Таис Афинская - Иван Ефремов

– Есть в этой дикости еще худшая сторона, – внезапно, густо покраснев, сказала Гесиона, – среди избиваемых и продаваемых, подобно скоту, людей есть совсем неповторимые: художники, врачи, философы, певцы, артисты. Каждый полис, город-государство, славен своими мастерами, достижениями в создании прекрасного, в знаниях и ремеслах. Надо ли тебе говорить, что все это требует веков постепенного совершенствования, даже тысячелетий, как Египет, Эллада, погибший Крит. Уничтожая город-островок со всеми носителями искусства и знания, мы обкрадываем сами себя и всю Ойкумену, лишаемся создававшейся веками мудрости и красоты…

Неарх поднял брови, подумал и энергично закивал в знак согласия.

– Скажи, пробовал ты говорить об этом с Александром? – спросила Таис.

– Пробовал. Сначала он слушал меня, зная, что я вообще редко говорю и только о важном.

– А потом?

– Забывал все в очередной ахиллесовой ярости. Он похож не на Филиппа, а гораздо больше на свою мать Олимпиаду.

– Какая она была?

– Почему была? Она жива – ей немногим больше сорока, и она по-прежнему красива – особенной, диковатой красотой. Знаешь ли ты, что она царевна древнего рода из горной Тимфеи, сирота, посвященная Дионису, ставшая жрицей его и, конечно, менадой.

– Значит, она подвержена бешеному экстазу? И Александр унаследовал эту способность. Теперь я больше понимаю его необъяснимое поведение.

– Вероятно, так! Он впадает в неистовство, наталкиваясь на сопротивление, будь то столкновение с врагом или спор с друзьями. Пытается преодолеть препятствие буйным наскоком, не щадя ни своей, ни чужих жизней, не считаясь с достоинством человека, о котором в спокойные минуты он немало говорит, возражая своему учителю Аристотелю.

– Так бывает с очень удачливыми людьми, возлюбленными Тихе, судьбы, – задумчиво сказала Таис.

Собеседники долго молчали, слушая журчание воды под рулевыми веслами.

Корабль шел под парусами. Стойкий восточный ветер ускорил путешествие. Заунывный крик погонщиков и рев ослов доносились издалека. Насколько хватал глаз, простирались заросли донакса – камышей, волновавшиеся под ветром подобно буровато-зеленому морю. Ближе к берегам проток и стариц росли тростники с пышными метелками, трепетавшими в такт течению.

– А эту, прекраснейшую из всех, жену Дария, ты видел? – вдруг спросила гетера.

– Видел. Она очень красива.

– Лучше меня? И… Эгесихоры?

– Вовсе нет. Высокая, тонкая. Мрачные черные глаза под широкими черными бровями. Рот большой, тонкогубый, щеки чуть впалые, шея длинная, ноги не разглядишь в их плотной одежде. Еще черные косы, тонкие, как змеи, вот тебе весь ее облик. На мой взгляд, куда хуже, чем ты или… Взгляд Неарха остановился на фиванке, покрывшейся жарким румянцем, чем Гесиона.

«Рожденная змеей» спрятала лицо в ладонях, а Таис весело вскочила, обняла Неарха и поцеловала ниже глаза, избегая колючей бороды.

– Ты заслуживаешь награды. Я буду танцевать для тебя. Зови музыкантшу. Кажется, здесь есть флейтистка, а с китарой управится Гесиона.

Неарх и все спутники были в восторге от неожиданного представления, ибо для эллинов, финикийцев и египтян нет в жизни большего удовольствия, чем танцы красивых женщин.

…Тихие «зимородковые» дни окончились с наступлением зимнего солнцеворота, но погода оставалась спокойной и тогда, когда корабль Неарха вышел из рукава Нила и повернул вдоль берега моря на запад, гонимый стойким восточным ветром. Двое искусных кормчих не отходили от рулевых весел. В этой широкой полосе желтоватой воды, взмученной накатистым прибоем, отмели все время изменяли свое расположение. В жидком песке с примесью нильского ила днище корабля могло прилипнуть к мели так, что никакие усилия гребцов и паруса не смогли бы сдвинуть плененное судно. Поэтому ночью кормчие не решались плыть и останавливались в маленьких заливах.

Таис и Гесиона находились под покровительством Афродиты: богиня сделала плавание легким и быстрым. Вскоре корабль вышел на чистую воду, вне несомых Нилом песков, и подходил к видной издалека белой полосе пены за островом Фарос. На косе между лиманом Мареотидой и широким проливом, там, где всего месяц назад стояло жалкое селение рыбаков Ракотис, скопилось восемь кораблей с лесом и камнем. В этот утренний час густо поднимался дым от кухонь в лагере воинов и хижинах рабов; подхватываемый ветром, он уносился на запад, по пустынному либийскому побережью.

Архитектор Александра Динократ успел многое. На месте будущего города пролегали канавки и ряды вколоченных в землю реек, означавшие контуры будущих зданий, храмов, улиц и площадей.

Начальник города, пожилой македонец, иссеченный шрамами, встретил Неарха с большим почетом. Под защитой стены, еще пахнувшей сырой известью, поставили две палатки, сотканные из тонкой шерсти памфилийских горных коз. В ложах, подушках, занавесях не было недостатка на корабле командующего флотом. Под всемогущей его опекой Таис и Гесиона разместились роскошно.

