Непростительный 1941. «Чистое поражение» Красной Армии - Руслан Иринархов

Следовательно, уже в то время под тяжестью неопровержимых доказательств было принято решение: привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его. Значит, все это произошло примерно за одиннадцать часов до фактического вторжения врага на нашу землю. Не так давно мне довелось слышать от генерала армии И. В. Тюленева — в то время он командовал Московским военным округом, — что 21 июня около 2 часов дня ему позвонил И. В. Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО.

Это еще раз подтверждает: во второй половине дня 21 июня И. В. Сталин признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным. Это подтверждает и то, что в этот вечер к И. В. Сталину были вызваны московские руководители А. С. Щербаков и В. П. Пронин. По словам Василия Прохоровича Пронина, Сталин приказал в эту субботу задержать секретарей райкомов на своих местах и запретить им выезжать за город. „Возможно нападение немцев“, — предупредил он»[165].

Таким образом, Сталин и руководство армии прекрасно знали о том, что произойдет утром следующего дня, но никакой тревоги это у них не вызывало. Поэтому и телеграмма о приведении войск западных округов в боевую готовность была отправлена из Москвы в 00 часов 30 минут 22 июня 1941 года. Видно, руководство страны и армии рассчитывало, что их соединения и части успеют занять оборонительные позиции на границе (по плану прикрытия на это отводилось от 3 до 9 часов) непосредственно перед наступлением наземных войск вермахта, но это оказалось несбыточной надеждой.

Правительство и руководство Красной армии совсем не учли одного: достаточно длительную передачу зашифрованного приказа по линии Центр — штабы округов — штабы армий — штабы корпусов — штабы дивизий — войска. А если уже прервана связь в одной из этих цепей?

Вот и пришлось получившим приказ и выдвигавшимся на свои оборонительные участки с запозданием частям приграничных войск принять свой первый бой на не подготовленных к обороне рубежах, в условиях превосходства противника.

Негативным образом сказалось и то обстоятельство, что никаких четких указаний по действиям при нападении противника в войска послано не было, только туманная фраза — «не поддаваться на провокации». Да и приказ на ответные действия войск (в том числе и на открытие артиллерийского огня) был отдан только в 6 часов 30 минут[166], когда нога врага уже топтала советскую территорию. В этом случае правительство Германии уже не могло бы отговориться тем, что это провокация их генералов.

Несмотря на достаточно много данных о готовности германских войск к вторжению на территорию Советского Союза, их сосредоточении в отдельных районах, командованием РККА не были приняты меры к своевременной перегруппировке своих войск на угрожаемые направления, созданию здесь глубинной обороны. А для принятия такого решения у руководства Красной армии имелось достаточно много оснований. Как отмечало Военно-научное Управление Генерального штаба, «…в этой сложной обстановке у Советской Армии имелись большие возможности не допустить или во всяком случае значительно уменьшить размеры той катастрофы, которая произошла в первые дни войны»[167].

Одной из важных причин наших военных неудач явился просчет военных теоретиков Красной армии, ошибочно считавших, что в начальный период войны (15–20 дней) боевые действия будут проходить в ограниченных масштабах при одновременном проведении отмобилизования, сосредоточения и развертывания главных сил противоборствующих армий. Но к 22 июня мобилизация, сосредоточение и развертывание германских войск были уже завершены, о чем прекрасно знало военное руководство страны. До командного состава войск западных военных округов не были доведены и новые методы ведения начального периода войны, что стало для них полной неожиданностью.

В своих расчетах Генеральный штаб РККА исходил из предположения, что противник первоначально предпримет наступление только частью своих сил и война неизбежно примет затяжной характер. А командование вермахта сразу ввело в сражение большую часть своих войск, сосредоточенных у границы, что стало неприятной неожиданностью для руководства Красной армии. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков впоследствии вспоминал: «Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не был предусмотрен. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б. М. Шапошников, К. А. Мерецков и руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов»[168].

Заранее не были отработаны и вопросы вывода войск из-под первого удара и ведения длительной стратегической обороны, так как предстоящие боевые действия Красной армии рассматривались только как наступательные.

Войска, выдвинутые к границе, вернее большая их часть, должны были постоянно находиться в полной боевой готовности к немедленным боевым действиям. Но этот факт был нарушен. Из приграничных соединений были изъяты артиллерийские и зенитные части, саперные подразделения, которые находились на окружных или армейских сборах, на полигонах и строительстве укрепрайонов, ослабив боевые возможности своих частей и соединений. Неужели командование округов и армий, получая тревожную информацию с границы, не могло своим решением закрыть эти сборы и перенести их до лучших времен?

Огромным фактором, повлиявшим на ход боевых действий, особенно в первый период войны, явилось отсутствие опытного командного состава во всех звеньях руководства Красной армии. В результате массовых репрессий армия лишилась довольно значительного количества командиров, прошедших школу гражданской и советско-финляндской войны. Пришедшие на высокие должности командиры и командующие не успели до начала войны с фашистской Германией полностью освоиться на них, имели небольшой стаж руководства частями, соединениями и объединениями, еще не научились брать на себя смелость решения неотложных и не терпящих никакого промедления вопросов.

Боеспособность Красной армии по ряду объективных и субъективных причин оказалась намного ниже боевых возможностей и тактики действий войск вермахта. Враг оказался намного сильнее, чем предполагалось.

К тому же ряд серьезных просчетов руководства Красной армии и фронтов при проведении первоначальных операций привел к катастрофическому и неоправданному разгрому советских войск в начальный период Великой Отечественной войны.

Несостоятельной и не подтвержденной весомыми фактами, на мой взгляд, является и версия как будто бы готовящегося в июле 1941 года превентивного удара Красной армии по войскам фашистской Германии. Посмотрите политическую обстановку, сложившуюся к 1941 году в Европе. Вся она или оккупирована войсками Германии, или находится с ней в союзнических отношениях. Так зачем Сталину воевать со всей Европой? Если бы он хотел нанести удар по Германии первым, то лучшим для этого было время, когда немцы воевали с Францией или Югославией. В этом случае Германии пришлось бы вести боевые действия на два фронта.

При выдвигаемой некоторыми писателями версии опережающего удара Сталин ни в коем случае не допустил бы наступления противника 22 июня 1941 года. Своевременно приведя войска Красной армии в боевую готовность, он, несомненно, поставил бы в очень сложное положение германское командование. Одно дело нанести неожиданный удар, и совсем другое дело атаковать изготовившиеся войска и поднятую в небо авиацию, получившие четкий приказ на отражение огнем вражеского вторжения. В этом случае можно поставить вопрос о целесообразности самого удара. А это только и нужно было Сталину.

Показав свою готовность к отражению вражеского наступления, Советский Союз мог продолжать свою дальнейшую подготовку к своему «вторжению». Но ничего этого не произошло, на советской стороне 21 июня 1941 года все было спокойно.

Эту версию отвергают и бывшие генералы вермахта. Генерал К. Типпельскирх вспоминал: «То, что Советский Союз в скором будущем будет сам стремиться к вооруженному конфликту с Германией, представлялось в высшей степени невероятным по политическим и военным соображениям; однако вполне обоснованным могло быть опасение, что впоследствии при более благоприятных условиях Советский Союз может стать весьма неудобным и даже опасным соседом. Пока же у Советского Союза не было причин отказываться от политики, которая до сих пор позволяла ему добиваться почти без применения силы замечательных успехов»[169].