Книга убийств - Джонатан Келлерман

— Похоже, такая возможность вас не удивляет, — заметил Майло.

— Я работаю с детьми вот уже двадцать лет. Меня очень трудно удивить.

— Вы здесь двадцать лет, мэм?

— Три — здесь, семнадцать — в суде по делам несовершеннолетних, в государственных учреждениях для умственно отсталых, программы предотвращения группового насилия.

— Вам тут нравится?

— По большей части, — ответила Марлен Балдассар. — Но порой работа в государственных учреждениях приносит удовлетворение. Приходится попусту тратить массу сил, но иногда в куче мусора удается отыскать бриллиант, и тогда это здорово. Работа здесь предсказуема. В целом дети вполне приличные. Испорченные, но неплохие. Мы специализируемся на серьезных проблемах обучения — хронические неудачи в школе, сложные случаи дислексии, дети, которые не воспринимают материал. Наша цель состоит в том, чтобы дети смогли прочитать, что написано в бумагах мелким шрифтом. Поэтому, если вас интересует кто-то из моих нынешних подопечных, я буду сильно удивлена. Мы стараемся держаться подальше от детей, представляющих опасность с точки зрения поведения в обществе, с ними слишком много возни.

— Дети находятся здесь двадцать четыре часа в сутки? — спросил Майло.

— Нет, разумеется, — ответила она. — У нас же не тюрьма. Они ездят домой на выходные, зарабатывают увольнительные. Итак, кто вас интересует и что вы хотите узнать?

— По правде говоря, — проговорил Майло, — мы хотели бы немного углубиться в историю. Нас интересуют события двадцатилетней давности.

Марлен Балдассар откинулась на спинку кресла и принялась теребить очки.

— Прошу меня простить, но мы не имеем права говорить о своих выпускниках. Проблема с нынешним учеником — совсем другое дело, если тот, кто сейчас находится в стенах нашего заведения, представляет опасность для себя или для окружающих. Закон требует, чтобы в таких вопросах я оказывала вам помощь.

— Школы не обладают правом на конфиденциальность, мэм.

— А психотерапевты обладают. В личных делах наших учеников имеются записи, сделанные специалистами, которые не подлежат разглашению. Я бы с радостью вам помогла, но…

— А как насчет сведений о персонале? — спросил Майло. — Нас, среди прочего, интересует один человек, который здесь работал. Уж его-то личное дело мы можем посмотреть?

Балдассар продолжала теребить очки.

— Думаю, да, но… двадцать лет назад? Не уверена, что оно сохранилось.

— Есть только один способ проверить, мэм.

— А как звали человека, который вас интересует?

— Уилберт Лоренцо Бернс.

На усыпанном веснушками лице ничего не отразилось. Балдассар взяла в руки телефонную трубку, задала несколько вопросов, а потом сказала:

— Подождите здесь.

Она вернулась через несколько минут с листком розовой бумаги в руках.

— Бернс, Уилберт Л., — сказала она и протянула листок Майло. — Это все, что у нас есть. Уведомление об увольнении. Он продержался три недели. С третьего по двадцать четвертое августа. Уволен за прогулы. Посмотрите сами.

Майло прочитал листок и вернул директору.

— А что сделал мистер Бернс?

— Он находится в розыске. Главным образом он нарушал законы о наркотиках. Странно, но, когда Бернс работал здесь, он имел условный срок за распространение наркотиков. И его должны были судить за попытку продать героин.

Балдассар нахмурилась.

— Поразительно. Ну, сейчас такого бы не случилось.

— Вы придирчиво относитесь к подбору персонала?

— Уж наркоторговец мимо меня не проскользнет.

— Похоже, предыдущий директор был не таким требовательным, — заметил Майло. — Вы его знаете? — Его зовут Майкл Ларнер.

— Я знакома только со своей предшественницей. Доктор Ивлин Луриа. Очень приятная женщина. Она ушла на пенсию и уехала в Италию, кажется, ей не меньше восьмидесяти. Мне рассказывали, что ее назначили директором, поскольку она имеет медицинское образование. В мою же задачу входило решение организационных вопросов. — Она ткнула пальцем в гармонику. — Вы хотите сказать, что Бернс продавал ученикам наркотики?

— А у ваших учеников есть проблемы с наркотиками?

— Прошу вас, детектив, — проговорила Балдассар. — Мы имеем дело с детьми, у которых низкая самооценка и материальная свобода. Не нужно иметь высшего образования, чтобы понять, что такие проблемы есть. Но, поверьте мне, я не допускаю, чтобы всякие мерзости попадали за наши ворота. Ну а насчет того, что происходило двадцать лет назад…

Она взяла в руки гармонику, потом снова положила ее на стол.

