Малороссийские исторические шахматы. Герои и антигерои малорусской истории - Александр Семёнович Каревин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дальше – больше. Украинизаторская ретивость Скрыпника стала вызывать недовольство Сталина. Приступая к украинизации коммунистический режим строил планы мировой революции. Кремль собирался привлечь на свою сторону деятелей украинского движения в Галиции, с их помощью устроить революцию в Польше, откуда она потом должна была распространиться далее.
Однако в начале 1930-х годов окончательно выяснилось, что надежды на мировую революцию в ближайшем будущем реализоваться не смогут. Вместо триумфального шествия большевизма по планете, приходилось готовиться к долговременному противостоянию с капиталистическим окружением. Нужно было укреплять СССР. Украинизация же его только расшатывала. Поэтому, не отменяя украинизаторскую политику совсем (она продолжалась до самого конца советской власти), в Кремле решили сбавить темп. Из Москвы пошли указания на допущенные украинизаторами перегибы.
Скрыпник отреагировал в присущей ему манере – всю вину свалил на подчиненных. Оказалось, что властолюбивый, славолюбивый, амбициозный деятель в то же время не умеет нести ответственность за собственные просчеты. В Кремле это видели.
В конце февраля 1933 года Николая Алексеевича освободили от обязанностей наркома просвещения, переведя на формально более высокий, но в той ситуации менее самостоятельный пост заместителя председателя Совнаркома УССР и председателя Госплана республики. Одновременно началось негласное расследование деятельности Наркомпроса.
Недостатков выявлялось все больше. Скрыпника стали критиковать. Сначала – в узком кругу, потом – публично. Привыкший к славословиям из уст подхалимов, он превратился в объект для нападок и даже насмешек. Николай Алексеевич растерялся. Он пытался оправдываться, затем каялся, унижался, просил дать ему возможность еще поработать (т. е. умолял оставить его на ответственном посту), чтобы исправить допущенные ошибки. Следует учесть, что в то время смещение с высокой должности еще не означало гибели (это будет позднее). Бывшие руководители (Каменев, Зиновьев, Бухарин, Рыков) получали хорошую работу, сохраняли многие привилегии. Они лишались только власти.
Однако Скрыпник уже не мог без всеобщего поклонения, не видел для себя иной судьбы, кроме как в ранге вождя. А изгнание с властного Олимпа приближалось неотвратимо…
Судный день настал 7 июля 1933 года. На заседании Политбюро ЦК КП(б)У был поднят вопрос о выводе Николая Алексеевича из состава этого руководящего органа. Освобождение от обязанностей члена правительства следовало за принятым решением автоматически. Это была катастрофа. Жизнь без власти являлась для Скрыпника невыносимой. Она теряла всякий смысл. А раз так – выход оставался только один…
Позднее, после смерти партийного фанфарона в кругах украинской эмиграции стали поговаривать о самоискупляющей ценности его самоубийства. Дескать, маленькая револьверная пуля, направленная им в себя, на весах истории перевесит все его прегрешения. Думается, это неверно. Не перевесит!
И еще одно замечание. За несколько лет до трагической развязки Скрыпник принимал активное участие в травле других впавших в немилость высокопоставленных функционеров (Рыкова, Шумского и др.). Они тоже каялись, просили не лишать их должностей, дать шанс искупить вину на прежнем месте работы. Но Скрыпник среди прочих (даже впереди многих прочих) отказывал им в последнем шансе, ставил под сомнение искренность кающихся, был к ним беспощаден. Перед смертью он столкнулся с тем же, но уже по отношению к себе. Зло, сделанное Николаем Алексеевичем, начало к нему возвращаться. Нет сомнения, что через несколько лет его ожидала пуля в тюремном застенке – тот самый расстрел, на который когда-то обрек он тысячи людей.
Выстрелив в себя, Скрыпник лишь ускорил развитие событий. Истинность библейского изречения «Какою мерою мерите, такою и вам отмеряно будет», он ощутил на себе. Ощутил в полной мере.
Юлиан Яворский: жизнь в борьбе против ига
Имя Юлиана Андреевича Яворского тоже известно сегодня немногим. Крупный ученый – историк и литературовед, публицист, общественный деятель, ныне он забыт, как и многие другие выдающиеся деятели. Забыт основательно и незаслуженно. А рассказать о нем нужно.
Он родился 27 ноября 1873 года в галицком селе Бельча, в семье священника. Галиция в то время входила в состав Австро-Венгрии и коренное население края – русины – томились под двойным польско-немецким игом.
Австрийское правительство очень опасалось утратить эту провинцию. В Вене прекрасно понимали, что существующее национальное единство Галицкой Руси с Россией рано или поздно сделает актуальным вопрос о единстве политическом. А потому – власти настойчиво пытались денационализировать эту территорию. Все русское преследовалось, подвергалось репрессиям, сопротивление подавлялось.
Еще в детстве Юлиан остро ощущал этот гнет. И реагировал на него тоже по-детски – бескомпромиссно. В одной из биографий Яворского отмечалось, что процесс получения им образования протекал «бурно». Сказано слишком мягко. Мальчика трижды исключали из гимназий – в Дрогобыче, Самборе, Львове. Сначала за то, что читал на уроке русскую книгу. Потом потому, что посмел написать сочинение на русском языке. Наконец, за издание в гимназии рукописного журнала, также русскоязычного.
В конце концов, экзамены он сдал экстерном, после чего осенью 1892 года поступил во Львовский университет. Но на этом «бурная» эпопея не закончилась. Как писал тогда Яворский: «Мы принуждены быть постоянно в решительной и энергичной оппозиции к правительству, до поры, пока оно не исполнит всех справедливых требований трехмиллионного русского населения Австрии. О Риме даже не стоит и говорить, потому что мы не обязаны никакими законами, а тем менее какой-нибудь благодарностью постоянно падать на колени перед папскою тиарою или иезуитами».
В феврале 1893 года во Львове пышно праздновался 50-лет – ний юбилей со времени возведения в епископский сан тогдашнего римского папы Льва XIII. На торжественном заседании рекой лились льстивые речи, прославлявшие первосвященника и восхваляющие «благодеяния», якобы изливаемые им на Галицких русинов. Вдруг посреди этих славословий с галерки раздался громкий выкрик: «Тучапы!»
Тучапами называлось галицкое село, униатская община которого перешла, вслед за многими другими общинами, в римо-католическую веру. Выкрикнул наименование села Юлиан Яворский. Таким образом он напоминал, что римский престол стремится к полному окатоличиванию русинов (что являлось одним из способов денационализации), а уния рассматривается папством всего лишь как переходный этап к католицизму.
Возглас Яворского произвел тягостное впечатление на присутствующих. Он указал на очень неприятное явление. Как бы ни лояльны к папе были униатские священники, полностью сливаться с римо-католиками, большинство из них не хотело.
Разумеется, дерзкое выступление не прошло молодому человеку даром. Его тут же арестовала полиция, а учебное начальство поторопилось исключить смелого студента из университета.
Продолжил Яворский учебу уже в университете Венском. Но опять ненадолго. Через несколько