Свидание с морем всколыхнуло в Таис память прошлых лет. Чуть печальная, она вновь переживала незабвенные мгновения своей короткой, но богатой впечатлениями жизни под родной шум моря, всплески широких накатов и вечно изменяющиеся извивы пенных полос. Здесь собралось много чаек, их качающийся полет и резкие, тревожные крики наводили на мысли об Эа – острове плача, обиталище Кирки посреди пустынного Ионического моря.

Чтобы развеять нежданно пришедшую грусть, Таис попросила у Неарха лодку и гребцов. Критянин вызвался сопровождать своих гостей, и они поплыли через пролив к легендарному обиталищу морского старца. Солнце перевалило за полдень, и ветер внезапно утих. С высоты повеяло жаром, сверкающие блики медленно закачались на успокаивающейся воде. Лодка подходила к острову – низкому, песчаному и совершенно пустому. Даже чайки утихли. Неарх повернул налево, к западному концу Фароса. Нос лодки ткнулся в песчаный откос. Неарх, став в воду, перебросил обеих женщин на берег. Приказав гребцам ожидать, он повел Таис и Гесиону через отдающие жаром песчаные холмики, поросшие сухой колючкой. За буграми широкая полоса утрамбованного прибоем песка со стороны моря ограничивалась прямой каменной стеной. Гигантские глыбы, еще более крупные, чем в афинском Пеласгиконе, здесь были пригнаны с тщательностью, напоминавшей египетские или критские постройки.

– Что это? Кто жил здесь в давние времена? – вполголоса спросила Таис у Неарха.

Не отвечая, Неарх подвел афинянку к краю стены и показал на раскиданные землетрясением глыбы, лежавшие в прозрачной воде. На ровной поверхности глыб виднелся рисунок в виде клеток, обозначенных правильными глубокими бороздками. Часть квадратов была углублена, часть оставлена вровень с поверхностью камня. Получился сетчатый рисунок темных и светлых квадратов.

Таис сразу вспомнила, где она видела похожее.

– Крит, правда? – с загоревшимися глазами воскликнула она.

Неарх ответил широкой довольной улыбкой.

– Там поглубже есть развалины. Гляди: будто колонна!

– Я хочу это посмотреть, – сказала Таис, – вода не холодная, несмотря на зимнее время. Не то что у нас в Элладе.

– Здешних окунуться не заставишь! – весело сказал Неарх и внезапно помрачнел.

Таис догадалась: вспомнил Эгесихору. Она ласково погладила его по руке.

– Я нырну. – Она побежала к берегу.

Гесиона понеслась за ней, но обеих обогнал Неарх.

– Если уж так, то вперед пойду я. А-э-о!.. – закричал он, продувая легкие, как это делают ловцы губок.

Сбросив одежду, критянин нырнул, а за ним последовала Таис, и, к удивлению ее, Гесиона также оказалась рядом, Таис знала, что фиванка неплохо плавает, но не считала ее способной на большее. Встревоженная, она подала Гесионе знак подниматься, но девушка упрямо мотнула головой и ушла еще глубже, в сумрачную тень, куда Неарх подзывал их жестом. На косой плоскости очень крупной каменной глыбы в полосе света четко виднелось большое изображение осьминога с причудливыми изгибами щупалец. Упавшая широкой капителью вниз колонна суживалась к основанию по критскому образцу. На ее осмотр не хватило дыхания. Таис пошла наверх. Гесиона вдруг отстала. Движения ее рук замедлились. На помощь кинулся Неарх, энергично толкнувший фиванку наверх и подоспевший как раз вовремя, чтобы подхватить ее на поверхности моря. Придя в себя, Гесиона виновато опустила глаза и более не пыталась состязаться с пловцами, подобными Неарху и Таис. А те ныряли, пока не замерзли. Выбравшись на сухую плиту, нагретую солнцем, Таис вторично в этот день удивилась. Гесиона не торопилась одеться, а безмятежно сушила волосы, почему-то не стесняясь Неарха, который прыгал и поднимался на руках, чтобы согреться, исподволь рассматривая своих спутниц, как и подобало вежливому гимнофилу.

Вызывающий загар Таис, некогда поражавший афинских модниц, побледнел в Египте, медная ее кожа стала светлее. Чуть позолоченная солнцем Гесиона выглядела прелестной даже рядом со знаменитой гетерой. Ее ноги, такие же сильные, как у Таис, могли бы показаться чересчур крепкими, не будь они так прекрасно очерчены. Волосы распушились от ветра и окружали голову пышной копной, слишком тяжелой для тонкой девичьей шеи. Гесиона и впрямь склонила голову набок. Глубокие тени, скрыв ее большие глаза, придали лицу девушки выражение усталой печали. Она уперла одну руку в крутой изгиб бедра, а другой стряхивала песок с тела медленными плавными поглаживаниями. Короткий вздох берегового ветра набросил волосы на лоб Гесионы, и она, вздрогнув от холода, вздернула голову. Вдруг смутившись и закрываясь волосами, она убежала под сомнительную защиту высоких пучков сухой травы.