Черный кофе - чашечку, потом еще одну. И на десерт, по рекомендации хозяина ресторана, - пласт темного шоколадного мусса.

А когда и с этим было покончено, он обвел всех веселым взглядом и сказал: «Поскольку мы в России, предлагаю завершить обед по-русски. Думаю, сейчас нам надо выпить водки».

Тишина наступила после этих слов. Мысль о водке (без закуски! после обеда! после кофе и мусса на шоколаде и сливках!) показалась неправдоподобно ужасной. Но из вежливости кто-то обязан был составить компанию безумному иностранцу. Положение спас один из нас, известный как талантливый переговорщик, способный любой конфликт свести к удачному компромиссу. Он заказал шарик лимонного мороженного, вылил на него свои 50 граммов и аккуратно съел с помощью ложечки, объяснив, что и такая есть традиция после обеда употреблять водку, исконная, чуть ли не со времен Добрыни.

А овернец так и выпил свою порцию неторопливыми глотками, дегустируя, словно это был двадцатилетний арманьяк. Естественно, он был уверен, что поступает очень по-русски.

Водка на Западе популярна. Впервые ее распробовали, понятное дело, лет девяносто назад, после появления в европейских городах тысяч беженцев из погибшей Российской империи. Вторая волна интереса датирована 1962 годом, когда в фильме «Доктор Но» Джеймс Бонд - Шон О? Коннери потребовал «смешать, но не взбалтывать». Тогда на долгие годы вперед был определен статус водки - удачного ингредиента для коктейлей. В последние десять лет в мире продажи ее растут стремительно, нет напитка, который так набирал бы популярность. В самом деле, водка - идеальный товар эпохи глобализации. Она чистая, прозрачная, безвкусная, ее можно с чем угодно смешивать, с чем хочешь взбалтывать. Иногда ее делают клюквенной или же лимонной, что опять-таки хорошо для коктейлей. Она пригодится на любом конце земли, в любом национальном или якобы национальном рецепте, будь то «Колорадский бульдог», «Граф Парижский», «Финский завтрак» или же «Белый русский», так любимый мистером Лебовски. Сейчас успеху способствует еще и агрессивная рекламная политика российских производителей. В ночных клубах Парижа или Берлина не спастись от роликов «Русского стандарта». Если же водку заказать, то в соответствии с обычаями тех краев бесплатно приносят целый поднос необходимых дополнений: чипсы, фисташки, швепс, соки в ассортименте и ужасное порождение кризиса капиталистической системы под названием «Ред Булл». Если же водка не допита (потому что какая же компания одолеет целую бутылку?), то на нее наклеивают этикетку с фамилией заказчика, чтобы остаток драгоценного напитка его дожидался.

Флориан Зиммер, бренд-менеджер водки «Алтай», голландец по происхождению объясняет мне: «На Западе нет традиции пить залпом крепкий алкоголь, это не социально». - «Однако же научился весь мир пить залпом текилу. Потрудился освоить экзотический обряд с лаймом и солью». - «Да, но это - туристический fun, забава. Думаю, что сами мексиканцы не всегда соль на руку насыпают. Когда в России начнет сильно развиваться туризм, наверное, тоже будет придуман какой-нибудь аттракцион… Соленый огурец, черный хлеб».

И мы замолкаем, подавленные сложностью задачи. Ведь еще и черный хлеб придется пропагандировать, и соленые огурцы.

Впрочем, наша страна уже сейчас насыщена веселыми и отважными иностранцами. Они бестрепетно лезут в абсолютные медвежьи углы. Россия интересна им. Она экономически перспективна, как Китай, только народ здесь не такой узкоглазый и таинственный. Они готовы к тому, что все здесь сложно, все - особенное, отличное от того, к чему они привыкли. Я была свидетелем, как один из таких пришельцев недавно вернулся из деловой поездки на далекий остров Zakolin. Что-то он там развивал, связанное с торговлей моторными маслами. Растолковывал, какое это перспективное место - Zakolin и как он всем рекомендует туда отправиться. Его русские друзья, менеджеры из московских офисов, выслушивали эти рассказы с энтузиазмом Мушкетона из романа Дюма: «Монсеньор показывает мне далекие земли и моря; мы обещаемся никогда не ездить туда».