Великолепные Эмберсоны - Бут Таркингтон

— Хватить смешить народ… — гневно начал он, но она оторвала одну руку от его рукава и зажала ему рот.

— Цыц! — Ни на секунду в пылу это нелепой борьбы она не повысила голос. — Тихо! Это неприлично, это как скандалить перед операционной! Пошли на второй этаж, давай!

Джордж неохотно подчинился, но, дойдя до верха, Фанни встала на последней ступеньке, преграждая путь.

— Слушай! — сказала она. — Как тебе в голову стукнуло идти туда прямо сейчас! Это невероятно! — Тут ее нервное воодушевление пропало, и она заплакала. — Какая же я дура! Я думала, ты всё знаешь, иначе бы ни за что, ни за что так не поступила. Я даже вообразить не могла, что ты наломаешь столько дров. Понимаешь?

— Плевать я хотел, что ты там навоображала, — буркнул Джордж.

Но Фанни не умолкала и, несмотря на всю свою нервозность и подавленность, следила за тем, чтобы говорить не слишком громко:

— Думаешь, я могла представить, что ты выставишь себя таким болваном у миссис Джонсон? О да, я видела ее сегодня утром! Она не захотела разговаривать со мной, но на обратном пути я столкнулась с Джорджем Эмберсоном, вот он поведал мне, что ты натворил! И неужели ты думаешь, я могла представить, что ты выкинешь, когда к нам придет Юджин? Да, я и это знаю! Я всё видела из окна своей спальни: видела, как он подъехал и тут же уехал обратно, а у дверей-то был ты! Конечно, он рассказал об этом Джорджу Эмберсону, и поэтому он здесь. Сейчас он всё передаст Изабель, а ты, бог знает зачем, захотел вмешаться! Оставайся тут, и пусть брат всё ей сообщит, она ему не чужая!

— Как будто я чужой! — сказал Джордж, бросая ей вызов, но она лишь устало рассмеялась.

— Ты! Ты уж о близких позаботишься!

— Я позабочусь о ее добром имени! — горячился он. — Когда думаешь о ком-то родном, в первую очередь заботишься об этом! Слушай, по-моему, ты сделала неправильные выводы из того, что случилось вчера!

Фанни заломила руки.

— Я совершила непоправимое! — запричитала она. — Но ничего не вернуть, я слишком поздно поняла, что наделала! У меня не хватило ума пустить всё на самотек. Я не имела права влезать, да я и не хотела вмешиваться, а хотела всего лишь поговорить, поделиться хоть с кем-то! Я-то думала, ты всё и так знаешь. Правда, думала! Да я бы руку себе отрубила, лишь бы не дать тебе сделать то, что ты наделал! Я так страдала, мне надо было с кем-то поделиться, я не желала зла. Но я вижу, что вышло… какая же я была дура! Нельзя было влезать. Юджин всё равно на меня бы не посмотрел, как я раньше этого не понимала! Он бы ко мне ни разу не подошел, если б не она, ни разу! Надо было мне оставить их в покое, потому что он на меня не взглянул бы, если б не Изабель. Они зла никому не причинили: Уилбур был с ней счастлив, а она всегда верна ему. А то, что Юджин всегда был в ее мыслях, так это не преступление, она ему в этом не признавалась и давала мне полную свободу действий! Когда только могла, оставляла нас наедине… даже после смерти Уилбура, но что толку? И вот я продолжаю, хотя делаю только хуже — и себе… — Фанни опять заломила руки, — …и их погубила!

— Полагаю, ты намекаешь, что в этом моя вина, — горько вставил Джордж.

— Да! — она всхлипнула и обессиленно оперлась о перила.

— А вот и нет, я как раз спасаю мать от катастрофы.

Фанни бросила на него взгляд усталого отчаяния, затем обошла его и побрела к своей двери. Там задержалась и кивнула племяннику.

— Что еще?

— Подойди сюда на минуточку.

— Зачем? — нетерпеливо спросил он.

— Надо кое-что тебе сказать.

— Да ради бога, говори! Никто не подслушивает. — Однако она кивнула ему еще раз и он, изрядно обеспокоившись, подошел: — Ну, что?

— Джордж, — прошептала она, — мне надо кое-что сказать тебе. На твоем месте я бы оставила маму в покое.

— О господи! — простонал он. — Я же делаю это для нее, я на ее стороне!

Фанни почти успокоилась и уже могла контролировать свой плач. Она чуть покачала головой.

— На твоем месте я бы не вмешивалась. По-моему, она не очень здорова, Джордж.

— Она! Да я в жизни не видел никого здоровее!

— Нет. Она просто молчит об этом, но регулярно ходит к врачу.

— Женщины любят таскаться по докторам.

— Нет. Она ходит к нему, потому что так надо.

