Встать, суд идет! (сборник) - Наталья Нестерова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот! – Запыхавшаяся продавщица, минуя весы, бухнула на прилавок пакет. – Отличный фарш! Из чистой вырезки.
– Сколько мы должны? – строго спросил Сеня и получил от Гоги тычок в голень.
– Да что там! – подобострастно улыбалась красно-пестролицая продавщица.
– Мы отметим в своем отчете, – пообещал Го га и потянул приятеля на выход, – качество вашей работы.
Казалось, все складывается отлично. Выпивки – залейся, куплены макароны, отличный фарш и даже конфеты. Но когда в субботу, за час до прибытия девушек, принялись готовить макароны по-флотски, начался кулинарный кошмар. Заранее собрали по комнатам тарелки, стаканы, вилки, кровати выстроили в шеренгу, столы – в линеечку, покрыли белоснежными ватманами с отработанными чертежами на оборотных сторонах. Получилось как в лучших домах. Откровенно говоря, в лучших домах никто из них не бывал, но и в общежитии никогда подобной красоты не видели. Нашли большую кастрюлю, чтобы три килограмма вермишели поместилось. Закипела вода, высыпали «звездочки». Через несколько минут макаронные изделия разбухли и полезли наружу.
– А куда фарш пихать? – растерянно спросил Сеня, глядя на варево, уже запахшее горелым.
– Еще одна емкость нужна, – сказал Гога и сбегал за другой кастрюлей.
Горячее месиво поделили по двум кастрюлям и вмешали туда фарш.
– Но это есть нельзя, – Гога, глядя на несимпатичную массу в кастрюлях, почесал затылок, – мясо-то сырое!
– А что я тебе говорил? Бабушка фарш сначала жарила. Елки! – воскликнул Сеня. – Девушки сейчас подвалят.
– Спокойно! Жарить – это на чем? На сковородках?
Гога в очередной раз сбегал в комнату институтских девушек и попросил сковородку.
Первая же часть массы, вываленная на сковородку, намертво прижарилась ко дну и не отдиралась. Это был тупик, обвал и крах надежд. Что делать с двумя кастрюлями сыро-мясной макаронной массы, призванной украсить стол на вечеринке с филологинями всеобщей мечты?
На их счастье, в кухню вошла одна из девушек-однокурсниц. Она пояснила, что жарить надо на растительном масле и что масла для переработки этой гадости в кастрюлях потребуется много. Гога и Сеня едва не упали перед девушкой Олей на колени: «Выручай! Мы тебя приглашаем на классную вечеринку!» Гога помчался вниз, встречать филологических див на проходной, где уже томились парни, внесшие взнос двумя бутылками спиртного, – каждому вменялось провожать наверх отдельно взятую специалистку по германским языкам.
Оля не подвела: нашла растительное масло и перегоняла через сковородки содержимое кастрюль. Она сказала, что понадобится большое блюдо, чтобы выкладывать готовый продукт. Большое блюдо, понял Сеня, это плоская емкость большого диаметра.
– Например, гравюра Ильича Ленина в красном уголке? – спросил Сеня.
Красным уголком назывался актовый зал общежития, где проходили комсомольские и профсоюзные собрания, торжественные собрания на Первое мая, Седьмое ноября. Здесь же выступали артисты самодеятельных и профессиональных театров, звучала классическая и авангардная музыка, здесь слушали исполнителей, которые не вписывались в общую идеологическую струю. Здесь несколько раз пел Высоцкий и читали свои стихи Ахмадулина, Рождественский. Вознесенский. Их воспринимали как глашатаев своих собственных, замурованных, не до конца осознанных чувств и идей. Но не как революционеров сознания. Голодные провинциалы, вырвавшиеся в столицу из хибар с земляным полом, они знали, что находится позади, и в то прекрасное, что впереди, вгрызались острыми зубами. Если у тебя есть перспектива, возможность прогрызть желанное будущее, достичь его усилиями собственной воли, ты никогда не возьмешь в руки оружие пролетариата – булыжник.
Стены в красном уголке были увешаны портретами членов политбюро. А над сценой, где стоял длинный стол и трибуна для докладчика, на фоне шелковой оборки занавеса красовалась большая круглая чеканка с профилем Владимира Ильича Ленина – подарок Туркменской республики, ознаменовавший открытие (русскими геологами) месторождений газа в пустынях Туркмении и прием в институт группы туркменской молодежи в рамках программы по подготовке кадров.
Сеня, утомленный кулинарными испытаниями, в качестве емкости для макарон с фаршем предлагал использовать как раз этого чеканного туркменского Ленина.
– Ты с ума сошел! – шепотом возмутилась Оля. – Из комсомола исключат, из института вылетим.
Потом, через десятилетия, свой невинный вопрос-предложение взять чеканку Ленина под макароны Сеня будет представлять как диссидентский вызов режиму.