— Если это все…

— По правде говоря, наше расследование касается не только Уилли Бернса. Нас интересует ученица, которая была с ним дружна. Ее звали Кэролайн Коссак.

Балдассар вытаращила на нас глаза и фыркнула — думаю, этот звук означал смех, но вид у нее был совсем не радостный.

— Давайте выйдем отсюда, — сказала она. — Я покурю на улице, не хочу никого травить.

Она провела нас через двойные стеклянные двери мимо десяти комнат, некоторые были открыты, и нашим глазам представали не слишком аккуратно убранные постели, валяющиеся на полу мягкие игрушки, плакаты с изображением звезд кино и рока, музыкальные центры, гитары, книги, сложенные на маленьких деревянных столах. Парочка подростков, устроившись на кровати, слушала музыку через наушники, один мальчик отжимался, а девочка читала журнал, нахмурив брови и старательно шевеля губами.

Мы прошли вслед за Марлен Балдассар под задней лестницей, где она толкнула дверь с надписью «Выход», и оказались в аллее за зданием школы. Около блочной стены из шлакобетона стояли два мусорных контейнера. Неподалеку пристроилась девица с роскошным бюстом; она упиралась локтями в стенку, а бедрами прижималась к высокому, коротко остриженному парню, у которого штаны держались где-то под животом и нависали грязными складками над незашнурованными спортивными туфлями. Он был ужасно похож на пугало, которое вот-вот развалится на части. Парень собирался поцеловать свою подружку, но она ему что-то сказала, он обернулся и нахмурился.

— Привет, ребята, — поздоровалась с ними Балдассар. Парочка с ничего не выражающими лицами снялась с места и скрылась за углом.

— Кажется, мы им помешали, — сказала Балдассар. — Я почти чувствую себя виноватой.

Примерно в десяти футах над стеной шли провода, и я слышал, как жужжит в них электричество. Над нами пролетел голубь. Балдассар прикурила и жадно затянулась.

— Могу я рассчитывать на конфиденциальность? — спросила она.

— Я бы хотел дать вам такое обещание, — начал Майло. — Но если вам известно про преступление…

— Нет, тут совсем другое. Я никогда не видела дочь Коссаков, хотя знаю, она здесь училась. Но что касается ее семьи… ну, скажем, они не слишком здесь популярны.

— И почему же, мэм? Балдассар курила и качала головой.

— Думаю, если вы начнете копать, все равно узнаете.

— А где мне следует копать?

— Вы намекаете на то, что я должна сделать за вас вашу работу?

— Я на все согласен, мэм. Она улыбнулась:

— Архивы округа. Я расскажу вам все, что мне известно, но имейте в виду: я вам ничего не говорила, хорошо?

— Хорошо.

— Я вам верю, детектив.

— Спасибо, мэм.

— И хватит постоянно повторять это ужасное «мэм». Пожалуйста, — попросила она. — У меня начинает появляться ощущение, будто мы с вами играем в какой-то древней пьесе.

— Хорошо, мисс…

Балдассар отмахнулась от него рукой с сигаретой.

— Ну, если совсем коротко — несколько лет назад, семнадцать или восемнадцать, «Школа успеха» оказалась в очень тяжелом материальном положении из-за инвестиций в несостоятельные проекты. В совет входили надутые древние кретины, которые весьма старательно оберегали свои личные состояния, но исключительно легкомысленно относились к фондам «Школы успеха». Помните историю с бросовыми облигациями? Совет директоров нанял финансового менеджера, и тот поменял акции «Школы успеха», имевшие высокий курс, на гору бумажек, которые, как выяснилось чуть позже, ничего не стоили.

В тот момент они получили вполне приличные прибыли, на бумаге доход школы выглядел впечатляюще, и совет директоров решил, что «Школа успеха» станет самоокупаемым предприятием. Потом все рухнуло. Но менеджер еще более осложнил положение школы, когда взял одну ссуду под недвижимость и купил дополнительные акции с оплатой части суммы за счет кредита. Когда все полетело к чертям собачьим, «Школа успеха» оказалась в очень тяжелом положении и была на грани потери права выкупа заложенного имущества.

— Богатые надутые кретины это допустили?

— Богатые надутые кретины состояли в совете, чтобы чувствовать себя благородными и чтобы их имена появлялись на страницах светских хроник во время главного сезона. Что еще хуже — у директора возникли собственные проблемы. Я имею в виду вашего мистера Ларнера. Мне все это известно от Ивлин Луриа. Она ввела меня в курс дела, без особых деталей, перед тем как отбыть в Европу. Однако она мне намекнула, что проблемы носили сексуальный характер. Произошло что-то такое, от чего членам совета директоров сильно не поздоровилось бы — в глазах общественного мнения.