Новое место жительства - Олег Верещагин

— А, проснулся, — Юрка разминал пальцами плечо. Шрам немного вспух. Я по–прежнему молча кивнул на него, Юрка поморщился: — Фигня. Поколешь?

— Давай, — я принял колун. — Только я никогда не колол.

— Мы все учились понемногу… Сашок, тащи чурбак.

   Мальчишка — тот, который покрепче — притащил и установил обеими руками берёзовый обрубок. Он был в обычной пятнистой майке и джинсовых шортах и — на что я обратил внимание — не замурзанный, ухоженный. Ну, насколько вообще может быть ухоженным пятилетний пацан, болтающийся на улице, похоже, уже довольно долго.

— Во, — сказал он и буквально стрельнул в меня взглядом. Да, он тоже не очень был похож на крестьянского мальчика. Дитя вокзала, расцвётшее теперь на природе, где можно никого не бояться и ни от кого не шарахаться… Я усмехнулся в ответ и грохнул по чурбаку.

   Колун завяз. Юрка хрюкнул в кувшин (Тонька припёрла квас). Мальчишки переглянулись, и тот, что похлипче, сказал рассудительно:

— Не надо так сильно… — он словно бы замялся, Тонька что‑то ему шепнула, — …дядя Владик. Надо чтоб он только прямо шёл, — он показал ладонью, — а там он сам расколет. Он же тяжёлый. Папка так колол, когда мы там жили.

— Ты не помнишь, это я тебе рассказывал, — сказал первый, Сашок (ага, они братья, и не ровесники).

— Помню, — насупился мой советчик. Юрка благожелательно и щедро указал мне на колун, сидящий в чурбаке:

— Корчуй, дядя Владик… А я пока… оооп! — он подхватил Сашка и, неожиданно легко подняв в воздух, посадил его на край крыши сарая. Тот немедленно вцепился в край, завопил от восторга, заболтал ногами.

— Меня! — потребовала Тонька. — Меня, папа Юра–а!!!

   Юрка и её определил туда же, потом — без просьбы — второго пацана и спросил у всех троих:

— Никого на дороге не видно?

— Не–е-е–е!!! — хором отозвались все трое.

   Я, выкорчёвывая (точно сказано) колун, тихо спросил:

— Папа?

— Потом, — шепнул он.

   Со второго раза колун завяз глубже и надёжнее. С крыши раздалось хихиканье — впрочем, вполне деликатное. Впрочем, я не стал обращать внимания — просто раскачал колун, вырвал его и, обрушив в третий раз, рассадил полено надвое. Юрка поставил одну половинку, вторую — но с ними я расправился проще. Юрка одобрительно сообщил:

— Ещё пара месяцев по восемь часов в день — и ты станешь мастером. Гуру поленьев. Йодой колуна.

   Не помню, что я там хотел ответить — кажется, что‑то язвительное. Но тут из‑за землянки (вот ведь, и называть‑то так неудобно!) появилась Лена со второй девчонкой.

— Юра, — сказала она, грустно улыбаясь, — коней привели. Поедете?

— Так, — Юрка вздохнул и кивнул. — Пора. Пошли завтракать и одеваться.

   Коней привёл мальчишка, одетый совершенно по–старинному, даже без намёков на современность — рубаха, подпоясанная ремнём с большущим ножом, штаны, босиком. Он что‑то сказал Юрке и, пришпорив своего коня пятками (я как раз выходил из землянки), свистнул и исчез в сторону леса.

   Нас вышли провожать — и Лена, и девчонки. Я не хотел на это смотреть — чтобы не смущать Юрку… и ещё — потому что мне было завидно. Вместо этого я отвёл доставшегося мне коня в сторону и принялся вьючить.