– А куда все это? – показал Сеня на шкворчащие макароны с мясом.
– Не знаю. Ищи куда!
В тазик, решил Сеня. В их комнате на шестерых имелся алюминиевый тазик с низкими бортиками, доставшийся в наследство от прежних постояльцев. Тазик был цветом темен, коряб, с вмятинами, но не дыряв и функционален. В тазике стирали рубашки, трусы, свитера, носки – все, что иногда требуется освежить.
«Грязные носки как предшественники макарон? – спрашивал себя Сеня на бегу. – Стирали, значит мыли. Мыли, значит чисто. Тут как на передовой, не до антимоний».
Он влетел в комнату, где филологинь усиленно спаивали. Со словами: «Аперитив для нефтяников святое», – Гога подносил девушкам вино и выхватывал из глубокой тарелки по конфетке для закуски. Еще трезвые, робкие и ошалевшие от вида московских лингвисток будущие покорители нефтяных шельфов, внесшие по две бутылки, пялили глаза и жадно глотали содержимое стаканов. Они выглядели идиотами, но были мировыми ребятами.
Сеня раздал гостьям воздушные поцелуи, залпом опорожнил стакан и тихо попросил:
– Парни, прикройте!
Те как бы невзначай выстроились полукругом у первой от двери кровати. Они не понимали, что Сеня задумал, но реагировали быстро. Сеня шлепнулся на пол и выволок из-под кровати алюминиевый тазик. Нерассуждающая вера подчиненных впоследствии очень ценилась Сеней.
Гога слегка повернул голову, увидел тазик, вопросительно зыркнул на друга.
– Все нормально, – задом, на четвереньках, выполз из комнаты Сеня. – Скажи им, что будет сюрприз.
Вываленная в тазик макаронная масса смотрелась уже не абсолютно кошмарно, но еще мало напоминала съедобный продукт. На кухню зашли эфиопы в «пижамах». У Сени заработала мысль.
– Похоже на африканское блюдо? – спросил он.
– Не совсем, – замялся один из негров. – У нас принято много специй добавлять.
– И украшать блюда зеленью и цветами.
– Ага! Цветочки я обеспечу. Ребята! Наверняка у вас припасены специи? Поделитесь, не жадничайте! Обещаю вас по сопромату подтянуть.
Иностранцы до поступления в вуз год изучали русский язык. Можно представить, как хорошо они знали его и как у них обстояло дело с институтскими предметами, которые и многим русским-то давались с трудом.
В Красном уголке стояла кадка с большой китайской розой. Ее-то Сеня и общипал.
Их появление перед участниками вечеринки произвело фурор. Впереди шагали разряженные эфиопы, один из них держал тазик, содержимое которого было щедро усыпано какими-то сухими перцами. По окружности «блюдо» украшали зеленые листочки и красные цветочки.
– Друзья, встречайте! – объявил Сеня. – Национальное блюдо Эфиопии – макароны по-африкански!
Вялые протесты эфиопов потонули в общем ликующем вопле. Макароны пошли «на ура», кто-то даже сжевал листья и цветы китайской розы.
Впрочем, риска отравиться не было, так как дезинфекция желудков спиртным не прекращалась. Непривычных к подобным возлияниям филологинь и негров упоили до положения риз. Когда пьяных девушек выносили из общежития, вахтерша покачала головой:
– Говорили, что консерваторки придут. Видали мы таких консерваторок.
После той вечеринки у Оли, спасшей макароны, завязался роман с одним из эфиопов. Окончив институт, Оля с мужем уехала на Черный континент, где и затерялась. Гога и Сеня тоже вскоре женились, выбрав себе девушек из высшего света. Но их браки оказались несчастливыми. Гога развелся через год, а Сеня – через два года. Зато получили вожделенный плацдарм – московскую прописку и площадь.
* * *Те времена, когда Гога не знал, с какой стороны за морковку взяться, давно прошли. Гога любил поесть и любил изредка готовить. В начале его пути на финансовый олимп вдруг пошла мода у состоятельных мужиков самим не только шашлыки делать, но и варить плов, коптить рыбу. Сохранилась ли эта мода до сегодняшнего дня, Гогу не волновало, он давно уже не плясал под чужие дудочки.
Козленок на вертеле удался – три четверти прожарки, что и требовалось. Гога умял целую ногу козленка и большую тарелку гарнира – молодого картофеля, печеных овощей, обернутых беконом. Сеня довольствовался небольшим кусочком вырезки и зеленым салатом.
Они сидели у камина в удобных креслах, обитых искусственно состаренной кожей. Гога плакался на жизнь. Говорил, что все ему опротивело, что нет азарта, драйва, интереса. Ничто не радует: ни дети, ни внуки, ни барыши.