Истина короля - Мария Сергеевна Руднева

– Иными словами, вам нужен человек, который устроит так, что паровая машина действительно поедет и вернется обратно вместе со всеми пассажирами? – усмехнулся Ортанс. – Чтобы ничего не отвалилось или… никто специально не отвалил?

Мистер Мирт окинул взглядом внушительную мускулатуру Джона Ортанса и согласно кивнул.

– Значит, такой человек у вас есть, – заключил Ортанс. – Что по оплате?

– Плачу полную ставку за каждый день до Выставки и двойную – непосредственно в день презентации.

– Более чем достойно.

– Могу ли я тоже быть чем-то полезен вам? – спросил вдруг Юй Цзиянь. – Видите ли, из-за меня мой дорогой друг Джон влез в одно дело, и я не хотел бы, чтобы расплачивался он один. Деньги нужны нам обоим.

– О, я, конечно же, собирался и для вас предложить роль, – быстро сказал мистер Мирт. – И совершенно не было нужды вам оправдываться. Деньги нужны всем и каждому: на том стоит наш человеческий мир. Да и мир фаэ вполне себе живет, выменивая различные блага на золото, серебро и рабский труд. Здесь я с ними не согласен: рабского труда в наше прогрессивное время было бы здорово избежать. Однако перед тем, как я озвучу свое предложение, могу я попросить вас немного рассказать о ваших протезах? Биомеханический человек редкость в наше время, и мне хотелось бы знать, как это удалось? Они же полностью функциональны… Выглядит как техническое чудо, вот что я пытаюсь сказать.

Ортанс попытался было сказать что-то, но Цзиянь махнул искусственной рукой, вынуждая его замолчать.

– В некотором смысле это и есть техническое чудо. Я попал в эпицентр взрыва – был неприятный момент в моей биографии… Это все в прошлом. Ханьские врачи буквально собрали меня по кусочкам, а потом судьба привела меня в Лунденбурх. Не скажу, что тут искусственные глаза и руки вызывают у людей приятные чувства… как и принадлежность к другим национальностям. Так получилось, что в настоящий момент я не полностью функционален. Возможно, без помощи Ортанса дела обстояли бы гораздо хуже, потому что с Хань я давно не поддерживаю контакт.

– О! – просиял мистер Мирт. – Мистер Ортанс, вы способны работать с биомеханикой? Вы же самородок!

– Предпочитаю считать себя просто талантливым механиком…

– Он слишком скромен! – сказал Цзиянь. – Но лучше него вы действительно не найдете человека для своего дела, мистер Мирт. Я ходячее тому подтверждение. А еще я просто вижу этот вопрос в ваших глазах: кто он, этот человек? Откуда он пришел и какую опасность несет? Уверяю вас: никакой. Мое прошлое действительно осталось позади. Сейчас я просто ханьский эмигрант, готовый на любую работу, чтобы оплатить свое лечение.

– Детали… – понял вдруг мистер Мирт. – Да, это наверняка очень сложно и дорого… Конечно, я заплачу вам такую же ставку, как вашему другу. Но попрошу вас не скрывать ваши… механические особенности, а, напротив, выставить их на всеобщее обозрение. Вы будете ходячим манифестом науки. То, что я попрошу у вас, здорово разгрузит мои собственные плечи. Надо будет общаться со зрителями и отвечать им на вопросы, касающиеся паровой машины. Любые вопросы. Я просвещу вас насчет абсолютно любых нюансов. У вас такой чудесный бриттский, что, я уверен, людям будет приятно собраться вокруг вас и послушать.

– Ловить на диковинку, чтобы продать другую диковинку – а вы стратег, мистер Мирт, – сощурился Цзиянь. – Не скажу, что то, что вы предлагаете, дастся мне достаточно легко. Но я приложу все силы, чтобы презентация прошла хорошо.

– Тогда по рукам, – решительно сказал мистер Мирт. – И, раз уж вы теперь тоже члены моей маленькой команды… маленького паровозного общества… Думаю, что я должен посвятить вас в еще один секрет этого дома: в ближайшее время вам придется часто бывать здесь.

Мисс Эконит улыбнулась, поняв, к чему он клонит, и попросила, подойдя к дверям гостиной:

– Поуп, дорогой, не мог бы ты принести пирожных к чаю? Наши коллеги хотели бы познакомиться с тобой!

Часть II

Из дневника Габриэля Мирта

Лунденбурх, декабрь, 18** год

…не могу поверить, что до Ежегодной Выставки достижений осталось несколько дней!

Полгода прошло с тех пор, как Амелия присоединилась к моей затее, год – с того момента, как я впервые решился на реализацию той идеи, которая по сей день кажется мне порой безумной, и много, много дней с момента зарождения Идеи. Мечты.

И я могу сказать, что изменилось многое. Я думал, что двигаюсь вперед исключительно ради Просвещения, ради того, чтобы наполнить истинным смыслом это порядком потасканное в гражданских боях слово. Но теперь, познакомившись с Амелией, проникнувшись до глубины сердца судьбой несчастного Эконита, я понимаю, что гораздо сильнее теперь стремлюсь реабилитировать его честное имя, заставить людей вспомнить о нем, вспомнить о его великих достижениях. Собственное тщеславие отошло на второй план. Чего стоят все мои изобретения, если они не спасают от самого главного – от забвения?

Несмотря на все мои патенты, моя известность и близко не сравнима пока с той, что гремела вокруг имени Гилдероя Эконита во времена его былого расцвета. Так сейчас заговорили обо мне – кто-то как о гении, кто-то как о мечтателе, кто-то как об опасном безумце. И я не могу теперь изгнать из головы мысль о том, что и со мной однажды могут поступить, как с ним. Только вот у меня ни жены, ни дочери, ни сына, только каменная горгулья, способная в случае чего позаботиться о себе, да и та досталась в наследство от изгнанного названого брата. Мне нечего бояться и нечего терять, и потому я рискую.

Чем ближе день, который изменит все – день запуска паровой машины, – тем чаще я задумываюсь о тех шагах, которые я сделал по жизни. О той дороге, что привела меня именно в эту точку. Я вспоминаю того мальчика, которого привели под двери королевского дворца, чтобы навсегда оставить там. Мальчика, которого нарекли Миртом – в честь священного дерева, того самого, которым король фаэ однажды скрепил союз с королем людей. Так и я должен был скрепить союз между людьми и фаэ – но оказался бессилен против его разрушения. А он рассыпался, словно древний каменный мост, незаметным каменным крошевом. Изгнание принца Андерса – моего брата и друга, наследника и любимого сына – навлекло гнев фаэ на всех, и с тех пор… С тех-то пор все и понеслось под откос. И Призыв Просвещения был лишь следствием множества