Джордж не придал этому значения:

— Пустяки, она давным-давно со мной об этом говорила: что-то насчет семейных заболеваний. Сказала, что и у деда тоже что-то в этом роде, но ты только посмотри на него! Явно ничего серьезного! Но ты ведешь себя так, словно я поступил чудовищно, отправив этого человека восвояси, и как будто я не защищаю свою маму, а намеренно врежу ей. Это же бред! Ты сама мне рассказала, как всякая рвань перемывает ей косточки, а как только я встал на защиту, накинулась на меня!

— Тсс! — остановила его Фанни, положив свою руку на его. — Твой дядя идет.

Было слышно, как открылась библиотека, а через пару секунд захлопнулась входная дверь.

Джордж поднялся повыше и застыл, прислушиваясь, но больше не раздалось ни звука.

Фанни очень тихо окликнула его, а когда он посмотрел, отрицательно покачала головой.

— Не ходи к ней, — прошептала она. — Она внизу одна. Не спускайся. Дай ей время подумать.

Бледная и напуганная, она подошла к нему и встала рядом, и они оба начали прислушиваться к тому, что происходит на первом этаже. Было тихо, эта зловещая тишина тянулась и тянулась; двое, как околдованные, стояли, не в силах пошевелиться; молчание женщины внизу, в большой, темной библиотеке, там, где мертвый Уилбур смотрел из новенькой сияющей сквозь сумрак серебряной рамки, удерживало Джорджа сильнее всяких слов.

Над замершими на странном посту тетей и племянником был витраж, и пробивающийся сквозь него свет падал на площадку и первые ступени лестницы. Созданные каким-то ремесленником в восьмидесятые годы фигурки в синих и янтарных одеждах олицетворяли Любовь, Непорочность и Красоту, и эти Любовь, Непорочность и Красота в тот час виделись более живыми, чем неподвижные люди, на которых сквозь витраж лились пестрые лучи заходящего солнца. С наступлением сумерек цвета потускнели.

Сдерживаемое покашливание Фанни Минафер нарушило тишину, и женщина, с верным платочком в руке, бесшумно скрылась в своей одинокой спальне. Джордж слепо посмотрел вокруг, на цыпочках пересек коридор и вошел к себе в полутемную комнату. Сам не понимая зачем, он двигался как можно тише. Он прошел к окну и тяжело опустился на стул. Ему почти не было видно улицу — только сгущающиеся сумерки да стену ближайшего нового дома. Ночью он не сомкнул глаз и ничего не ел со вчерашнего обеда, но не чувствовал ни сонливости, ни голода. Внутри росла решимость, не дающая заснуть, и он широко распахнутыми глазами с горечью смотрел во тьму за окном.

Уже совсем стемнело, когда за спиной послышались шаги. Кто-то встал на колени позади него, две руки с любовью обвили ему талию, а к плечу прижалась нежная головка. Он вдохнул аромат яблочного цвета.

— Милый, не переживай, — прошептала мама.

Глава 26

У Джорджа в горле застрял комок. Он был готов разрыдаться, но совладал с эмоциями, нанеся решительное поражение жалости к себе, вызванной ее сочувствием.

— Как же мне не переживать? — произнес он.

— Вот так, — успокоила она. — Просто не переживай, что бы ни случилось.

— Легко сказать! — возразил он и хотел подняться.

— Давай еще немножко так посидим, солнышко. Пару минуток. Мне надо что-то тебе рассказать: приходил брат Джордж и сказал мне, как ты несчастен и какой благородный поступок ты совершил, сходив к той женщине с биноклем. — Изабель грустно усмехнулась. — Вот ведь жуткая бабенка! Как сильно может насолить людям какая-то бесстыдная старуха!

— Мама, я… — Он опять попытался вскочить.

— Не надо. Мы так хорошо разговариваем. Ладно, — сдалась она. Он встал, помог ей подняться и включил свет.

Когда комната ожила от огня, заплясавшего в лампах, Изабель отчаянно махнула рукой и, неуверенно протестуя, хмыкнула, быстро отвернувшись от сына. Что означало: "Не стоит на меня смотреть, пока я такая". Но тут же повернулась к нему опять, с опущенными, но совершенно сухими глазами, и даже попыталась неловко улыбнуться. На ней всё еще была шляпка, а дрожащие пальцы сжимали измятый белый конверт.

— Мама…

— Погоди, родненький, — сказала она и, хотя он стоял как каменное изваяние, подняла руки, обняла его и легонько прижалась щекой к его лицу. — Ты так переживаешь, бедняжка! Но в одном ты можешь не сомневаться, мой дорогой мальчик: я никого и никогда не буду любить так, как тебя! Никогда, никогда!

— Мама…

Она отпустила его и сделала шаг назад.

— Секундочку, солнышко. Сначала прочитай это. Всё еще можно исправить. — Она вложила ему в ладонь письмо и, пока он читал длинное послание, медленно отошла в другой угол комнаты, где встала спиной к нему и не поднимала головы, пока он не закончил.