Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923 - Юрий Фельштинский

Убийство произошло во время работы V съезда Советов. За два дня до убийства, 4 июля, Троцкий выступил на съезде с внеочередным заявлением о «преступной агитации» левых эсеров в войсках за возобновление войны с немцами. Троцкий требовал принятия постановления о расстреле на месте любого, кто будет призывать к вооруженной борьбе против германской оккупации Украины. Это была прямая угроза в адрес левых эсеров, и последние оценили выступление Троцкого именно таким образом [574] . 6 июля, вскоре после убийства Мирбаха, левые эсеры были обвинены большевиками в восстании против советской власти и объявлены вне закона. Фракция левых эсеров на съезде в полном составе была арестована [575] . В Советской России была установлена однопартийная диктатура.

После перерыва, вызванного организацией большевиками разгрома ПЛСР, 9 июля съезд возобновил свои заседания. 10 июля на заключительном заседании съезда Советов Троцкий выступил с докладом [576] . Лозунг вооружения народа он признавал теперь ошибкой и отстаивал строжайший централизм. Останавливаясь на использовании военных специалистов, Троцкий подчеркнул, что «не брать их на службу было бы жалким ребячеством». Он считал, что возможные случаи измены не будут менять общей картины. В связи с этим нарком напомнил об одном из «таких случаев» измены, который имел место в Балтийском флоте. Речь шла о судьбе начальника морских сил Балтийского флота капитана 1-го ранга Алексея Михайловича Щастного.

«Преступление» Щастного состояло в том, что он не выполнил приказа наркома о подготовке флота и морских сооружений к уничтожению и сдаче их немцам, согласно договоренности, достигнутой в Бресте между советским правительством и немцами, и смог в крайне сложных условиях провести корабли из Ревеля (Таллина) и Гельсингфорса (Хельсинки) в Кронштадт. Вызванный на ковер к наркому, Щастный решительно отстаивал необходимость возрождения Балтийского флота и заявил, что политика наркомата ведет флот к гибели. В ответ Троцкий распорядился арестовать Щастного и предать его суду только что образованного при ВЦИКе Особого трибунала. Исследовавший «дело Шастного» американский историк пишет: «Троцкий не понимал, что для Щастного взрыв Балтийского флота и соответственно существенное ослабление обороны Петрограда могли бы быть приемлемы только после поражения в сражении, которое бы поставило Россию перед выбором: уничтожение флота или его сдача врагу. Троцкий также не сумел понять недовольства Щастного тем, что его держали в неведении относительно политической договоренности с Германией, о чем Щастный должен был знать для принятия стратегических решений» [577] .

Дело было конечно же не в том, что Троцкий не мог понять патриотического порыва российского офицера, предпочитавшего не топить флот, а вывести его из-под удара то ли воюющей, то ли не воюющей против России Германии. Троцкий отлично все понимал. Он расстрелял Щастного как очень важного, опасного и ненужного свидетеля того, что большевики находились и находятся в сговоре с германским правительством в ущерб интересам России. Об этом было открыто указано в обвинительном заключении по делу Щастного, опубликованном 22 июня 1918 г.: «Именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики Революционный трибунал при ВЦИК Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов, заслушав в открытых заседаниях своих от 20 и 21 июня 1918 г. и рассмотрев дело по обвинению бывшего начальника морских сил Балтийского флота гр. Алексея Михайловича Щастного, 37 лет, признал доказанным, что он, Щастный, сознательно и явно подготовлял условия для контрреволюционного государственного переворота, стремясь своею деятельностью восстановить матросов флота и их организации против постановлений и распоряжений, утвержденных Советом Народных Комиссаров и Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом. С этой целью, воспользовавшись тяжким и тревожным состоянием флота, в связи с возможной необходимостью, в интересах революции, уничтожения его и кронштадтских крепостей, вел контрреволюционную агитацию в Совете комиссаров флота и в Совете флагманов: то предъявлением в их среде провокационных документов, явно подложных, о якобы имеющемся у Советской власти секретном соглашении с немецким командованием об уничтожении флота или о сдаче его немцам, каковые подложные документы отобраны у него при обыске; то лживо внушал, что Советская власть безучастно относится к спасению флота и жертвам контрреволюционного террора; то разглашая секретные документы относительно подготовки на случай необходимости взрыва Кронштадта и флота; то ссылаясь на якобы антидемократичность утвержденного СНК и ЦИК Положения об управлении флотом, внося, вопреки этому Положению, в Совет комиссаров флота на разрешение вопросы военно-оперативного характера, стремясь этим путем снять с себя ответственность за разрешение таких вопросов… замедлил установление демаркационной линии в Финском заливе… под различными предлогами на случай намеченного им, Щастным, переворота задерживал минную дивизию в Петрограде; и всей этой деятельностью своей питал и поддерживал во флоте тревожное состояние и возможность противосоветских выступлений» [578] .