   Привычный запах коня, ровное дыхание, пофыркиванье — всё это меня успокаивало. Конь был солидный, ухоженный, под простым — не как вчера, «рыцарским», а «гримсли»[36], и в простой сбруе. На крупе было место, куда оказалось можно приторочить рюкзак. Я несколько раз провёл по шее коня, по боку, потом погладил храп — он реагировал совершенно спокойно. Не скажу, что мне это очень понравилось — конечно, сидеть на нём наверняка так же удобно и спокойно, как в кресле, но вряд ли можно… Я заглянул под брюхо — точно. Мерин. На развод не годится и слишком спокоен. Выносливый, смирный, но не боевой.

— Ну ничего, — я снова погладил коня, на этот раз — между ушей, почесал лоб. — Всё нормально. Ты мне подходишь, у тебя против меня протестов, наверное, тоже не будет…

   Юрка подошёл, ведя своего в поводу. Мы молча уселись в сёдла — я ощутил привычное удовольствие, перенося себя на конскую спину. Уже месяц не сидел в седле!

— Переночуем в Овражке, а завтра утром будем на месте, в Белограде, — сказал Юрка.

— В овражке? — не понял я, подталкивая коня кроссовками (он послушно двинулся вперёд).

— Ну, это поселение такое, — засмеялся Юрка, подстраиваясь рядом. — А Белоград — вроде столицы. Культурный и промышленный центр, так сказать, пятьсот человек населения… — он сделал странное движение в седле. Я спросил:

— А сколько тут всего поселений?

— Мелких — сорок три. По двадцать, человек, по полсотни, по сотне с небольшим… Крупных — четыре. Белоград — столица, капитул и база Ордена, там же — Дубовая, это крепость Яна. Ещё есть порт Сверкающая Гавань. Новик — типа лагеря адаптации для только появившихся. И Зелёный Лагерь — это городок у самых гор на севере, хорошее место. Лучшие лучники и вообще стрелки там…

   Он ещё что‑то говорил. А я вдруг понял, что это было за движение в седле.

   Юрка очень хотел обернуться.

   Мы довольно долго ехали полями, в которых шли какие‑то работы — я пожалел, что ничего не понимаю в сельском хозяйстве. Нам иногда махали руками — солидно, с чувством собственного достоинства.

— Знаешь… — неуверенно начал я, пытаясь сообразить, как Юрка отнесётся к сказанному. — По–моему они немного играют в этот мир.

— Играют, — неожиданно согласился Юрка. — И не немного… Но представь себя на их месте. У тебя не было ничего. Ни–че–го, — повторил он. — И вдруг — есть сразу целый мир. Так что они играют. Но это очень хорошая игра. И это игра–дело… — он пришпорил коня: — Давай‑ка галопом, а?!

12. B E L L E

   Последние полчаса мы вели коней в поводу, выбирая место у дороги для того, чтобы отдохнуть. Всё не попадалось… Зато довольно часто появлялись люди. Мальчишки и девчонки, одетые в невообразимую смесь земного и здешнего. Двое вообще весело прокатили на великах. Проскочил галопом верховой, вскинувший руку: «Юрыч!» Проехали две солидных телеги, затянутые кожей. В общем, было довольно оживлённо.

— Они на вокзале побирались, — Юрка заговорил — тихо, но сейчас кругом не было ничего и никого, что могло бы заглушить его слова, лишь мягко ступали по земле наши кони, а наших шагов и вовсе не было слышно. — Ленка и её сестрички, Тонька с Катькой. Не на нашем, там, дальше на запад… Я их там увидел. Собственно, я их сюда и привёл. Мне тогда всего двенадцать было, пацан пацаном… дурак полный… А она мне почему‑то поверила. Может, потому что там им всё равно не жизнь была… Ей двенадцать было, им — по четыре, это же казнь, а не жизнь. А если в детдом — их растащили бы обязательно. Семьи никогда в детдомах не сохраняют, негласный приказ есть… Ну и… так получилось. Они тут построились, помогли им, конечно… Стали жить… А потом я сюда как‑то раз пришёл и к ней просто заглянул. Просто заглянул… И остался.