Троцкий, выступивший в качестве единственного свидетеля на суде, не решился «обвинить» Щастного в спасении кораблей, что звучало бы нелепо и указывало на большевиков как на предателей интересов родины и германских пособников. Более того, он признал, что со стороны Щастного это были «искусные и энергичные» действия. Свидетель, он же обвинитель, однако, счел все эти действия средством для поднятия Щастным своего авторитета в связи с подготовляемым им контрреволюционным заговором. «Это была определенная политическая игра, большая игра с целью захвата власти. Когда гг. адмиралы и генералы начинают во время революции вести свою персональную политическую игру, они всегда должны быть готовы нести за эту игру ответственность, если она сорвется. Игра адмирала Щастного сорвалась» [579] , – закончил Троцкий, умышленно подняв Щастного в чине с капитана 1-го ранга до адмирала флота.

Революционный трибунал приговорил Щастного к расстрелу, постановив привести приговор в исполнение в 24 часа. Ранним утром 22 июня Щастный был расстрелян.

Материалам о деле Щастного, опубликованным в 17-м томе сочинений Троцкого, Троцкий дал заголовок «Первая измена». Правильнее было бы назвать их «Первая жертва», ибо это была первая разрекламированная показательная жертва, которая была необходима Троцкому для устрашения и засвидетельствования его «революционной непримиримости» к изменникам делу советской власти, в том числе и военным. Казнью Щастного Троцкий преследовал несколько целей. Он доказывал большевикам, что по-прежнему готов защищать их от обвинений в пособничестве Германии. Он доказывал будущим военспецам, что не потерпит неисполнения приказов. Он доказывал себе, что теперь в состоянии не только арестовывать военачальников, как было с Красновым, но и расстреливать их, как подобает революционному комиссару республики, особенно если он является еще и наркомом обороны. Троцкому важно было публично измазать себя кровью «контрреволюционера», и он это сделал, чтобы не оставлять себе пути для отступления. Теперь никто не мог сказать Троцкому, что он либерален с бывшими царскими офицерами, нанимаемыми им в военспецы.

Понимая, в отличие от значительной части, если не большинства, коммунистов, необходимость использования старых военных специалистов именно на командных должностях, а не только в качестве консультантов, как предлагали некоторые [580] , Троцкий в то же время видел в этом лишь временную меру. В апреле 1918 г., то есть почти сразу после своего назначения на новый пост, он выступил инициатором создания Военной академии Красной армии и утвердил Положение, согласно которому доступ в это учебное заведение открывался каждому военнослужащему, обладавшему боевым и командирским опытом. Естественно, речь шла о «командирском опыте» лишь низового армейского состава (включая младших офицеров), ибо старшие офицеры и тем более генералы в получении большевистского специального военного образования не нуждались.

Сразу открыть академию, однако, не удалось, хотя такая попытка была предпринята еще в апреле. Военное ведомство смогло частично осуществить первый набор слушателей, но при переводе столицы в Москву правительство почему-то решило академию разместить не в новой столице, а в Екатеринбурге. Там она так и не начала функционировать, а в ноябре Военная академия была организована заново в Москве. В первом наборе слушателей было 22% рабочих и 33% крестьян. Остальные 45% слушателей были младшие воинские чины, «доказавшие свою преданность Советской республике». 80% слушателей были большевиками [581] .

Троцкий выступил 8 ноября на торжественном открытии академии. Он напомнил, что в мировой войне Россия потерпела «ужасающее поражение», и пытался объяснить его не только технической отсталостью полуфеодальной страны, но и характером солдатской массы и командного состава армии, расколом между ними, принимавшим во время революции «драматические, кровавые, всем известные формы». Вопрос об армейских командирах рассматривался как самая больная проблема военного строительства. Соответственно, в той аудитории, перед которой он выступал, и с учетом задач, стоявших перед новым учебным заведением, Троцкий фиксировал основное внимание не на использовании старого офицерского состава, а на создании нового – «красных командиров с высшим образованием». Задача академии, считал он, – «заставить тот офицерский состав», который пройдет через курс ее обучения, «понять характер новых условий, природу новых классов и той новой армии, которая им служит», «учесть и применить все те выводы военной науки и техники, которые можно извлечь из современной войны» [582] .